Жерар Депардье: «Америка — духовная пустыня»

Юрий КОВАЛЕНКО, Париж

09.11.2017

Жерар Депардье продолжает сочинять автобиографии. После книг «Такие дела...» и «Простодушный» знаменитый француз выпустил в свет «Монстра». Это не только рассказ о себе самом, но и размышления о судьбах человечества, политике, искусстве, кинематографе, литературе, религии, любви, правосудии и журналистике.

Новое эссе наполнено меланхолией, которую один парижский критик назвал «чеховской». Это чувство связано прежде всего с прожитыми годами — в конце декабря ему исполняется 69. «Надо жить каждым днем, каждым часом, каждым мигом, — призывает автор. — Смерть меня не пугает. Она не вопросительный, а восклицательный знак, который подводит итог всего существования».

Меланхолия порой уступает место отвращению, которое вызывает у него окружение. Во Франции, сокрушается актер, желтая пресса создала легенду о Депардье как о человеке, который мочится прямо в кабине самолета, постоянно пьян и которому наср... и на страну, и на сограждан. «Скажут, что я снова плохо говорю о французах... В провинции в восемь вечера улицы пустые. Люди пьют, принимают антидепрессанты и снотворное. Они словно стали мигрантами в собственной стране. Никогда раньше во французских деревнях я не видел так много наглухо закрытых ставень. Их открывают лишь иногда украдкой — словно во времена фашистской оккупации... Франция — прекрасная страна, но люди здесь потерянные».

Спонтанного, искреннего, безбашенного и импульсивного Депардье больше всего раздражает в окружающих расчетливость, предсказуемость, политкорректность. «Монстров» — так он называет людей, неординарных в жизни и в кино, — почти не осталось. Самого себя причисляет к последним из могикан. В годы его молодости «монстрами» были итальянские режиссеры и актеры, которых хорошо знал, — Росселлини, Феллини, Пазолини, Бертолуччи, Феррери, Мастроянни. Простые, открытые, доверчивые. Каннский фестиваль для него давно умер: «Много показухи, мало правды... Так называемое авторское кино — обычно чудовищно скучное, тоскливое, как дождь, в котором все снято нарочито уродливо, грязно. От него пахнет тем самым г.., в котором Канн обожает выставлять свои бижу». Об искусстве и говорить нечего. Оно превратилось в биржу для бизнесменов-невежд, в разновидность спекуляции. Галереи заменили сейфы. На живописи хотят наживаться. Нет больше таких художественных перекрестков, какими были Монмартр и Монпарнас. Когда цены на суперавангардиста Дэмьена Херста падают, маршанов охватывает паника. Их интересует не искусство, а инвестиции.

Больше всего критических стрел Депардье выпустил в адрес Соединенных Штатов: «Это духовная пустыня, в которой действует закон сильного». Американцы, по его словам, развязывают войну, насаждают диктатуру, утверждая, что это творится во имя блага человека. Жерар напоминает, как они внедрили в западное сознание, что они якобы спасли Европу от нацизма, забывая, что почти всю работу сделал Сталин.

Возмущен он и тем, что Америка распространяет гадости о России. Их дружно подхватывают западные СМИ, стоящие перед Штатами навытяжку. «Я люблю американцев, — говорит он, — но только таких, как Эдвард Сноуден, но они редкость». 


Где-то под Саранском...


С разрешения издательства Cherche Midi публикуем главу «Мирная жизнь»,
в которой Депардье вспоминает посещение Саранска, где получил постоянную прописку.

Я побывал на берегах Волги в городе Саратове. Своими скутерами и людьми, которые умеют жить не спеша, он напомнил мне Италию из фильма «Сладкая жизнь».

Я проехал по деревням, где встречал симпатичных русских старушек, которые так трогательно ностальгируют по коммунистическим временам, хотя и жили в деревнях, где коммунизма как такового никогда не было. Вечерами они по-прежнему поют вместе в своих традиционных нарядах... Они счастливы.

Я побывал в окрестностях Саранска. В этих местах ловят пескарей, доят коров, а молоко держат в крынках. Там, где я жил, рядом с домом стоит хлев с коровой, тремя козами и свиньей. Молочные хозяйства здесь совсем не похожи на наши. Они не напоминают гигантские заводы. Им не грозит заразиться микробами, которые распространяет Брюссель.

Люди по-прежнему готовят дома простоквашу и творог. Они живут тем, что сами производят.

Их семьи не разбросаны по всей стране. Братья и сестры — в том числе двоюродные — живут по соседству — в нескольких километрах друг от друга.

Есть маленькие магазинчики.

Это мирная жизнь.

Здесь хранят традиции.

Они живут своими заботами, а не тем, о чем твердят массмедиа.

Здесь нет ни компьютера, ни интернета — ни даже телевизора или газет.

Люди не озабочены мировыми проблемами. Они улыбаются и плачут только о своем.

В реках еще есть кувшинки.

Здесь я хорошо себя чувствую.

Во всем нет никакой ностальгии, потому что люди живут не в прошлом, а в настоящем.

Чтобы это увидеть, надо совершить путешествие не во времени, а в пространстве.

Все это внушает надежду.

И до этих мест можно добраться всего за несколько часов на самолете.


Фото на анонсе: Reuters/Pixstream