Ты встречай меня к обеду — на оленях я приеду

Ради этого корреспондент «Культуры» сначала пять часов ехала по зимнику до ближайшей вертолетной площадки, а потом еще два часа тряслась в воздухе до стойбища. В награду за мытарства хозяева прямо у вертолета сделали оленю харакири, чтобы преподнести гостям лучшее угощение — свежую почку с кровью. Съесть это отважился только пилот Дима, у которого дедушка тоже был оленеводом. Остальные гости топтались у чума и ждали, пока на костре сварится мясо. Руководила кулинарией чумработница Галина, у которой «чумовая» должность значится только в трудовой книжке, на самом деле она — любимая жена оленевода Василия Николаева и мать двух его детей. У Николаевых — полторы тысячи оленей, пятьсот из них — колхозные. Кстати, на обед пошел как раз колхозный олень.

— Старый стал, — сказала Галина. — А так хоть мяса поедим.

Оленина на столе здесь бывает нечасто. Обходятся, в основном, заготовленными впрок консервами. Строганина своя — рыбы в здешних реках много, ее намораживают и, когда надо, стругают брусками толщиной в два пальца. Ради гостей Галина достала пачку печенья «Урожайное», припасенного еще года два назад «для особого случая». Мы до кучи высыпали кулек конфет «Мишка на севере».

— Ой! — Галина аж задохнулась от радости. — Мне такие муж привозил семь лет назад из Москвы.

Сама нигде не была. На ней хозяйство: варить, стирать, шить, печь топить, чум ставить. С чумом возится не реже двух раз в неделю, особенно если пастбище плохое и надо спешить за оленями с места на место. Чум у якутов ставит только женщина. Такой обычай. Ловкая женщина свяжет жерди и накинет на них шкуры в несколько слоев буквально за час. А неловких в этих краях просто нет. От обустройства дома не освобождаются даже беременные. Когда-то Галя на седьмом месяце взвалила на себя четыре шкуры и под их тяжестью родила прямо посреди тундры. Василий приехал, а в чуме уже сынок спит.

— Я не испугалась совсем, раньше у нас многие так рожали, — буднично рассказывает Галина. — Обложила мальчика ягелем, завернула получше — и быстрей чум доделывать, печку ставить. Управилась быстро.

Жилище сына, Сергея, — в пяти метрах от родительского, у него уже своя семья. Дочку Марину выдали замуж в другую бригаду, каслает (пасет оленей) в трехстах километрах на восток, видятся редко. Галине и Василию непривычно просторно в своем передвижном доме. Хотя, на чужой взгляд, здесь и развернуться негде. Посреди круглого помещения (не больше 15 кв. м) стоит печка-буржуйка с горой дров. Вдоль стенок в несколько слоев оленьи шкуры и одеяла. Это и постель, и верхняя одежда. Продукты хранят на улице — в нартах. Единственная «домашняя» мебель — таз и умывальник на палке. У Николаевых есть благоустроенное жилье в поселке, бывают там редко.

— Не тянет, — поделилась Галина. — Спать на кровати не могу, шкур настелишь, а все равно — не чум.

Там хоть туалет теплый, а здесь-то куда ходить?

— Под ветер, — смущается она. — Если мужчины на улице, так и терпишь до темноты. За чум нельзя.

За чумом находятся священные нарты. Мужья просят у богов удачи в делах и сытых пастбищ для оленей. Женщина не имеет права ни подходить, ни подглядывать.

— Галя, ну неужели совсем-совсем не скучно? Ведь каждый день одно и то же и никаких женских радостей.

— Есть радость, вот халат новый, байковый, — показывает она край подола из-под шубы. — Василий купил. Украшения есть из бисера, сама плету.

— Она лучшая мастерица, — из своего угла говорит чуткий на ухо муж. — Будь по-другому, я бы на ней и не женился.

Смущенная Галя спряталась в подушку — муж еще ни разу не признавался ей в любви на людях. Якуты очень сдержаны в чувствах — нежности или объятия не приняты. Василий за всю жизнь поцеловал жену два раза — перед свадьбой и когда родила сына в тундре. Зато и голоса ни разу не повысил, не замахнулся.

Старшие сокрушаются, что у молодых, особенно у тех, кто учился в городе, нравы уже другие: переглядываются, смеются при родителях. Девушки все чаще пользуются косметикой, но Галина, например, не заметила, что это им на пользу — от кремов и помады лицо в тундре обветривается и становится жестким, как наждачка. А у Гали в 56 лет — ни одной морщинки. Руки мажет оленьим жиром, умывается оленьим молоком.

Так поступает и Ольга — молодая жена Сергея Николаева, которая, правда, рожала в Якутске, но скоро вернулась с грудничком в тундру.

Между прочим, до свадьбы своего суженого девушка знать не знала, Серегу высмотрел ей отец.

— У нас принято слушать старших, — объясняет Ольга. — Это важно: как ветка питается от корня, так и детям передается родительская мудрость.

Свадебных застолий у молодоженов, как правило, не бывает. Просто если девушка ставит чум, а парень перетаскивает нарты поближе, все догадываются, что в тундре образовалась новая семья. Развод — чрезвычайное происшествие раз в сто лет. Тундра — не то место, где можно выжить в одиночку или изводить время на ссоры.

Об этом не любят говорить. Вот об оленях — пожалуйста.

— Олень для нас священное животное, — важничает Василий Николаев. — Это наша еда, одежда, транспорт, жилье, наша сберкнижка и пенсия в старости.

«Газпром», поневоле ставший в Якутии стратегическим партнером оленеводов, помогает им топливом и продуктами. Предлагали даже по спутниковой тарелке в каждый чум. Оленеводы отказались.

— Каждому свое, — мудро говорит Василий. — Тундра нам милее.

А вы видали, как танцуют стерхи?

В Якутии приму Московского Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко народную артистку России Наталью ЛЕДОВСКУЮ считают своей, родной, землячкой. На поклонах зал скандирует: «Наташа — наш алмаз!»

— Я очень дорожу любовью якутских зрителей и при каждой возможности приезжаю в родные края, где прошло мое детство, — говорит Наталья Ледовская. — До поступления в Московское хореографическое училище первые и самые светлые впечатления жизни связаны с поселком Мохсоголлох, что неподалеку от Якутска. Откуда в девятилетнем возрасте я уехала «учиться на балерину», а родители еще долго там оставались.

В столице Республики Саха проходит балетный фестиваль с поэтичным названием «Стерх», и вы не найдете якута, не знакомого с легендой о диких белокрылых журавлях. Они капризны и показываются людям нечасто, а иногда даже танцуют. Якуты верят, что те, кому довелось хоть раз увидеть журавлиные па, непременно будут счастливы. Приглашения на этот фестиваль я всегда принимаю с огромной благодарностью. Фестиваль проходит чаще в холодную пору, когда зима встречается с суровой весной, выходишь из самолета, и у тебя сразу ресницы сковываются, а лицо стягивается морозом, словно молодеет. Якутская зима очень красива. Лед приобретает твердость горной породы. Малейший шорох слышен на далеком расстоянии. Ночами слышится хрустальный треск и шелест, якуты называют его «шепотом звезд». Холод нас совсем не страшил: в морозы 54-56 градусов младшие классы освобождались от занятий. Я брала коньки и ехала на каток, потому что мечтала не только о балете, хотела стать и фигуристкой. До сих пор во мне живет ностальгия по якутским зимам. «Нет холода, а есть плохая одежда» — якуты считают, что эту поговорку придумали их предки.

Изменения в крае — колоссальные. Образы детства: яблоко как событие (привезти в Якутию фрукты было непросто) и улицы из домов на сваях, вечерами похожих на курьи ножки. Сейчас фруктов — сколько душе угодно, а новые улицы застроены домами европейского типа.

Мне кажется, что вечная мерзлота закаляет характер: те, кто живут на этой суровой земле, непосредственны и открыты, им знакома наивная вера в добро и умение радоваться — теплу, например.