Александр АНДРЮХИН, Одесса

23.05.2014

3 мая 1919 года. Виток истории повторился: спустя 95 лет на улицах Одессы снова неспокойно.

Только в отличие от тревожного 1919-го, сейчас на студии ничего не снимают. Корпуса пустуют, павильоны под замком. По причине жесточайшего экономического и политического кризиса, охватившего Украину, юбилей отмечать не будут. А ведь четырехэтажное белое здание под номером 33 на Французском бульваре всегда было первейшей достопримечательностью Одессы. На его фасаде красуется тот самый золотой парусник, с логотипа которого под удар корабельной рынды начиналась подавляющая часть снятых здесь старых добрых советских картин — «Опасные гастроли», «Приключения Электроника», «Чародеи», «Место встречи изменить нельзя», «Зеленый фургон» и, наконец, всеми любимый «Д, Артаньян и три мушкетера». Здесь же снимались «Дубравка», «Вертикаль», «Десять негритят»…

Интервенция

— А знаете ли вы, что кинематограф изобрели в Одессе? — с ходу огорошивает меня кинорежиссер Вадим Костроменко («Секретный фарватер»), всю жизнь проработавший на Одесской киностудии, а ныне являющийся хранителем его истории, поскольку возглавляет Музей кино одесского отделения Национального союза кинематографистов Украины. — Вы, конечно, скажете, что кинематограф изобрели братья Люмьер. Однако двумя годами ранее, в 1893 году, механик Новороссийского университета Иосиф Тимченко при помощи своего прибора под названием «электротахископ» оживил две фотографии: скачущая лошадь и копьеметатель. Но, в отличие от братьев Люмьер, не запатентовал изобретение.

Старая беда российских Кулибиных, — помнится, и Попов когда-то пренебрег бумажной волокитой, а сейчас во всем мире не его, а итальянца Маркони считают изобретателем радио…

В вестибюле киностудии просторно. На входящих направлена громадная кинокамера на треноге. Вадим Васильевич просит охранника пропустить меня через турникет и ведет по закрытой территории в старый обшарпанный особняк, где располагается музей. На ходу рассказывает, что решение о создании Фабрики кино было принято Одесским губисполкомом 23 мая 1919 года после того, как в городе провозгласили Советскую власть. Голодных кинематографистов поставили на довольствие 41-й дивизии Красной Армии.

До этого в городе было шесть частных студий-кинематографов. Новую фабрику большевики сформировали из тех, кто не сбежал во время прокатившихся по городу девяти смен власти. Советская была десятой по счету, сменив французскую интервенцию. Освобождением от иностранной оккупации город, к слову, тоже обязан кинематографу.

— Кинофабрика Дмитрия Харитонова была самой процветающей в Одессе, — продолжает погружаться в историю Костроменко. — Она располагалась по этому же адресу, где мы сейчас находимся.

Харитонов, понимая, что успех картины зависит от артистов, пригласил из Москвы шесть красавцев-актеров и всего одну актрису. Зато какую! Звезду тогдашнего экрана Веру Холодную. Именно для нее Харитонов построил первый в России съемочный павильон — он и сегодня стоит на территории Одесской киностудии. Так вот, именно Холодная и сыграла ключевую роль в избавлении Одессы от интервентов.

Взятка Веры Холодной

Дело в изложении моего провожатого было так. Одесситам надоело видеть иностранные (среди французов было много выходцев из Северной Африки) физиономии на своих бульварах, и они запустили к ним агитаторов. Те объяснили, что делают с французами общее дело: французы скинули короля, а в России почти то же самое — скинули царя. Зуавы прониклись и взбунтовались, однако офицеры подавили восстание.

Тогда хитрые одесситы сменили тактику: начали спаивать оккупантов в кабаках. Результат превзошел ожидания — по всей Одессе стали валяться пьяные иностранные моряки. Чтобы командующий Филипп Жозеф д’Ансельм поскорее понял, что миссия не удалась, и увез личный состав похмеляться во Францию, ему решили дать взятку. Не пять рублей. Вся Одесса собирала золото — кольца, серьги, броши, ложки. Но взятка — дело тонкое: нужно дать так, чтобы человек взял. Возник вопрос: кто сможет выполнить такое деликатное поручение? Сошлись во мнении, что только красавица Вера Холодная.

Золото было принято. Командующий послал во Францию донесение, что армия от бездействия разлагается и ее дальнейшее пребывание в Одессе приведет к деградации. В начале апреля, к изумлению Белой армии, французская эскадра покинула Одессу. Но еще 16 февраля Вера Холодная умерла от «испанки», то бишь от гриппа.

Вадим Васильевич закуривает, скептически качает головой и продолжает:

— Я встречался с тем доктором. Он мне сказал, что актриса умерла вовсе не от гриппа, а от жутких колик в животе. Ее рвало беспрерывно четыре дня. Очевидно, что она была отравлена. По приказу Жозефа д’Ансельма. Спросите, зачем? Чтобы не проболталась, что французская армия за взятку бросила союзников.

Вадим Васильевич открыл мне еще одну одесскую тайну. Оказывается, в могиле на Втором христианском кладбище, где установлен монумент актрисе, нет Веры Холодной. Ее тело покоится под асфальтом в луна-парке, где раньше было Первое христианское кладбище.

— Однажды, еще в советские времена, в Одессу из США приехала дочь актрисы и попросила провести ее на могилу матери, — продолжает Костроменко. — А могила-то закатана в асфальт. Стыдно. Никто не решается сказать правду — ни чиновники, ни работники культуры. Тогда я беру грех на душу: быстро заказываю надгробную плиту с датами жизни и смерти Веры Холодной и устанавливаю его на Втором христианском кладбище в ограде могилы режиссера Петра Чардынина. Привожу туда дочь. Та с чувством говорит: «Ну, теперь я могу спокойно умереть, поскольку мечта моя сбылась — я побывала на могиле матери». И уезжает. А потом сделали капитальный памятник и поставили его вместо плиты. К нему сейчас и приносят цветы.

Подпись Сталина

Три темные тесные комнаты в двухэтажном особняке киностудии сложно назвать музеем в привычном смысле. Это, по сути, склад. Однако у истинного любителя кино хранящиеся здесь экспонаты могут вызвать помрачение рассудка. В тесном подслеповатом коридорчике на стеллажах лежат громадные альбомы, куда вклеены фотографии актерских кинопроб. Вот обложка с надписью «Д’Артаньян и три мушкетера». Открываю, вижу красавца-гасконца в мушкетерской форме и тонкими усиками. Однако это не Михаил Боярский, а Александр Абдулов.

— Сначала на роль Д’Артаньяна был утвержден Абдулов, — поясняет Костроменко, поймав мой изумленный взгляд, — но не смогли договориться с Театром Ленинского комсомола — у Абдулова был плотный гастрольный график. И тогда утвердили Боярского.

Листаю дальше, и что же? Атос — Юрий Соломин, миледи — Елена Соловей. Оказывается, они тоже пробовались и были почти утверждены. Но не сложилось.

В следующей комнате у самого входа, на высокой стойке в стеклянном ящичке — женская перчатка. Под ней — фото Веры Холодной.

— Перчатку мне подарила ее дочь, — говорит Костроменко. — Сказала, что это единственное, что у нее осталось от матери.

Однако «жемчужиной» коллекции Вадим Васильевич считает документ о присуждении Сталинской премии режиссеру Михаилу Слуцкому и его команде. На постановлении от 1948 года — личная подпись Сталина.

— Вот, его рука! — с уважительным придыханием говорит режиссер, открывая массивный альбом. — Как полагается, синими чернилами. Сталинская премия первой степени — это 100 тысяч рублей. По тем временам целое состояние. Появившийся в те годы автомобиль «Победа» стоил 16 тысяч…

В следующей комнате Вадим Васильевич показал мне маленькую американскую печатную машинку 30-х годов.

— На ней, возможно, работал сам Бабель, — с гордостью сказал он. — Я нашел ее случайно, в подвале дома, где жил Исаак Эммануилович.

Мое внимание привлекла стена, где между двумя портретами Высоцкого на плечиках висит кожаный плащ Глеба Жеглова, а рядом — его знаменитая шляпа. Плащ очень ветхий, где-то даже протертый до дыр. Два ряда медных пуговиц с якорями.

— По сценарию, Жеглов носил кожаное пальто, после войны они были в моде, — пояснил всезнающий Вадим Васильевич. — Но когда подходящий по фасону плащ купили в магазине, Владимир Семенович наотрез отказался его надевать. Заявил, что после войны в таких новеньких кожанках муровцы не щеголяли. Тогда костюмеры взяли шкурки и начали затирать кожу — искусственно старить, пришили пуговицы. Словом, довели пальто до такого состояния, которое вы сейчас видите. В фильме это незаметно, но пуговицы на «кожане» муровца Жеглова — почему-то моряцкие, с якорем. Разгадка проста — других в тот момент на Одесской киностудии под рукой просто не оказалось.

Как Высоцкий стал режиссером

По мнению директора музея, если бы не Одесская киностудия, мы бы не знали Высоцкого в качестве киноактера. Путь на «Мосфильм» ему был заказан. А в Одессе царили более демократические порядки. Поэтому Говорухин и решился пригласить в «Вертикаль» мятежного барда.

— Когда в 1957 году я окончил ВГИК, меня хотели распределить на «Мосфильм», — вспоминает Костроменко. — Однако я попросился в Одессу. Комиссия была немало удивлена, потому что «Мосфильм» считался главной кинофабрикой страны. Но я понимал, что там мне придется десять лет ходить в ассистентах, а в Одессе я сразу начну снимать. И точно: в качестве оператора я снял здесь 13 фильмов, затем еще 12 — как режиссер.

Вообще, Одесская киностудия была открыта для экспериментов. Захотел, к примеру, знаменитый актер Борис Бабочкин попробовать себя в качестве режиссера — приехал сюда. Правда, в первый же день подрался с местным звукооператором, и его турнули с киностудии — не посмотрели, что «Чапай». Здесь же испытал себя в режиссуре и Высоцкий.

— Об этом мало кто знает, — интригующе заводит Костроменко. — Говорухин отснял две серии «Места встречи…», и тут его приглашают на фестиваль в ГДР. Приостановить на двадцать дней съемки невозможно. Тогда Говорухин говорит Высоцкому: «Володя, сыграй еще одну роль — режиссера!» И Высоцкий за три недели отсутствия Говорухина блестяще справился с новыми обязанностями.

После этого ему даже собирались поручить снимать «Зеленый фургон». Высоцкий написал к фильму несколько песен, готовился к съемкам, однако смерть помешала завершить работу.

Одесская киностудия дала путевку в творческую жизнь и Андрею Тарковскому.

— Марлен Хуциев, отработав на «Весне на Заречной улице», приступил к картине «Два Федора», — кладезь историй у моего провожатого не иссякает. — А снимал он очень тщательно, поэтому получалось медленно. Его даже называли «дедушкой русской проволОчки». А к нам из ВГИКа на практику прислали очень толкового парня — Андрея Тарковского. И я предложил Хуциеву помощь — параллельно снимать другие сцены, чтобы ускорить процесс. Он согласился. Таким образом, мы с Тарковским отсняли многие кадры фильма «Два Федора».

На Одесской киностудии дебютировал и Вячеслав Тихонов. Вадим Васильевич достал из стола фотографию, и у меня брови полезли на лоб. Со снимка смотрел Штирлиц. Только на двадцать лет моложе, чем в «Семнадцати мгновениях…».

— Ну, теперь понимаете, кто был предшественником полковника Исаева? — хитро подмигивает режиссер. — Переодетый в немецкую форму лейтенант Безбородько.

Фильм «Жажда», в котором снялся молодой Тихонов, повествует о том, как фашисты перекрыли воду осажденной Одессе. Чем-то напоминает сегодняшнюю ситуацию в Крыму — у нынешней киевской власти те же фашистские методы.

— В Одессе тогда вода выдавалась по карточкам, — вздыхает Костроменко. — У меня сохранилась, посмотрите…

Хранитель показывает пожелтевший талон, на котором написано «Карточка на воду» и ниже место для имени и фамилии.

По ком звонит рында

Говорить о прошлом можно много и интересно. А о настоящем? Мой собеседник разводит руками:

— Любивший здесь работать Станислав Говорухин как-то сказал, что Одесская киностудия — это, по сути, уже кладбище, и на возрождение былой славы у нее нет никаких шансов.

Затем кивает на висящий у двери колокол.

— А это — та самая рында, удар которой слышен на первых кадрах каждой ленты нашей киностудии, — грустно улыбается Костроменко. — Свой последний фильм я снял в 1993 году. После этого киностудия перешла в частные руки, и мне сказали: «Ищите спонсора». А где его найдешь? Кто будет вкладывать миллионы долларов в украинское кино, когда американские фильмы продаются за копейки? Да и кинотеатров у нас в Одессе почти не осталось. На сегодня только 5. А было 70.

Режиссер ударил в рынду. Получилось очень звучно — я не ожидал, аж сердце завибрировало. Получилось, как реквием старому одесскому кино…

Мы вышли на улицу. Накрапывал дождь. Прошлись по безлюдной территории. Костроменко показал дворик, где снимались фрагменты телефильма Сергея Урсуляка «Ликвидация». Сама же киностудия давно ничего не производит. С 2005-го павильоны сдаются в аренду российским съемочным группам.

Одесса для съемок всегда была привлекательна. Здесь солнце — с марта по ноябрь. Но сейчас наши кинокомпании отказались от одесских площадок — прописанные в контракте услуги не оказываются, обязательства не выполняются, перечисляемые деньги разворовываются.

Оба павильона, один из которых был построен еще Харитоновым, — под замками. В глубине двора — два заброшенных «недостроя».

— Возведение новых павильонов было начато еще во времена Советского Союза, — объяснил Костроменко. — Но после распада страны денег не стало. Сейчас уже достроить невозможно: стены расползлись. Корпуса нужно разбирать, но разборка тоже стоит денег. А их нет.

Языковой барьер

Существует ли надежда на возрождение Одесской киностудии? С этим вопросом я обратился к ее руководителю Андрею Звереву, сидящему в кожаном кресле под изображением золотого парусника.

— Я антикризисный директор, — уточнил он. Видно, что рассказывать о текущих делах ему не очень приятно. — Киностудию хотели объявить банкротом. С 2005 года она ничего не производит. Восемь миллионов долларов, которые выделили наши акционеры на оборудование, разворованы. Я настоял на том, чтобы с банкротством повременили — может, еще удастся возродить компанию. Сегодня наша задача заключается в том, чтобы восстановить инфраструктуру и создать съемочные площадки, привлекательные для иностранных кинематографистов. Мы уже приобрели световое оборудование и кинокамеры, оборудовали павильон с технологией визуализации. Но в этом году возникла новая сложность.

Директор помрачнел. Возникла пауза.

— Основные наши клиенты — кинематографисты из России, — со вздохом продолжил он. — Сейчас у них сложности на таможне. Если в прошлом году у нас еще было два контракта со Станиславом Говорухиным, то в этом нет ни одного. 

Однако, по словам Зверева, небольшой коллектив киностудии все еще возлагает надежды на возрождение былой славы и рассчитывает снимать собственные фильмы. Сейчас объявлен конкурс сценариев для ремейков таких известных лент Одесской киностудии, как «Зеленый фургон», «Чародеи», «Приключения Электроника».
— В данный момент проводим мониторинг: будут ли продолжения этих фильмов пользоваться успехом у зрителей? — говорит директор.
Вадим Костроменко к этой затее относится скептически. Лучше оригинала не снимешь, да и работать некому. Все толковые режиссеры и операторы уже в Москве. К тому же киевская политика нацелена на жесткую украинизацию.

— В Киеве заявили, что кое-какие деньги выделят для съемок национальных фильмов, — говорит Костроменко. — Мы послали сценарии. Ни один из наших не утвердили. Только киевские — на украинском языке.

Пепел на лицах

Нечто подобное уже было в украинской истории. В 1918 году правивший в Киеве гетман Скоропадский, понимая, что кино является важнейшим не только из искусств, но на тот момент — из средств пропаганды, издал указ об украинизации кинематографа. Однако к концу года он потерял власть, сбежал за границу и в эмиграции прозрел.

«Великороссы и наши украинцы создали общими усилиями русскую науку, русскую литературу, музыку и художество, — писал он, — и отказываться от этого своего и хорошего для того, чтобы взять то убожество, которое нам, украинцам, так любезно предлагают галичане, просто смешно и немыслимо… Насколько я считаю необходимым, чтобы дети дома и в школе говорили на том же самом языке, на котором мать их учила; знали бы подробно историю своей Украины, работали над созданием своей собственной культуры, настолько же я считаю бессмысленным и гибельным для Украины оторваться от России, особенно в культурном отношении».

Размышляя об исторических параллелях, я брел в сторону Куликова поля — оно от киностудии в пятнадцати минутах ходьбы. Когда-нибудь, думал я, обязательно найдется талантливый режиссер, который снимет фильм о том, что сейчас происходит в этой стране. О толпах, которые подходят к одиноким прохожим и орут им в лицо: «Слава Украине!», а тех, кто не ответит: «Героям слава!», избивают. О том, как в Одессе заживо сожгли десятки, если не сотни человек в Доме профсоюзов, а симпатичные девчата, весело щебеча, укупоривали бутылки с зажигательной смесью. Может быть, и в том, грядущем фильме, красивая женщина растерянно скажет вошедшим в раж негодяям: «Господа, вы звери!» Как это сделала героиня фильма Никиты Михалкова «Раба любви», прототипом которой была, как известно, та самая Вера Холодная…

А вот и Дом профсоюзов. Обгорелые стены, зияющие дыры вместо окон. Вокруг молча стоят несколько человек — наверное, те, кто уцелел в огне, а может, родственники погибших. Лица серые, словно на них навсегда осел пепел заживо сожженных.

— Мой друг был в этом здании 2 мая, — рассказывает Костроменко. — Он вне политики, просто врач. Прибежал на площадь, чтобы оказать людям помощь… Сейчас лежит в больнице с переломами ног и позвоночника…

По сути, с переломом ног и позвоночника находится сейчас и вся украинская культура.