Оскарас Коршуновас: «Через такие пьесы, как «Чайка», каждое поколение осмысливает себя».

Денис СУТЫКА

19.02.2020

Основатель Вильнюсского городского театра Оскарас Коршуновас накануне премьеры рассказал о своей постановке, о связи Чехова и Шекспира и почему на литовской сцене все меньше русской драматургии.

культура: Почему вновь «Чайка»? Не тяготит ли вас бэкграунд, который  есть у этой пьесы на сцене МХТ имени Чехова? Так или иначе, зрители будут сравнивать, вспоминать… 

Коршуновас: Для меня ставить на сцене МХТ имени Чехова — целое театральное событие! Нужно иметь достаточно смелости, чтобы вообще хоть что-то здесь сделать, а уж выпустить «Чайку» — тем более. Когда мне предложили ставить в МХТ, я сказал полушутя, что, конечно, раз театр начался с «Чайки», надо бы ею и закончить. А вот Сергей Женовач (худрук МХТ имени Чехова. — «Культура») посмотрел на предложение серьезно. Если кроме шуток, то это одна из моих любимых пьес, которая  во многом отражает суть театра.
  
культура: Вы приехали с какой-то конкретной концепцией или спектакль рождался в процессе репетиций?

Коршуновас: У меня всегда спектакль рождается во время репетиций. Каким он будет, во многом зависит от актеров и от неких случайностей, которые я считаю неслучайными. Когда-то очень давно, в 90-х, я поставил «Там быть тут» по Даниилу Хармсу.  После премьеры дал одно из первых своих интервью журналу «Театр», который тогда был еще мощным, известным на весь Советский Союз. Меня спросили, кого я считаю главным режиссером. Я ответил: «Случай». С тех пор прошло 30 лет, но я не изменил свое мнение. С другой стороны, я приехал с неким своим видением. Я ставил «Чайку» в 2014-м в Вильнюсе, мы много работали, это был очень важный, этапный спектакль. Мы тогда тоже задавались вопросами: что делаем в театре, что такое театр? Когда человека спрашивают, о чем его спектакль, то однозначно ответить невозможно. Вот говорят, что Чехов противоположен Шекспиру, а я так не считаю. Их пьесы — это целый мир, жизненная и театральная объемность человека. «Чайка», помимо всего прочего, еще и очень театральная пьеса. У Шекспира Гамлет ставит спектакль, эту знаменитую «мышеловку», которая полностью меняет судьбы всех зрителей. Через спектакль Гамлет понимает не только, кто убийца, но соотношение субъективного и объективного, ему померещилось или не померещилось, это его сумасшествие или некая правда. В этом случае театр становится неким лакмусом жизни. Что-то похожее происходит и в «Чайке». Костя своим спектаклем хочет решить все вопросы жизни — творчески убить Тригорина, доказать свою гениальность маме и завоевать Нину. Правда, все происходит наоборот, но, как бы ни было, этот спектакль меняет судьбы не только режиссера Кости, не только актрисы Нины, но и всех присутствующих, всех зрителей. Эта некая метафизика театра. И тогда возникает закономерный вопрос: что первично — театр или жизнь?

культура: Как вы для себя на него отвечаете?

Коршуновас: Вот через эти две пьесы я отвечаю, что первичен театр. Не жизнь творит театр, а наоборот. В Библии написано «сначала было Слово», то есть творчество. Через творчество мы понимаем жизнь. Великий Станиславский, начиная поиск своей эстетики с «Чайки», писал, что все исходит из жизни, и это, кстати, не нравилось Чехову.

культура: Многие именитые режиссеры возвращались к одним и тем же пьесам Чехова, и по ним можно было проследить, как изменился с годами сам режиссер. Вы поставили «Чайку» у себя в Вильнюсском городском театре в 2014 году. Сегодня по-другому смотрите на эту историю?

Коршуновас: Тогда я не понимал так хорошо Дорна, а сейчас приближаюсь к его возрасту. Совсем по-другому взглянул на этого героя. Однако для меня все равно главным персонажем остается Костя Треплев. Вот все цепляются за первый манифест Треплева «новые формы или ничего», а в четвертом акте Треплев говорит очень важную вещь: «Да, я все больше и больше прихожу к убеждению, что дело не в старых и не в новых формах, а в том, что человек пишет, не думая ни о каких формах, пишет, потому что это свободно льется из его души». 

культура: В одном интервью вы говорили, что Чехов облачен во много фальшивых интонаций. Мысль понятна: он хрестоматиен, архаичен, подсознательно появляются интонации, навеянные предыдущими прочтениями. Как вам удается отгородиться от всего этого? 

Коршуновас: Мне даже, может, легче, потому что я, как литовец, немножко со стороны смотрю на всю эту историю. Наверное, уже с первой постановки «Чайки» Станиславским появились некие каноны. Я не говорю, что мы хотим показать истинную «Чайку» или разрушить все то, что было.  Мы понимаем, где находимся, сколько тут было поставлено «Чаек», насколько великим мировым театральным событием была первая постановка, и с этим контекстом мы тоже работаем.

культура: Недавно в Театре на Таганке выпустили «Чайку 73458». Создатели посчитали примерное количество постановок и вынесли в название. Как-то слышал призывы к тому, чтобы на время ввести мораторий на постановки пьес Чехова. Не пора ли?

Коршуновас:  Такие великие пьесы, как, допустим, «Гамлет» Шекспира или «Чайка» Чехова (я уже говорил об их связи), представляют собой некие матрицы. Каждое поколение через такие классические матрицы может и должно проверять, осмысливать себя. В этом, вообще-то, и есть суть театра, суть классической музыки. Мы же не говорим: ну сколько можно играть Чайковского! Театр живет в постоянном умирании и возрождении. Эти почти 75 тысяч поставленных «Чаек» канули в Лету. И наша «Чайка» очень быстро канет в Лету. Это и есть жизнь театра – постоянно возрождаться через новое понимание и переосмысление главных канонов, находя новую театральную реальность, которая сопоставляется с актуальностью современности. И пока этот процесс будет, будет жить и театр. Театр — это постоянная Сизифова работа. Вопрос в другом: как живет этот спектакль на сцене, какие темы раскрывает, раскрываются ли эти темы в соотношении со временем или это некое ненужное повторение? 

культура:  В последние годы в своем театре в Вильнюсе вы активно ставите пьесы современных российских драматургов — Данилова, Вырыпаева... Литовский театр сегодня работает с оглядкой на российский? 

Коршуновас: Скорее — работал. В советское время это было хорошо заметно, потому что все наши режиссеры окончили вузы в Москве. Сейчас мы живем в Европейском союзе, центр притяжения  изменился, появился сильный политический раздел. В Литве больше смотрят на то, что происходит в Берлине, на западных фестивалях. Молодежь наша по-русски не говорит, по-английски говорит не хуже, чем по-литовски… Русской драматургии, к сожалению, на литовской сцене все меньше. Современный театр поддался такому постдраматическому общему движению. Часто режиссеры сами пишут пьесы или полностью переписывают автора. 

культура: Если верить СМИ, то у России и Литвы подчас напряженные отношения. 

Коршуновас: Думаю, сейчас это уже не так актуально, как, например, было после событий на Украине. Все-таки страны Восточной Европы очень по этому поводу напряглись, началась пропагандистская война с обеих сторон. И это поначалу очень влияло на людей. Но, поверьте, сейчас если вы приедете в Литву, то не почувствуете какого-то страха или ненависти к себе. У нас сегодня даже стараются принять в сферу обслуживания людей, которые хоть немного знают русский, чтобы они могли общаться с туристами. Политические распри не касаются культуры, она является неким мостом. Никого в Литве не коробит, когда в театре, например, ставят Вырыпаева или Чехова. Моя постановка по пьесе российского современного драматурга Данилова «Человек из Подольска» очень популярна у нашего зрителя. На нее ходил наш президент Гитанас Науседа.

Фото на анонсах: Александр Иванишин.