Рукавицы в крови

80 лет назад в верхах СССР состоялось назначение, сильно повлиявшее и на ход истории XX века и на ее ретроспективное восприятие: во главе репрессивных органов советского государства оказался Николай Ежов. И вот парадокс: о «чистках» 1937–1938 годов ныне знают практически все, но назвать их подлинного организатора может навскидку далеко не каждый. Многие при этом вспоминают Берию, игравшего в тех процессах далеко не первую роль. Расскажем вкратце, как происходило на самом деле.

После убийства Кирова в декабре 1934-го советское руководство начало ревизии на всех уровнях. У Сталина появились основания не доверять НКВД, и он подключил к расследованию представителей партийного аппарата. При этом стали вскрываться дела, до сих пор остававшиеся в тени: в стране существовали тайные группировки троцкистов, зиновьевцев, те поддерживали связи с зарубежными центрами оппозиции, а последние контактировали с иностранными спецслужбами. Выяснилось, что в этих кругах обсуждался вопрос о том, как воспользоваться поражением СССР в грядущей войне и захватить власть. 

С другой стороны, наличие такого подполья позволяло верхам дать логичное объяснение бедствиям прошлых лет: «перекосам» индустриализации, «перегибам» коллективизации, катастрофе голода. Попутно при проверках всплывали чудовищные злоупотребления в местных партийных организациях, в системе народного хозяйства.

Начались репрессии. По ходу расследований появились свидетельства: сам нарком внутренних дел Генрих Ягода связан с оппозицией и давно прикрывает ее. 26 сентября 1936 года на его место был назначен Николай Ежов, профессиональный партийный аппаратчик. Сначала его продвижению способствовала жена, Антонина Титова, имевшая полезные знакомства в Оргбюро ЦК. Мужа стали назначать на высокие должности в провинциальные партийные структуры. Потом свежий кадр приглянулся заведующему Орграспредотделом ЦК Ивану Москвину. Тот писал: «Я не знаю более идеального работника, чем Ежов. Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять и быть уверенным — он все сделает. У Ежова есть один, правда, существенный недостаток, он не умеет останавливаться».

Качества «идеального исполнителя» оказались замечены и востребованы. Дальнейшему росту помог второй брак Ежова — с известной журналисткой Евгенией Хаютиной. Она устраивала «литературный салон», где собирались видные писатели, поэты, деятели культуры. Часто заглядывали туда на огонек и члены правительства. Ежов уверенно шел в гору, был избран в ЦК ВКП (б), в Оргбюро ЦК, возглавил Комиссию партийного контроля. 

В 1934–1935 годах именно ему поручили наладить надзор за работой НКВД. Задание он выполнил, подчиненные выявили темные факты и вопиющие недостатки. А заместитель Ягоды Яков Агранов, осуществлявший подкоп под своего шефа, помог собрать весомый компромат на наркома. По мысли Сталина, новый глава НКВД, пришедший со стороны, заведомо не завязанный в прежних махинациях ведомства, в укрывательстве просчетов и преступлений за грифами секретности, должен был навести порядок и твердой рукой искоренить оппозиционные группировки в СССР.

Что ж, Ежов умел показать себя идейным коммунистом, аскетом, всегда готовым отдать жизнь ради партии, вернейшим слугой вождя. Он начал с крутой перетряски органов, активизировал расследования против троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев. Его поддержала вся мощь советской пропагандистской машины, создавая популярность доселе малоизвестному чиновнику. Появились плакаты Бориса Ефимова «Стальные Ежовы рукавицы». Даже «Пионерская правда» опубликовала величественную «Балладу о наркоме Ежове» Джамбула Джабаева.

Однако герой баллады под маской «идеального» и «вернейшего» старательно скрывал другое, истинное лицо. Это был жестокий и абсолютно беспринципный карьерист. К тому же он сильно пил, имел нетрадиционную сексуальную ориентацию, в нем отмечали садистские наклонности (по понятным причинам не публикуем здесь подробности его диких похождений, поражающих воображение всякого нормального человека перверсий — те, кому подобное интересно, достоверную информацию легко найдут). 

В делах НКВД он совершенно не разбирался, и им приспособились рулить помощники — Михаил Фриновский, Леонид Заковский, Матвей Берман, Лев Бельский, Михаил Рыжов, Исаак Шапиро, Николай Федоров. А для дальнейшего возвышения и демонстрации эффективности работы Ежов с прихлебателями сочли наилучшим всемерное расширение террора. 

Если изначально «чистки» предназначались для выявления скрытой оппозиции в партийных и государственных структурах, то 30 июля 1937-го «железный нарком» подписал приказ №00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Для ускоренного рассмотрения дел учреждались внесудебные органы — Комиссия НКВД СССР и тройки НКВД в республиках и областях. В первую очередь кары обрушились на обычные для тех лет «группы риска» — бывших дворян, офицеров, священнослужителей, дореволюционную интеллигенцию, вчерашних раскулаченных. Причем Ежов по опыту партийного аппарата внедрил плановое начало. Всюду рассылались «лимиты» по двум категориям: сколько людей надо расстрелять, сколько отправить в лагеря. 

Данные установки подхватили приспособленцы и проходимцы на местах. Планы выполняли и перевыполняли, слали в Москву просьбы об увеличении «лимитов». Подключились и простые склочники — посредством доносов сводили личные счеты. Террор покатился нарастающей лавиной… 

Пьяный Ежов любил лично участвовать в пытках. При этом как истинный бюрократ не уставал напоминать о «достижениях» образцовой отчетностью. Часто бывал с докладами у Сталина — деловитый, собранный, озабоченный. Генеральному секретарю направил 15 000 донесений с якобы открывшимися доказательствами разветвленных сетей заговоров, шпионажа, измены. Посылал в среднем по 20 документов в день!

Сколько людей погибло в той мясорубке, раскрученной на полные обороты, мы не знаем до сих пор. Англо-американский историк Роберт Конквест запустил в обиход непонятно откуда взятые данные: 700 000 расстрелянных, 7–8 млн заключенных (хотя на 1 марта 1940-го весь контингент ГУЛАГа составлял 1 668 200 человек, и лишь 29 процентов из них были осуждены по политическим статьям). Современные исследователи оценивают количество жертв примерно в 640 000. Однако эта цифра взята из справки, представленной в ЦК КПСС генеральным прокурором Романом Руденко, и охватывает всех казненных с 1921-го до 1 февраля 1954-го. Сюда входят печальные итоги подавления крестьянских восстаний, раскулачивания, наказания изменников, дезертиров, послевоенной борьбы с преступностью, бандеровцами, «лесными братьями».

Тем не менее процессы 1937–1938 годов приняли чрезвычайный размах. На Западе эту кампанию окрестили «Большим террором», а в нашем народе ее образно назвали «ежовщиной». 

Кстати, некоторые красноречивые факты позволяют усомниться в том, что причиной здесь послужило лишь чрезмерное усердие исполнителей. В ходе «чисток» оказалась обезглавленной перед войной чуть ли не вся оборонная промышленность. За решеткой очутились Андрей Туполев, Владимир Мясищев, Владимир Петляков, Сергей Королев, Дмитрий Томашевич и много других конструкторов, инженеров, директоров заводов. Ощутимые потери понесли командные кадры Красной армии. Была практически полностью разгромлена внешняя разведка. Уничтожили несколько десятков одних только зарубежных резидентов, не считая рядовых агентов, связных. Накануне грозных событий советское правительство осталось без глаз и ушей за границей. Очень похоже на то, что безжалостную руку нетрезвого Ежова кто-то умело направлял. А значит, и дикое раздувание репрессий было вовсе не спонтанным — опять же в преддверии войны. Очевидно, настоящие враги государства обретались тогда не столько в тюремных камерах, сколько в непосредственном окружении наркома.

В угаре всевластия и безнаказанности Ежов истреблял и тех, кто помог ему возвыситься (а может, знал о нем нечто нелестное), — старого покровителя Москвина, союзника в борьбе с Ягодой Агранова. Часто гибли случайные люди. Показательна история с Михаилом Шолоховым: добившись встречи с вождем, он спас от расправы арестованных руководителей Вёшенского района. Узнав уже после их освобождения, что в тюрьме этих людей нещадно избивали, домогаясь признаний, написал жалобу генеральному секретарю о методах следствия. Однако органы состряпали дело на самого Шолохова. Правда, у него и в НКВД нашлись почитатели, предупредили. Он вовремя сбежал в Москву, прятался у Фадеева, пока не сумел попасть на прием к генсеку. Лишь тогда тучи над ним рассеялись. А ведь далеко не каждый, подобно великому писателю, имел столь счастливую возможность.

Сталин получал и другие сигналы о том, что творится нечто совершенно неладное. С весны 1938-го он проявлял настороженность и недовольство в отношении Ежова. Тот выкручивался как мог, принялся жертвовать собственными подручными, сваливая на них вину. 

22 августа руководитель страны назначил первым заместителем Ежова свое доверенное лицо — первого секретаря ЦК компартии Грузии Лаврентия Берию. Впоследствии пропаганда именно его фигуру сделала самой одиозной, прилепила ярлык «главного палача». Берия действительно осуществлял «чистки» в Грузии, но по сравнению с тем, что творилось в других регионах, они были относительно умеренными, общее число казненных и сосланных в лагеря составило порядка 5000 человек. 

В НКВД Берия начал проверки, расследования, аресты сотрудников, виновных в откровенных безобразиях, осенью 1938-го. Сведения о реальной ситуации немедленно поступали Сталину. 15 ноября Политбюро запретило вынесение приговоров «тройками», а еще через два дня было принято постановление Совнаркома и ЦК «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Указывалось, что «массовые операции по разгрому и выкорчевыванию вражеских элементов, проведенные… при упрощенной процедуре следствия и суда, не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений… Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительской работы и так вошли во вкус упрощенного порядка следствия, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых «лимитов» на массовые аресты…» Постановлением запрещалась широкомасштабная инспирация арестов, предписывалось проводить их строго в соответствии с Конституцией, по решению суда или с санкции прокурора. 

Ежов понял, что под ним разверзается пропасть. Его жена покончила с собой (или была отравлена мужем). Но он еще не терял надежды спастись. Подал в отставку, беря на себя ответственность за «недосмотр», за то, что в результате этой «халатности» в органах НКВД и прокуратуры действовали «враги народа». Одновременно пробовал выпятить заслуги — дескать, невзирая на различные недостатки, «НКВД погромил врагов здорово». Таких достижений за ним не признали. 1 февраля 1939 года генеральный прокурор Андрей Вышинский представил Сталину доклад о раскрытии деяний работников правоохранительных структур, которые «встали на путь подлога и фабрикации фиктивных дел».

Берия, сменивший Ежова на посту главы НКВД, провел их основательный пересмотр. По данным доктора исторических наук, главного научного сотрудника Института российской истории РАН Виктора Земскова, на свободу было выпущено около 300 тыс. человек. Похожие кампании меньшего масштаба проводились и позже (так, в конце 1939-го — начале 1940-го реабилитировали уцелевшее духовенство и лиц, осужденных по «церковным» делам). Репрессии резко сократились. За 1939 год по политическим статьям приговорили к смерти 2552 человека, за 1940-й — 1649. Причем заметную долю из них составили как раз те, кто организовывал и раздувал террор. Казнили и Ежова, и некоторых его помощников, и многих палачей региональных, местных уровней. 

Впрочем, наиболее высокопоставленные соучастники «ежовщины» избежали кары. Например, один из самых активных творцов террора Никита Хрущев. Летом 1937-го он добровольно вызвался войти в карательную «тройку» по Москве и Московской области, требовал расстрела для 6590 человек. Потом возглавил «чистки» на Украине, охватившие колоссальное количество жертв. В 1953-м, свергнув и уничтожив Берию, Хрущев постарался переложить на него изрядную долю собственных преступлений.