Разрешенные барабанщики

Елена ФЕДОРЕНКО

08.12.2016

Малоизвестную пьесу Бертольда Брехта поставили в Театре имени А.С. Пушкина.

Брехт написал «Барабаны в ночи», когда ему исполнилось 20 лет. В зрелые годы от нее отрекся и даже не хотел включать в сборник ранних сочинений. Первоначальное название «Спартак» — парафраз к именованию марксистской группы, руководимой Розой Люксембург и Карлом Либкнехтом, — не было случайным: Брехта-юношу волновало общественное движение, он участвовал в германской Ноябрьской революции 1918-го, но быстро утерял интерес к политике. Так что в определенном смысле «Барабаны в ночи» основаны на автобиографическом мотиве. 

История проста. Андреас Краглер вернулся с войны к своей девушке в момент, когда та объявила о согласии выйти за другого. Обиженный не мстит, но в отчаянии отправляется на охваченные беспорядками улицы. Анна, так зовут героиню, находит Андреаса, и его тут же перестает волновать все, что не имеет отношения к семейному очагу. Идеям борьбы он противопоставляет «постель и размножение». За такое мелкобуржуазное отступничество Брехт и стыдился своего раннего опуса. 

Петербуржец Юрий Бутусов, мастер театрального куража, уже в третий раз обращается к Брехту. Режиссер из вымирающей сегодня породы фантазеров, он возбуждается, когда фабула и интрига дают возможность проявиться безудержным сценическим причудам. 

Начало спектакля. Глава семьи Карл Балике (Алексей Рахманов) с голым торсом, испачканным кровью (порезался при бритье), и его жена Амалия (Иван Литвиненко) с мертвенно-белым лицом и косой, перекинутой на грудь, мечтают выдать дочь Анну за предприимчивого Мурка. Молодые герои: она, похожая на марионетку, и он, одетый как метрдотель, рядом. Пропавшего четыре года назад жениха вспоминают часто и именуют разложившимся трупом, мертвецом. Но «труп» — среди них, сидит по центру, в помятой балетной тунике, напоминающей несвежее подвенечное платье. Вставляет реплики, пускается в общий пляс. Еще не вернулся, но уже присутствует в доме тенью или видением. Режиссерская метафора при всей ее алогичности проста: память, что не дает расстаться с прошлым. Все ли видят «призрака» или только Анна, поколачивающая его, перевязывающая ему голову и обводящая кровью черты незабытого лица по забинтованной маске? Разгадывать ассоциативный ряд режиссера и художника (Александр Шишкин  тоже выдумщик и кудесник, умеющий атаковать зрителей яркими визуальными образами) — удовольствие отдельное. Так, в сцене «Полет Валькирии» персонажи двигаются в рапиде, подставляя одежды потокам ветра-вентилятора, и вдруг замирают, сраженные невесть откуда накрывшим их вечным покоем. В зрительном зале — оторопь. Когда же на сцену спускается добрая пара сотен светящихся шариков, становится печально и горько: столь мимолетным и несвоевременным кажется сам образ волшебной красоты, что сошла на людей, обожженных эпохой. 

В «Барабанах в ночи» режиссеру важен мир, пустившийся вразнос и потерявший веру в будущее, страшный деструкцией человеческого поведения и психики. На подмостках — те, кого сжирает молох истории: обезличенные люди с отнятыми любовью и счастьем. Женщины играют мужчин, мужчины — женщин, в чем нет никаких перверсий и скользких намеков. Просто мир перевернулся. Контуженный народ, переживающий глобальное общенациональное унижение (собственно, так и было в Германии после поражения в Первой мировой), превращается в собрание фриков, бездушных механизмов, лишенных пола. 

Война, революция, смерти, эпидемии — все где-то там, вдали. Действие, скрепленное жестким режиссерским каркасом, разворачивается в форме кабаре с нескончаемым музыкальным потоком. Герои меняют маски, корчатся как балаганные шуты и цирковые клоуны. Выбеленные лица, приклеенные усы, нахлобученные парики, красные шарики носов. Пляска смерти, пир во время чумы, видения, родственные мистическим ужасам Босха и Гойи. 

Зеркало сцены по периметру очерчено горящими шарообразными плафонами, образующими пространство для вольных лицедеев. Темная коробка распахнута, иногда сверху опускается табличка с надписью —обозначением места или действия, несколько раз на экран дают хронику: голодные глаза людей конца 1910-х, разгромленный Берлин середины 40-х, начало 60-х, где бодрые работяги с улыбками укладывают ровными рядами кирпичи, и то, что они возводят Берлинскую стену, понятно не сразу. 

«Барабаны в ночи» — спектакль огромных актерских затрат, танцуют почти все и почти всегда, стремительно меняют лики, у каждого — по нескольку характеров. Фридрих Мурк (Александр Матросов) — хозяин жизни, разбогатевший в тылу на военных спекуляциях, становится несчастным комедиантом и разыгрывает печальный номер прощания со своим нерожденным ребенком. Необыкновенно хороша Вера Воронкова — и в острых буффонных соло, и в роли возбужденного газетчика Бабуша. Глаз не оторвать от Сергея Кудряшова (пикантной проститутки-андрогина в алом платье и с взлохмаченными волосами) и Анастасии Лебедевой — маленького конферансье, который, звонко грассируя, поясняет происходящее, меняя настроения с ловкостью фокусника. 

На роль Андреаса Краглера приглашен из «Сатирикона» Тимофей Трибунцев, в чьей артистической природе причудливо соединены нервная органика скоморошества и смирение маленького человека. Его герой, уже оплаканный и забытый, появляется во втором действии обнаженным, полностью покрытым пеплом: никому не нужный голый человек на голой земле. Чеканит дикие слова из брехтовской «Баллады о мертвом солдате» — про повторную мобилизацию воинов-покойников. К нему, восставшему из ада войны и плена, возвращается Анна. Александра Урсуляк предстает то развязной и пошлой соблазнительницей, то нервной и страдающей женщиной, транспонируя линию острой и изломанной клоунессы в горестный пунктир вдовьей судьбы.

Соединившиеся Андреас и Анна предпочитают социальной ярости тихие будни обывателей. У ног бывшего солдата, заговорившего словами Пастернака («Мне хочется домой, в огромность квартиры, наводящей грусть»), как собака, усаживается возлюбленная. Экран телеприемника рябит «снежком», картинки нет. Скукой веет от домашнего уюта, Трибунцев улыбается в зал: «А на какой финал вы рассчитывали?» Где же оно, счастье?.. Неполный десяток из большой труппы, что удивительно, создает плотный и энергичный спектакль, производящий впечатление многолюдного. Закрывается изобретательное «кабаре Бутусова» вольной барабанной дробью.  Все девять актеров ловко чеканят по мембранам своих разнокалиберных инструментов. Получается то ли апофеоз рок-фестиваля, то ли дикий вой по безнадежным судьбам брехтовских героев.