Елена ФЕДОРЕНКО

31.05.2018

Премьера спектакля «Три сестры» по пьесе Антона Чехова в прочтении Сергея Женовача в СТИ.

«Сестер» ждали с нетерпением. Не только потому, что Студия театрального искусства по праву любима зрителями и чеховский мир здесь — ценность незыблемая. Интригу событию придал неожиданный театральный пасьянс. Сергей Женовач запланировал постановку «Трех сестер», не ведая, что станет руководителем Художественного театра, где радикал Константин Богомолов также обратился к этой пьесе. Так что с разницей в несколько дней Москва встречает сразу шесть сестер.

Стол в фойе СТИ накрыт — зрителей приглашают на именины Ирины. Пироги, варенье, бессменные яблоки на белоснежных тканых скатертях, аромат свежей сирени. В зрительном зале — атмосфера иная. Авансцена густо «засажена» стройными березами, видны только их пятнистые стволы, без весенних крон и шепота листвы. Герои проскальзывают, протискиваются, продираются меж ними, и вся история разворачивается на узкой полоске, прямо перед зрителями. К усталым деревьям прислоняются, приникают, их обнимают, с ними разговаривают. Здесь изливают душу, уединяются, не сдерживают крика, и шепчут о сокровенном. В таком пространстве не спрячешься за внешним действием, не перебежишь из угла в угол, не закружишься в танце, не присядешь на стул или скамью. Тут требуется тончайшая психологическая партитура, сила душевных эмоций и созидательный внутренний свет.

Чехов выстрадан Женовачом.  Кажется, он ничего не добавляет к раздумьям автора и доверяет ему безоговорочно, вчитывается в хрестоматийную пьесу, вдумывается в каждый поворот мысли, а всякую реплику ценит на вес золота. Слова — простые и живые, необходимые — сегодня, вчера, вечно, погружают в печальные раздумья, а возникающий смех от «крылатых» фраз не гасит острого желания загрустить.

Спектакль — вне быта, без стен вокруг и без крыши над головой: снайперски найденный образ неприкаянности и потерянности. Никакого убранства прозоровского гнезда с террасой, колоннами и милым комфортом — большим залом, диваном, роялем, — это все там, вдалеке, где полк марширует под бравурные мелодии (композитор Григорий Гоберник). Еще дальше — Москва. Чаепитий не предвидится, а рюмочки опрокидывают прямо в роще, стоя. Не получается повторить за Чеховым, люди обедают и пьют чай, болтают, пока рушатся их судьбы. Все рассыпается без застолий. Жизнь несется под откос, что понятно с первой же буднично произнесенной фразы Ольги: «Отец умер ровно год назад...»

Сестер — тоненьких, прямых, акварельных — играют актрисы нового призыва «женовачей», год назад окончившие институт. Они с элегантной легкостью и юным азартом складывают интонации и настроения в горький сюжет. Уже отчаялась и не ждет счастья сдержанная, тихая, всех успокаивающая Ольга Марии Корытовой. Непокорная, прямая, бесстрашная Маша Дарьи Муреевой пытается выкарабкаться из «неудачной жизни». Стремглав, как в омут головой, бросается она к Вершинину, отчаянно обнимает его на прощание: мы видим ее со спины, и в ее позе — неизбывная тоска. Только младшая Ирина Елизаветы Кондаковой поначалу лелеет детскую веру в блаженство, потом смиряется, расстается с иллюзиями, собирается замуж за Тузенбаха, хотя и понимает, что сложить семью не суждено. Прелестные и нервные барышни лишены любви, и доктор Чехов не скрывает диагноз: Москвы не будет, жизнь потечет по заведенным законам провинции, где знать три языка — какой-то ненужный придаток, вроде шестого пальца. Спектакль получился женским. В нем и Наташа (отличная работа Екатерины Копыловой) — земная и понятная, а совсем не истеричная мещанка, с «зеленым поясом к розовому платью». Просто ей неведомы ностальгия и рефлексии.

Мужские роли тоже отданы молодежи, но их трактовки отличаются неброской камерностью. Коллективному мужскому портрету тех, кого судьба посылает сестрам, сострадаешь гораздо меньше. Слабохарактерные и безвольные, нелепые резонеры со скучной философией, неловкие шутники, скитальцы по казармам — все безнадежно обречены. Штабс-капитан Соленый (Александр Медведев), странный и закомплексованный, острит в манере опереточного злодея. Влюбленный, грустный и бесшабашный поручик Тузенбах (Никита Исаченков), решив оставить воинскую службу, с явным сомнением говорит о будущем. Да и подполковник Вершинин (Дмитрий Липинский) не очень-то верит, что «через двести-триста лет — настанет новая, счастливая жизнь». Замороченный истеричной женой и маленькими дочерьми, привязанностью к Маше, он прячется за верность долгу и присяге. В том и находит силы жить дальше.

Вызывают горечь и жалость штатские герои, далекие от казенных квартир. Беззащитен муж Маши Кулыгин (Лев Коткин) — учитель, чьи доброта и всепрощение произрастают из инстинкта самосохранения: «Я доволен, доволен...» Совсем запутался безвольный Андрей Прозоров (Даниил Обухов), бросил в прошлом надежды на яркую карьеру, и впереди — утлое прозябание, да и одевается он как человек, давно махнувший на себя рукой. Дни утекают, душу разъедает «тоска по лучшей жизни, а не борьба за лучшую жизнь. Тоска — потому, что той прекрасной жизни, о которой они мечтают, нет, и не может быть, и не будет для них». Эти слова Немировича-Данченко способен понять только военный доктор Чебутыкин в исполнении Сергея Качанова — актера редкой органики и естественности. Единственный возрастной персонаж среди тех, кого играют вчерашние выпускники. Милый насмешник и мрачноватый одиночка давно знает, что ничему не измениться: «Одним бароном больше, одним меньше...» Ему известны опустошенность безразличных будней и неотвратимый их итог. Тихонько пробубнит «Та-ра-ра-бум-бия!» и вновь уйдет в себя.

В финале волшебник Боровский (бессменный соавтор всех постановок Сергея Женовача последних лет) добивается эффекта обжигающего трагизма. Исчезает роща и открывается навстречу ветрам бездна сцены — она кажется огромной, как опустевший ночной вокзальный зал. Около сложенных в глубине чемоданов — тоненькие фигурки сестер. Сияние льется из распахнутых окон (художник по свету Дамир Исмагилов), контражуром, как в синематографе, выхватывая растрепавшиеся прически на женских головках. Летят, вибрируют повторяемые, как мантры, душеспасительные фразы о далеком кирпичном заводе, и поверх их — молитвенное заклинание: «надо жить... надо работать». Действительно, надо что-то делать, чтобы не упустить жизнь — не чужую, а свою, пускай нелепую, пускай курьезную, но — единственную.

Фото на анонсе: Александр Иванишин