Да придет спасатель

Екатерина САЖНЕВА

11.01.2019

31 декабря 2018-го в Магнитогорске произошла трагедия — взрыв бытового газа в жилом доме. 39 погибших. Десятки лишившихся крова. И чудом спасенный из-под завалов 10-месячный Ваня Фокин. Самолетом ребенка экстренно доставили в Москву, в НИИ неотложной детской хирургии. Ваня уже пришел в себя и даже стал счастливым символом наступившего года. А сколько остается там, на месте, тех, кто потерял близких или пострадал сам, кому тоже нужна профессиональная помощь, забота, участие. Одними из первых вылетают в зону любой чрезвычайной ситуации, связанной с гибелью людей, психологи Центра экстренной психологической помощи МЧС России.

Именно на долю чрезвычайных психологов выпадает, быть может, самая тяжелая ноша — смягчить боль и научить людей, переживших утрату, принять ее.  Ольга МАКАРОВА пришла ведущим психологом в отдел экстренного реагирования Центра в 2005 году, через год его возглавила. За почти одиннадцать лет работы — в 2015-м Ольга стала счастливой мамой третьего ребенка — ей лично довелось побывать более чем в пятидесяти командировках в зоны чрезвычайных ситуаций. Она говорит, это просто работа. Что психологи МЧС РФ не подвержены синдрому «эмоционального выгорания». «Как раз наоборот — преобладает внутренняя мотивация делать свое дело и делать его хорошо. Если точно знаешь, зачем ты здесь, знаешь свои цели, задачи, то выгорания не происходит. Выгорание провоцируют беспомощность, бессилие, отсутствие опыта, когда и хочешь помочь, но не можешь. А если видишь результаты своего труда, положительную динамику состояния пострадавших, оцениваешь качество того, что уже сделал, это не может не приносить профессионального удовлетворения».


культура: В чем конкретно заключается работа психолога МЧС? Есть ли какой-то стандарт, шаблон, как должно происходить общение с пострадавшими?
Макарова: Происшествия бывают разные — авиакатастрофы, землетрясения, техногенные аварии... Никаких шаблонов тут быть не может. Но за годы нашей работы действительно удалось создать некие общие алгоритмы, по которым мы действуем. Они применимы к любой чрезвычайной ситуации, независимо от того, что и где случилось. В том числе психологи заботятся, чтобы все службы в зоне ЧС: судмедэкспертиза, следствие, прокуратура, местная администрация, были скоординированы между собой и действовали максимально корректно и гуманно. Иногда организационная работа, особенно у тех, кто летает старшими групп, занимает до 90 процентов времени.

культура: Что Вы говорите тем, кто потерял близких? Способны ли помочь какие-то банальности вроде «все пройдет» и «время лечит»?
Макарова: Мы пытаемся найти у людей внутренние ресурсы, на день, на два, которые позволят родственникам погибших продержаться. Когда человек в таком состоянии, он вообще не понимает, зачем ему нужно что-то делать, мы помогаем обрести личный смысл и мотивацию. У всех они очень разные. В какой-то мере в этом тоже заключается наша работа.

культура: Приходилось ли Вам помогать людям, которым сказали, что надежды больше нет, и вдруг, как с Ваней Фокиным, случилось чудо? Нуждается ли радость в психологической поддержке?
Макарова: Все очень индивидуально. Если говорить про истории спасенных, то, возможно, через какое-то время у выживших и их близких появляются отсроченные реакции на стресс — в виде соматики, тревоги, чувства страха. Но, слава Богу, у большинства людей, вышедших из подобных трагедий без потерь, находятся силы, чтобы полностью восстановиться. Человеческая психика позднее сама способна справиться с последствиями экстремальных ситуаций. Скажу больше, даже те, кто пережил внезапную утрату, имеют все шансы обойтись без помощи специалистов, только при поддержке родных. А работа психологов МЧС как раз направлена на то, чтобы минимизировать отсроченные негативные последствия для психики.

культура: Известно, что первая стадия проживания любого горя — отрицание, нежелание принять случившееся...
Макарова: Первоочередная задача психологов — не помочь принять ситуацию. Это произойдет еще очень нескоро, когда люди научатся жить со своей потерей, когда смогут испытывать чувство светлой грусти и даже строить какие-то планы, уже не связанные с погибшим, но это очень отдаленная перспектива и желаемый результат. Как правило, верить в случившееся человек начинает во время опознания. Именно тогда к нему приходит понимание того, что произошедшее — реально.

культура: И в эту минуту психолог должен быть рядом?
Макарова: Это одна из основных задач психологов МЧС — сопровождение процедуры опознания. Мы стараемся сделать этот процесс минимально травматичным. В такой ситуации люди имеют право на любые реакции. Кто-то тихо плачет, у кого-то случается истерика, бывает, что впадают в агрессию.

культура: Тут, наверное, могут помочь успокаивающие медикаменты?
Макарова: Психологи МЧС не работают медикаментозно. Мы сознательно стараемся этого избегать. Если видим, что человек совсем плохо себя чувствует, вызываем врача. Это один из наших основных принципов, мы считаем, что любые проявления горя в данной ситуации — это нормально. Конечно, препараты успокаивают, заглушают боль, но вместе с тем могут помешать пройти необходимые для проживания горя стадии. Да, бывают ситуации, когда без этого не обойтись. Но решение может принять только врач, взвесив все риски.

культура: Массовые катастрофы, большое число пострадавших — как удается не запутаться в бесконечных человеческих историях и трагедиях?
Макарова: Стараемся закрепить за каждым специалистом конкретные семьи, одну или две, хотя это не всегда получается. В среднем на чрезвычайную ситуацию прибывают 10, 15, 30 сотрудников. Все зависит от ее масштаба. В это время переживающие горе близкие иногда не способны позаботиться о себе: нужно проследить, чтобы люди ели, вовремя отдыхали. Когда вплотную работаешь с семьями погибших, они раскрываются, рассказывают о себе, о своих близких, которых больше нет, кто кому кем приходится, кого и как зовут. Доверие жизненно необходимо в нашей работе.

культура: Какова продолжительность таких командировок?
Макарова: Нет строгих рамок и определенного количества дней. Быстрее всего возвращаемся с авиакатастроф. Если опознания прошли, через 4–5 дней, когда семьи погибших разъезжаются по своим городам, психологам тоже нет смысла оставаться в зоне ЧС. При этом мы стараемся давать пострадавшим контакты специалистов на местах, чтобы была некая преемственность, чтобы не было ощущения, будто людей бросили. Но это уже не экстренная психологическая помощь, а пролонгированная. По всей стране в системе МЧС работают сотни психологов. У нас семь региональных филиалов — в Санкт-Петербурге, Ростове-на-Дону, Нижнем Новгороде, Красноярске, Екатеринбурге, Хабаровске, Пятигорске... В Москве около пятидесяти специалистов. Но авиакатастрофа — это завершенная ситуация. А если происходит авария на шахте, когда люди остаются под землей и считаются пропавшими без вести — живы или нет, можно ли спасти? — такая неопределенность может затянуться надолго. И все это время наши специалисты должны работать с семьями... Поэтому еще перед вылетом необходимо точно рассчитать количество тех, кто едет, потому что не всегда есть возможность прислать дополнительные силы.

культура: Трагедия в Магнитогорске произошла накануне Нового года — 31 декабря. Часто приходится работать в праздники?
Макарова: Мы трудимся по своему графику. Информация о любой чрезвычайной ситуации немедленно поступает оперативному дежурному Национального центра управления в кризисных ситуациях МЧС России: ему звонят и докладывают о том, что случилось. Он уже оповещает нас. Собирается оперативная группа, ее состав, количество и фамилии включенных сотрудников зависят от масштабов чрезвычайной ситуации. В отделе экстренного реагирования заранее составлен график дежурств, и человек знает, что на этой неделе, если что-то случится, ему позвонят в первую очередь. Он должен находиться в зоне доступа и в течение сорока минут из любой точки иметь возможность добраться до Центра экстренной психологической помощи, переодеться в форму, взять свой рюкзак — так называемую укладку, где лежат его личные вещи, изначально собранные с учетом разных климатических зон, выбрать те, которые необходимы именно в этой поездке, сесть в служебную машину и мчаться в аэропорт. Иногда счет идет на минуты...

культура: А есть чрезвычайные психологи, которые специализируются только на авиакатастрофах или только на стихийных бедствиях, например?
Макарова: Нет. Мы ведь работаем не с внешней ситуацией, а с состоянием людей, от нее пострадавших. Человеческая психика реагирует на горе одинаково, независимо от того, что послужило причиной. Поэтому нас можно считать универсальными специалистами. Моя первая командировка была в Корякский автономный округ на Камчатку — в апреле 2006 года там произошло сильное землетрясение в 7–8 баллов по шкале Рихтера. Жертв не было, но пострадавших очень много. В том же 2006-м друг за другом произошли сразу три авиакатастрофы — в Сочи, в Иркутске, под Донецком. В конце августа Ту-154 выполнял рейс Анапа — Санкт-Петербург и свалился в плоский штопор. Там были в основном возвращавшиеся после отпусков семьи, дети с каникул... Опознание проходило тяжело. Не все смогли найти близких. И тогда мы подумали о символической процедуре прощания — вывезли родственников к месту крушения лайнера, чтобы они могли сказать последние слова  погибшим... Это было тяжело эмоционально, но нужно. В тот момент не существовало еще четких алгоритмов и разработок, служба экстренной психологической помощи в нашей стране только развивалась, но мы анализировали и систематизировали каждую чрезвычайную ситуацию.

культура: А самим спасателям, сутками остающимся в зоне ЧС, оказывается ли психологическая помощь?
Макарова: Вот этого точно нет. Все-таки наши спасатели — очень квалифицированные специалисты, и в зоне ЧС они выполняют только свои непосредственные обязанности, поэтому в нашей помощи не нуждаются. Вообще, плановая работа сотрудников МЧС РФ включает в себя их психологическую подготовку, психологическое сопровождение и реабилитацию... Но в ходе спасательной операции мы с ними практически не пересекаемся. У них своя работа, у нас — своя.