Брюно Монсенжон: «Рождественский был доброжелательным диктатором»

Юрий КОВАЛЕНКО, Париж

12.09.2019

Замечательный режиссер-документалист, скрипач Брюно Монсенжон завершил работу над книгой о великом дирижере Геннадии Рождественском. В гостях у автора в парижском предместье Монруж (маэстро называет это место Красногорском) побывал корреспондент «Культуры».

культура: Что побудило Вас написать книгу о Геннадии Рождественском?
Монсенжон: Мы познакомились в 1973 году, то есть дружили более сорока лет. Я сделал несколько фильмов о нем. Последний — «Беседы с Геннадием Рождественским» — и лег в основу моей новой книги. Дополнил ее другими воспоминаниями. Геннадий всегда был со мной предельно откровенен и открыт, никогда ничего не изображал, не играл на камеру. Помню, после показа моей ленты «Профессия — дирижер» он сказал: «Вот это останется». Я считал своим долгом собрать книгу и делал это с огромным удовольствием. Написал ее вначале по-русски, а потом сам перевел на французский. Для меня это был колоссальный вызов и одновременно большая радость — я возвращался к старым временам.

культура: В чем маэстро видел свою миссию?
Монсенжон: Итогом своей жизни он считал то, что ему удалось познакомить Запад с русской музыкой, а русскую публику — с малоизвестными западными композиторами. В Советском Союзе Геннадий был настоящей звездой. В 20 лет дебютировал в Большом театре, дирижировал балетом «Спящая красавица». Вскоре он оказался первым советским дирижером, кто возглавил — неслыханное по тем временам дело — иностранный оркестр. Стокгольмский Королевский, затем Венский симфонический и Оркестр Би-би-си. Наконец, в Америке он работал со многими ансамблями — Кливленда, Чикаго, Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и т. д.

культура: Рождественский был одним из выдающихся дирижеров современной эпохи?
Монсенжон: Равных ему не было, разве что Карлос Клайбер. К сожалению, трудная для иностранцев фамилия помешала Рождественскому обрести статус одного из величайших маэстро. Да и имя Геннадий для них не слишком легкое. Плюс он не любил давать интервью, хотел только работать, а все остальное считал излишним. Рождественскому было наплевать на свой престиж. Презирал любую рекламу, ему был чужд компромисс или политкорректность. Кроме того, у него был достаточно сложный характер — случалось, отменял концерты. Человек колоритный и широко образованный, он обладал гигантской культурой и любознательностью. Я попытался составить список его записей — по самым неполным данным получилось около 800 дисков. В общей сложности он продирижировал примерно 3400 концертами и операми. Маэстро с уважением относился ко всем композиторам, пусть даже не очень значительным, кто умел писать хорошую музыку. В России для своего оркестра он выбирал только преданных ему исполнителей.

культура: Как складывались отношения Геннадия Николаевича с оркестрами?
Монсенжон: Его обожали и боялись. Он требовал тотального подчинения. Рождественский был доброжелательным диктатором. При этом создавал иллюзию того, что музыканты все делают по своей инициативе. Некоторые — те, что ленивые, — его ненавидели. Он добивался полной концентрации и отдачи, а если не удавалось, просто уходил. Однажды в парижской «Опера Комик» Рождественский репетировал Сен-Санса. Обычно он редко останавливал оркестр, но на этот раз прервал репетицию и попросил трубачей играть иначе и показал, как надо. Те продолжали исполнять на свой лад. После третьей безуспешной попытки добиться своего он ушел. Концерт отменили. Разразился скандал.

культура: Лев Толстой отказывался верить в три вещи на свете: пятна на солнце, медицину и искусство дирижера. Что бы ответил классику Рождественский?
Монсенжон: Самой сложной музыкальной профессией он считал дирижирование, оно требует понимания того, что музыка — сложнейшее из искусств. Скрипач должен знать только свой инструмент и ничего другого. А капельмейстер — абсолютно все. Геннадий имел собственное лицо и не хотел, чтобы его сравнивали с другими. Кстати, есть много примеров, когда выдающиеся музыканты вставали за дирижерский пульт и оказывались совершенно беспомощными. Один из них — Святослав Рихтер.

культура: Геннадий Николаевич дружил с коллегами по цеху?
Монсенжон: Он уважал настоящих профессионалов и презирал «халтурщиков». Сам был дирижером-одиночкой, поглощенным работой. Ему некогда было дружить по-настоящему. Из иностранцев поддерживал добрые отношения с Гербертом фон Караяном, Зубином Метой. Они его немножко побаивались. Знали, что если бы Геннадий сделал усилие, то поднялся бы выше, чем они. Однако это его не интересовало. Рождественский не стремился к зарубежным поездкам. Лучше всего он чувствовал себя на даче на Николиной Горе. Все посвящал музыке. Терпеть не мог тратить время по пустякам, поэтому почти никогда не говорил по телефону. При этом порой устраивал фантастические пиры. Во время ужина мог исчезнуть — уходил к своему письменному столу, работал, а затем возвращался к гостям.

культура: Кого из композиторов он больше всего ценил?
Монсенжон: Обожал Шостаковича, исполнял многие его сочинения. Геннадий говорил, что чувствовал себя неловко в его присутствии. Спешил уйти, чтобы не мешать гению, у которого процесс сочинительства никогда не прекращался. Он называл Дмитрия Дмитриевича одним из своих педагогов, хотя композитор практически ничему его не учил. Рождественский считал, что творчество Шостаковича отражает не только хронику жизни композитора, но и судьбу страны и всего народа.

культура: Служение музыке не мешало Шостаковичу быть страстным болельщиком и ездить на футбольные матчи.
Монсенжон: Он считал стадион единственным местом, где можно было откровенно выражать свое мнение.

культура: С Мстиславом Ростроповичем у Рождественского, кажется, были непростые отношения?
Монсенжон: Вначале они были очень близки, часто выступали вместе с концертами и в России, и на Западе. Рождественский считал Славу одним из выдающихся музыкантов России, лучшим в мире виолончелистом, который умел увлечь за собой и дирижера, и весь оркестр. Когда же Ростропович уехал на Запад, дружба сошла на нет, хотя контакты оставались. Слава хотел выступать только с самыми знаменитыми западными дирижерами, а Рождественский был русским. Так или иначе, Слава внес неоценимый вклад в музыку ХХ столетия. Наконец, Геннадий воздавал должное смелости Ростроповича, который в течение нескольких лет на своей даче давал пристанище Александру Солженицыну.

культура: Альфред Шнитке вспоминал, что беседы с Рождественским служили для него источником вдохновения. Так ли это?
Монсенжон: Шнитке посвящал свои сочинения Геннадию и его жене, выдающейся пианистке Виктории Постниковой. Они очень дружили. Рождественский даже закончил за Шнитке Девятую симфонию, которую композитор из-за болезни не смог завершить.

культура: После ухода великой плеяды композиторов и музыкантов Рождественский оставался последним из могикан?
Монсенжон: Он считал, что некому заменить таких гигантов, как Шостакович, Дютийё, Гульд, Гилельс, Рихтер, Ойстрах. При этом он абсолютно не принимал европейский авангард и его лидера Пьера Булеза. Когда тот возглавлял Нью-Йоркский филармонический оркестр, Рождественский должен был дирижировать Четвертой симфонией Шостаковича. В нью-йоркском офисе Булез спросил Геннадия: «Зачем вам такое дерьмо?» Рождественский встал и молча ушел, а затем отменил концерт и вернулся в Россию. С этого момента француз стал для него персоной нон-грата. Он не хотел больше с ним встречаться и однажды, увидев Булеза на концерте в парижском Театре Елисейских полей, сразу покинул зал.

культура: Как Рождественский объяснял тот факт, что в Советском Союзе, несмотря на трудные условия, музыкальная жизнь была одной из самых богатых и насыщенных в мире?
Монсенжон: Он проводил параллель с виноградной лозой. Путешествуя в регионе Бордо среди виноградников, он видел с одной стороны дороги каменистую почву, а с другой — плодородную. Однако лучшее вино давала каменистая земля, где лозе приходилось преодолевать препятствия в борьбе с природой. Как и вино, настоящая музыка рождалась в борьбе с трудностями. Люди находили в искусстве и музыке источник вдохновения и смысл жизни. В любом случае Геннадий мне говорил, что он «продукт Советского государства», которое дало ему образование и сформировало как музыканта. Где бы он ни выступал, представлял страну и стремился делать это как можно лучше. «Если бы у меня была возможность заново прожить жизнь, — говорил он, — я бы внес в нее минимальные коррективы. Я любил и продолжаю любить музыку — вечный источник моего существования и моего счастья».

культура: Тем не менее Геннадий Николаевич переживал упадок музыки в мире, включая Россию после распада Советского Союза.
Монсенжон: Мы часто обсуждали с Рождественским и деградацию музыкальной культуры, наступление попсы во всех жанрах. Миллионы людей ходят в наушниках. Они слушают то, что я называю «сиропом», который убивает наши мозги и превращает людей в добровольных рабов. От этого надо спасаться любой ценой. Вопрос в том, как это сделать.


Из досье «Культуры»

Брюно Монсенжон снял около ста фильмов, посвященных выдающимся музыкантам современности. Среди его героев — Гленн Гульд, Дитрих Фишер-Дискау, Иегуди Менухин, Святослав Рихтер, Давид Ойстрах, Мстислав Ростропович, Григорий Соколов, Виктория Постникова, а также теннисист Андрей Чесноков, у которого, по словам автора, «струны поют, как у музыканта». Он автор нескольких книг бесед, в том числе «Рихтер. Дневники. Диалоги», изданной в России.



Фото на анонсе: Валерий Христофоров/ТАСС