Два с половиной часа на самолете — и вы из Москвы попадаете почти в рай. Природа Северной Осетии была создана по образу и подобию Эдема — другие сравнения человеку, побывавшему здесь, найти трудно.

По обе стороны трассы, ведущей из аэропорта во Владикавказ, тянутся бесконечные поля кукурузы. Из нее, в том числе, делают осетинскую араку — на вкус обманчиво крепкую. Обычно в ней не более 27 градусов. В Осетии это самый популярный алкогольный напиток.

Столица встречает бензозаправкой «Космос», мясной лавкой «Дилемма» и спальным районом, именуемым в народе «БАМ» — потому что много комаров. Раньше тут было болото. Горы — только вдали, сам город расположен в котловине. Так, на расстоянии, и привыкаешь к их величию. Почти из всех точек столицы видна Столовая гора — со скошенной вершиной. О ней еще Ильф с Петровым в «Двенадцати стульях» писали. Она же — наряду с Казбеком — красуется на городском гербе.

Серп и молот на орлиных лапах

Главная достопримечательность Владикавказа — конечно же, старый город: удивительная по сохранности архитектура ХIХ – начала ХХ века. Улочки, полностью слепленные из старинных особняков, уникальная кладка красного кирпича, ненавязчивое прикосновение ар-нуво, кованые чугунные балкончики, резные деревянные двери, благородная облупленность фасадов и ползущие мимо них трамваи — очарование старого Владикавказа трудно передать словами.

Плюс тысяча мелочей города, не стершего с себя историю. Например, серп и молот на орлиных лапах на воротах нынешнего Минобраза. Здание в прошлом принадлежало НКВД, которому оно в свою очередь досталось от дореволюционного товарищества. Избавиться полностью от орла не смогли, а выбрасывать ворота не хотелось — уж больно красивые. Вот и налепили на оставшиеся лапы советский символ. Приделали серпу и молоту ноги, так сказать...

Главная улица города — пешеходный проспект Мира: Александровский — до революции, Пролетарский — после, и на короткое время — проспект Сталина. Прогулочная магистраль разделена бульваром — излюбленным местом отдыха. На одной из скамеек сидят бронзовые «Игроки в нарды». Говорят, раньше по вечерам ими был усеян весь бульвар — настоящими, живыми. Теперь традиция уходит, вздыхают жители. Да и не только она.

На проспекте Мира — старейший на юге России парк. Конечно же, имени Коста Хетагурова — основоположника осетинской литературы. Чуть поодаль — «Республиканский ордена трудового красного знамени Академический русский театр», первый на Северном Кавказе. Кстати, имени Вахтангова — родившегося во Владикавказе и ставившего здесь спектакли.

В этом же театре работал и Булгаков, служивший в Гражданскую врачом во Владикавказе. Здесь-то он и бросил медицину и занялся литературой. Попутно заболев тифом и чуть не представ перед Хуцау — верховным богом осетинского пантеона...

Театр имени Вахтангова стоит на площади Ленина. Перед ним — огромный Владимир Ильич с одухотворенным лицом и кепкой в руке. У ног вождя мирового пролетариата — венки из искусственных цветов и любовно ухоженные клумбы.

Здесь не разбрасываются историей — стоял Ленин, значит тут ему и место.

В двух шагах от Ильича, на площади его же имени — «Сослан, танцующий на чаше Уацамонга» — герой нартского эпоса. Фонтан, установленный несколько лет назад, благосклонностью горожан не пользуется. В народе его называют «Сослан, бреющий подмышки»…

Рядом с современным названием улицы вы всегда найдете дореволюционный вариант. Например: «Улица Ленина / Дворянская».

Неподалеку от бывшей Дворянской можно встретить объявление: «Школа иностранных языков. Осетинский». Дело в том, что для многих родной язык стал почти иностранным. Во Владикавказе не услышишь практически ни одного осетинского слова. Общаются исключительно на русском. «В чем дело?» — спрашиваю у своих ангелов-хранителей (если вы в Осетии в гостях, ваши хозяева ведут себя именно так). Один из «ангелов», Алан, признается, что, хоть и понимает по-осетински, но не говорит — родители говорили с ним только по-русски. Раньше так было принято. Преподавание в школах и вузах (кроме филфака) — на русском. Поняв, что язык уходит, стали увеличивать детям часы осетинского. «Теряется нация», — сетует другой мой собеседник.

Добро пожаловать, или Женщинам вход воспрещен

Если и теряется, то, слава Богу, не вся и не во всем. Например, отношение к родителям сохраняется почти в традиционной форме. Престарелые отец и мать, за редким исключением, одни не живут — только вместе с детьми. Обычно — с семьей младшего сына, который остается в отчем доме. Зато с дочерьми кров делят крайне редко — те выходят замуж и уходят в семью мужа.

Но самая сильная у осетин — обрядовая сторона. Неважно, христианин ты или мусульманин — традиционные ритуалы соблюдают все. Мировые религии никоим образом не мешают исконным верованиям, скорее, дополняют их.

К разным конфессиям здесь относятся легко. Говорят, когда-то два села — Донифарс и Дзинага взяли да и поменялись религиями. Одни считались мусульманами, другие — христианами. Последние не могли жениться на кабардинках — уж больно серьезно те подходили к вопросам веры.

Вот и решили махнуться. Правда это или нет, теперь вряд ли кто скажет, но отношение к проблеме — налицо. Сорви-голова Игорь, возивший нас по ущельям, вспоминал, как поехал в горное село — у сокурсницы умерла бабушка. Оплакали ее, как положено, и собрались хоронить. Вносят гроб. Тут поднимается крик — кто-то из плакальщиц уверяет, что покойная была мусульманкой, поэтому никакого гроба не надо, а нужно в ковер завернуть. «Да какой ковер, — возражают ей, — бабушка христианкой была». И потом — если по мусульманскому обычаю, так надо было сразу хоронить, до заката, а она уже три дня как лежит… Чем дело кончилось, Игорь, к сожалению, не помнит. Подзабыл.

Еще один наш «ангел-хранитель» — Алина — видела, как в мусульманском селе жители дружно ходили в гости к одной-единственной христианской семье — на Пасху. Красили с ними яйца, веселились — надо же соседей поддержать. А святость соседства в Осетии соблюдается до сих пор. «Если у тебя упадет дерево, то верхушкой оно заденет дом соседа», — говорит осетинская поговорка.

Точно так же вместе — и мусульмане, и христиане — ходят на праздники в дзуары — святилища, покровительствующие тому или иному роду, селу или всему ущелью сразу. Святилища при этом могут носить имя Мады Майрам (Девы Марии, покровительницы женщин детородного возраста), Уастырджи (святого Георгия, покровителя путников и мужчин), Уациллы (Ильи-пророка, покровителя плодородия) и так далее, но ритуалы будут иметь мало общего с церковными.

Городские жители, не забывшие своих корней, тоже приезжают и карабкаются на вершину горы — там обычно и находятся дзуары. Вход туда женщинам запрещен, как и в священные рощи, которые находятся неподалеку. Отправление культа — дело мужское. Само слово «дзуар» позаимствовано у соседей-грузин: там у восточных горцев «джвари» означает и крест, и святилище, и божество, обитающее в нем.

Осетинские пироги пробовали? Так вот — изначально это обрядовая еда. Причем ритуал может проходить не только в святилище. Собственно, любое застолье с тремя пирогами (два бывает только на поминальном столе), пивом (теперь все чаще заменяемым аракой) и мясом жертвенного животного (барана или теленка, но ни в коем случае не свиньи — и ислам тут ни при чем) — это уже священнодействие, отправление культа.

Тосты здесь — не здравицы и не светское упражнение в остроумии, а молитвы, последовательность которых строго регламентирована. Первый всегда за Хуцау — Всевышнего. Второй обязательно за Уастырджи — Георгия, самого чтимого в Осетии святого, посредника между богом и людьми. Он — покровитель сильного пола, поэтому его имя женщинам произносить нельзя. Вместо этого они говорят Лагты Дзуар — «святой мужчин». Запрет настолько силен, что соблюдается и в городе среди молодежи. Спрашиваю у знакомых светских, интеллигентных девушек во Владикавказе, что будет, если они нарушат табу? «Да ничего, — отвечают. — Просто не принято. И мужчинам неприятно будет — это же их святой».

Но при этом, отправляясь в путь, помощи у святого Георгия просят все — он покровительствует любым путникам, независимо от пола. В ущельях вдоль дорог то и дело попадаются кувандоны — молельни в виде длинных столов и скамеек, где во имя этого святого совершают обряд «три пирога». На застолье после молитвы святому Георгию настает черед выпить за событие, ради которого собрались. Дальше могут быть импровизированные тосты, но окончание снова регламентировано. Надо выпить за изобилие в семье каждого; за порог дома, в котором собрались — чтобы не пускал злых людей и плохие вести; и, наконец, снова за святого Георгия — пусть он сопровождает гостей в обратной дороге.

Перед застольем пироги раздвигают в разные стороны: сверху должно быть видно, что их три. Только после освящения стола старшим пироги сдвигаются — символизируя акт сотворения мира из хаоса. После их режут обязательно на восемь частей — крест-накрест. При этом сами пироги не крутят: они олицетворяют мироздание. Сдвинешь с места — мир пошатнется.

Курта, Тага и Ленин

Центр осетинского мироздания — если таковое существует — горы. Там, на вершине двух с половиной тысяч метров, веришь во все. В силу святилищ-дзуаров, потому что возведены в местах, куда ноги еле донесешь, не то что стройматериалы. В «ангелов полей и гор» — а в кого еще верить, карабкаясь по склонам, с которых то и дело срываются камни?

«Здесь под каждым кустом — бог. Или черт», — констатирует кто-то из нашей группы. Причем и боги, и черти тут доисторические. Первобытной природе — первобытные духи-покровители.

Помнится, великому комбинатору горы Северной Осетии не понравились. «Слишком много шику», — констатировал Остап. Где он его углядел — загадка. Сколь головокружительным ни был бы здешний пейзаж, он обязательно залакирован аскезой. У создателя этих мест — отменный вкус.

…Въезжаем в Куртатинское ущелье. Образовалось оно благодаря упорству реки Фиагдон, прорвавшей себе путь сквозь скалы. Теперь они нависают над дорогой, грозя сорваться ровно в тот миг, когда ты проезжаешь мимо.

Одно из самых известных чудес природы здесь — Кадаргаванский каньон. Узкая — в несколько метров — щель меж двух скал с бурлящими потоками воды внизу. Сверху — застрявший в каньоне гигантский валун, непонятно откуда взявшийся. Напротив — сторожевые пещеры, откуда передавали по ущелью сигналы об опасности. О размерах пещер рассказывают легенды. Про одну и вовсе говорят, что ею можно пройти сквозь всю скалу и оказаться в другом ущелье. Нынешние жители по пещерам не лазают, сигналы не передают — максимум, смс отправляют. Вот и гадают — какая пещера куда ведет.

Дорога выводит к Фиагдонской котловине — здесь воздвигнут первый в крае памятник Ленину. То есть «памятник» громко сказано — кусок сланца с лаконичной надписью «Ленин 1924». Наверное, один из лучших монументов вождю — по простоте и наивности.

На вершине противоположного холма — башня Курта и Тага, названная так по именам двух легендарных братьев, которым она принадлежала. Те стали основателями Куртатинского и Тагаурского обществ. Это единственная на Кавказе башня с украшенным фасадом: камни выложены так, что образуют три креста. Некогда неприступная, теперь крепость осыпается, равнодушно предоставляя всем любоваться остатками былого величия. Рушится она, сползая на бок — один угол сильно поврежден: результат походов генерала Абхазова, усмирявшего здесь восстание.

Поначалу солдаты царской армии не могли понять, как подступиться к башням: палить из пушек — без толку. Только потом сопровождающие их инженеры рассчитали — если прицельно бить по одному углу в основании, то он, в конце концов, поддастся. За ним накренится и вся башня. Так — позорно для горцев — и сдавались крепости: не рушась в бою, а тихо и медленно сползая на бок...

Среди руин средневекового поселения, основанного братьями, мирно пасутся коровы — горные, умеющие скакать, как козы. По всей Осетии склоны, даже самые труднодоступные, испещрены их импровизированными тропами. Скалистый отросток поблизости облюбовали бараны, с гордостью позирующие перед камерами — кавказцы как-никак.

Неподалеку на склоне горы — знаменитое селение Цмыти, одно из древнейших в Осетии. Известно оно своей сохранностью — почти все постройки дошли до наших дней в первозданном виде. Усеянный башнями и средневековыми каменными саклями склон ныне почти обезлюдел, осталось лишь несколько семей.

Та же участь постигла и Галиат — высокогорный каменный город, самый крайний населенный пункт Северной Осетии. Поездка сюда по серпантинам, проходящим над обрывами, смело может претендовать на звание отдельного вида экстремального спорта.

Когда-то здесь проходил Великий шелковый путь, работали ремесленные мастерские, уже тысячу лет назад были водопровод и канализация. Теперь это — город-призрак, где живут две семьи, несказанно удивляющиеся приезду гостей. Такими же призраками становятся почти все горные селения.