Доминик Мейер: «Искусство без ограничений — не искусство»

Дарья ВИЛЬКЕ, Вена

03.10.2019

Директорами Венской оперы были Густав Малер и Рихард Штраус, Герберт фон Караян и Лорин Маазель. С 2010 года ею руководит Доминик Мейер — человек, открывший парижскую Оперу Бастилии и основавший телеканал ARTE. Уже в марте 2020-го он возглавит «Ла Скала». Вокруг его назначения разразился скандал — в Милане не согласны со сменой директора: примадонна Чечилия Бартоли и вовсе отказалась участвовать в нескольких постановках. Перед началом своего последнего венского сезона Доминик Мейер рассказал «Культуре» о местной публике и переезде в Италию, а также о том, почему дирижеры все реже становятся директорами оперных театров.   


О назначении в «Ла Скала»

Мне очень везло в жизни, я занимался только интересными вещами: работал в правительстве Франции и возглавлял Парижскую оперу, руководил оперным театром в Лозанне, около десяти лет провел в Вене. А теперь поеду в «Ла Скала». Это мечта. Пока определенных планов на работу в Милане у меня нет — сначала нужно освободить свое бюро здесь. Мне удалось выстроить в Вене чудесные отношения и с публикой, и внутри театра. За эти годы репертуар наш стал очень разнообразным, мы охватили новых композиторов, ввели в программу огромное количество опер — все сложилось хорошо. Драма вокруг моего назначения в «Ла Скала»? Не очень понимаю, что же произошло. С Чечилией (Бартоли. — «Культура».) я в дружеских отношениях, мы вместе сделали много проектов. Да и часть спектаклей, которые были отменены на волне скандала, идут еще в то время, когда театр возглавляет Александр Перейра. Это странная ситуация — как если бы Риккардо Мути отказался от участия в венских постановках, пока я возглавляю Оперу, и объявил бы: «Я отменяю спектакли из солидарности с тобой!»

О характере оперных театров

У каждого оперного театра — особенный характер, оригинальная история и уникальный стиль. И самое захватывающее, когда становишься директором, — суметь найти для каждого театра свое управленческое решение.

Париж и Вена — это два разных мира. Парижская опера — репертуарный театр с двумя филиалами, Гарнье и Бастилией, а здесь лишь одно здание, да и вообще все функционирует иначе. В Вене значение оперы как жанра огромно, она обладает невероятным весом, она доминирует — и в этом главная сложность. В Париже мы раз в год устраивали пресс-конференцию, на которой оглашали планы, давали пару интервью и всё — общение с публикой и журналистами заканчивалось. Во Франции можно возглавлять главный оперный театр страны и при этом жить совершенно незаметно и анонимно. В Вене за словом «опера» — мощная многовековая традиция, театр постоянно в поле внимания прессы, все очень следят за тем, что с ним происходит. Директор должен вести себя как политик, как поп-звезда. С одной стороны, это напрягает, потому что личного пространства практически не остается, за тобой постоянно наблюдают, всё комментируют. А с другой стороны, это выражение любви. На улице со мной заговаривают незнакомые люди. «О, это наш директор», — говорят австрийцы, даже те, что не живут в Вене. Здесь директора оперы сразу присваивают, он становится собственностью города и всего государства.

О директорах-дирижерах

Раньше оперные театры возглавляли дирижеры, но тогда организация рабочего процесса не была такой трудоемкой, как сейчас, поэтому Герберт фон Караян или Лорин Маазель могли позволить себе совмещение. Теперь все усложнилось, и директор оперного театра — отдельная должность, требующая полной самоотдачи. Я провожу на работе около восьмидесяти часов в неделю — будь я дирижером, не представляю, когда бы находил время для оркестра. Дирижер должен изучать партитуру, вести репетиции, прослушивать певцов, большая часть его жизни проходит в разъездах... Но невозможно возглавлять театр, если вы там совсем не бываете. Повар должен работать на кухне, а директор оперного театра — в самом театре.

О туризме и венской публике

Возможно, со стороны кажется, что оперный театр в Вене — просто еще одна столичная достопримечательность, приманка для туристов. Это клише очень живуче, но это ложное представление. Около 70 процентов билетов мы продаем австрийцам. Билеты купить крайне трудно, местная публика раскупает заранее почти всё, и для туристов остается не так уж много мест. Гости города, как правило, покупают то, что случайно увидят в программе, а венцы выбирают прицельно, предпочитая брать билеты на тематические циклы и выкупать годовые абонементы. И венская публика — это не просто публика, а важная часть оперного театра.

Для Габсбургов опера всегда была делом государственной важности — император Леопольд I собрал в Вене лучших певцов и композиторов XVII века, почти сто лет спустя Иосиф II сам стал директором императорского театра, а в 1869 году, ровно 150 лет назад, по распоряжению Франца Иосифа на Ринге построили для придворной оперы огромное новое здание. Его открытие было омрачено скандалом: здание не понравилось ни императору, ни венцам, что стоило жизни обоим архитекторам Августу фон Зикардсбургу и Эдуарду ван дер Нюллю. Потом Австрия влюбилась в свою Оперу — и сейчас это гордость страны, ее главный театр, символ венского гламура с его оперным балом и самый популярный фотомотив австрийской столицы.

О барочной опере

Я специалист по барокко — поставил около четырех десятков барочных опер в разных странах. Это были и современные постановки, и аутентичные, как в XVIII веке — со свечным освещением и барочной жестикуляцией, которую актерам приходилось специально изучать. Люблю многих композиторов той эпохи: восхищаюсь Генделем, венецианской школой — Чести, Кавалли, Монтеверди, в свободное время часто слушаю представителей неаполитанской школы. Ведь в Неаполе работало более трехсот композиторов, он был настоящим центром оперы, там есть абсолютно потрясающие, блестящие произведения. Но их невозможно поставить у нас. Мы лишь пару раз за сезон можем позволить себе барочные постановки, и причина тому чисто экономическая — если я ставлю барочную оперу, то всегда должен ангажировать барочный оркестр. Здесь же мы работаем с Венским филармоническим: я не могу отправлять его на полсезона в отпуск из-за того, что мне хочется ставить больше барочного! Вот тут проходит граница... Но я сделал все что мог: я широко открыл барочному репертуару дверь, и сейчас в программе Венской государственной оперы столько барочных постановок, сколько не было никогда. Они пользуются огромным успехом — когда мы ставили «Альцину» Генделя, билеты невозможно было достать.

О финансах и искусстве

Если бы я хотел просто зарабатывать деньги, то делал бы это в другом месте, в банке например. Я выбрал оперу, потому что музыка — моя страсть. Но когда руководишь оперным театром, любви к музыке мало, нужно уметь находить баланс между финансами и искусством — как в случае с барочной оперой. Или, скажем, легендарные постановки Франко Дзеффирелли («Богема» Джакомо Пуччини, поставленная в 1963 году, и «Кармен» Жоржа Бизе — в 1978-м. — «Культура») — они уже стали классикой, они не устаревают, подобно картинам Беллини или Карпаччо. Пока публика ходит, пока они нравятся, я не вижу причин убирать их из репертуара, несмотря на то, что им около полувека. У нас довольно скромные финансовые возможности, наш максимум — около шести новых опер в год. Если бы не классические постановки, мы не могли бы позволить себе достойный репертуар. Из таких ограничений и состоит моя работа. Но искусство без ограничений — это не искусство.

О нацизме  

Думаю, Австрия слишком долго ждала, чтобы заняться переосмыслением произошедшего в годы Второй мировой. Хотя я понимаю австрийцев — когда закончилась война, никто не хотел, чтобы его причислили к нацистским преступникам, все вдруг стали жертвами. Послевоенным поколениям было трудно мириться с тем, что их родители, их бабушки и дедушки были нацистами. У меня нет подобного опыта, но я могу себе это представить.

В Венской государственной опере за пятнадцать лет сделано очень многое для осмысления той эпохи: от масштабных научных исследований до выставок. Мы обнаружили большое количество лжи, нестыковок и дезинформации... Карл Бём, возглавлявший Оперу в годы войны, стал ее директором и после освобождения страны. То есть человек, который поддерживал нацистов, удостоился чести вновь открыть театр, когда их уже изгнали. Он начал будто с чистого листа. Таких случаев в Австрии было много: люди делали успешную карьеру после войны и выдавали себя за жертв нацизма, умалчивая о своем нацистском прошлом. Нам очень важно, что мы наконец-то стали об этом говорить. Нынешняя австрийская молодежь гораздо свободнее родителей, у них есть шанс увидеть историю такой, какая она есть.

Аншлюс Австрии в 1938 году оборвал карьеру почти ста человек, служивших в Венской опере. Сотрудники-евреи были уволены или отправлены на пенсию. Кто-то успел уехать из страны, как дирижеры Бруно Вальтер и Йозеф Крипс, а кто-то закончил жизнь в концентрационном лагере. После войны выжившим отказывали в восстановлении на работе — пока оставались на постах чиновники Третьего рейха.

Об оперном бале

Рейтинги телетрансляции ежегодного Венского бала бьют рекорды — это хлеб для оперного театра, мощная реклама, и об этом нельзя забывать. А с другой стороны, бал мне кажется чем-то прекрасным, связанным со всем миром. Множество людей объединяются вокруг оперного театра на одну ночь — и на следующий день праздник остается в прошлом, превращается в удивительный сон. Это красиво. Мне очень нравится момент, когда наша команда трудится над подготовкой бала. Мы решаем невероятно сложные задачи, зато объединяемся, становимся единым целым — это настоящая поэзия.

О настоящем и будущем

То и дело находятся люди, которые говорят, что золотой век оперы остался в прошлом, но я не разделяю подобного пессимизма. В этом году у нас побывали несколько десятков тысяч детей, а ведь заинтересовать ребенка оперой тяжело. Увеличивается количество зрителей — сейчас наши спектакли посещает около 600 000 человек в год. Мы стали очень интернациональными: у нас работают люди со всего света. Конечно, может случиться так, что через пару лет интерес к опере в мире снизится — однако не исключено, что произойдет ровно наоборот. Сегодня и в Африке, и в Азии растет число тех, кто серьезно занимается классической музыкой. Все больше становится оперных театров. Нет, великие времена оперы еще не прошли.


Фото на анонсе: Reuters/Pixstream