Лариса Лужина: «О чем жалеть? Хорошая жизнь!»

Татьяна УЛАНОВА

01.03.2019

«Куда мне до нее, она была в Париже!..» — вздыхал Владимир Высоцкий. «Как расстаться с тобой, не отчаяться?» — вопрошал с надеждой Булат Окуджава. Марк Шагал подарил альбом с автографом и две работы, а Надя Леже — платье, чтобы актриса достойно выглядела на Каннском фестивале. В преддверии большого юбилея «Культура» напросилась в гости к народной артистке России Ларисе Лужиной.

В 1962 году на экраны страны вышел фильм Станислава Ростоцкого «На семи ветрах», в котором Лариса Лужина сыграла главную роль. С этой картиной советская делегация отправилась на международный кинофестиваль в Канн. А... спустя несколько дней на столе министра культуры СССР Екатерины Фурцевой уже лежал Paris Match с Лужиной на обложке — в кружевном нежно-голубом платье она танцует твист. И подпись: «Сладкая жизнь советской студентки»... В гневе, Фурцева тут же вычеркнула начинающую актрису из списков на дальнейшие загранпоездки. И если бы не авторитет Сергея Герасимова — мастера Лужиной во ВГИКе, неизвестно, как сложилась бы ее судьба...

культура: А сейчас смогли бы станцевать твист?
Лужина: Если только примитивно — как Наташа Варлей в «Кавказской пленнице». Я и в Париже-то серьезно не танцевала — перед поездкой мне просто показали элементарные движения. По сравнению с латиноамериканцем, вышедшим со мной в центр зала, я не умела ничего. Как он изгибался. Мостик делал, чуть ли не на шпагат садился. Такие фокусы вытворял.  

культура: В Париж влюбились сразу?
Лужина: Да я любила его еще до поездки. Во ВГИКе был очень хороший педагог по зарубежной литературе. Он так много рассказывал о Франции, что, когда я туда приехала, возникло ощущение, будто я там уже бывала. Но первая поездка была совсем короткой — мы сразу отправились в Канн. А вот во второй раз — в 1974-м — меня пригласили на съемки «Ярослава Домбровского». Помню, звонит ассистентка режиссера: «Лариса, мне так неудобно... Роль небольшая, почти без текста... Зато четыре дня в Париже». — «Да я готова в этом городе молчать». Потом я не раз бывала там. Всегда стараясь попасть на Сент-Женевьев-де-Буа. И обязательно — к Галичу...

культура: Вы общались на съемках фильма «На семи ветрах»?
Лужина: Да, он был и на студии Горького, и в Ростов-на-Дону приезжал. Позже я ему даже одну из работ Шагала подарила. Вторую отвезла подруге в Таллин. Молодая была, как-то не очень прочувствовала эти подарки. Хотя большой альбом с автографом Марка Захаровича храню. Мы тогда к нему втроем поехали — Лев Кулиджанов, Инна Гулая и я. Час, наверное, общались. Никогда не забуду пронзительные голубые глаза художника...

культура: Тот вояж оказался для Вас прямо испытанием на прочность: два иностранца приглашали танцевать, звезда мирового экрана Робер Оссейн настойчиво зазывал в «нумера». Да еще эта скандальная обложка с фото...
Лужина: Тогда эти подробности были известны лишь узкому кругу. Не было грязных ток-шоу, которые растрезвонили бы на всю страну.

культура: Думала ли Ваша бедная мама, спасая дочь в блокадном Ленинграде и увозя в Сибирь, что спустя 20 лет судьба будет к Вам так благосклонна? Она ведь застала Ваш успех?
Лужина: Конечно. И была счастлива. Собирала все журналы, газеты — вырезала статьи, складывала. А сейчас все перемешано, даже рассортировать некогда...

Жизнь моей мамы прошмыгнула, в 67 она уже ушла из жизни, и за все годы ни разу не летала на самолете. Ничего хорошего не видела. Высшего образования не получила. Была простой работницей — на мясокомбинате, на кондитерской фабрике. Ящики таскала... Покалечила ее жизнь, конечно. Позже я перевезла маму в Подмосковье. Но, видимо, зря. Это были два последних ее года. В Таллине, наверное, было комфортнее, все-таки она по отцу эстонка. Когда мы вернулись из эвакуации, наша квартира на Нарвском проспекте в Ленинграде была занята чужими людьми, хотя дом и сейчас жив. Мама бороться не умела и просто уехала к родственникам в Таллин. Дядя Карл выделил нам шестиметровую комнатку, я спала на составленных в ряд стульях... Так вот с женой дяди и его дочерью мы говорили по-эстонски. В русской школе я учила и местный язык, и английский.

культура: В Вашем роду ведь не только эстонцы, но и шведы. А у деда и бабушки — фантастическая история любви...
Лужина: Несколько лет назад я узнала, что могла быть вовсе не Лужиной... Дед — барон Иоганн Шведе — был женат, имел семерых детей. А потом влюбился в тверскую крестьянку... В архиве мне даже показали бумагу, подписанную Николаем II, который дал деду разрешение оставить семью на 10 лет. Иоганн ушел к моей бабушке Анне, у них родилось четверо детей...

культура: А потом дед вернулся к жене?
Лужина: Об этом история умалчивает. Потомки барона не очень меня принимают — все-таки мой отец был незаконнорожденным... Хотя, кто знает, может, по маминой линии у меня дворяне? Дедушка — Адольф Густав Трейер, бабушка — Амалия Петерсберг...

культура: Во время блокады Вы потеряли и бабушку, и сестру. Вдвоем с мамой поехали в Сибирь, под Кемерово. А спустя годы грустно сказали, что не знаете даже, какой город назвать родным...
Лужина: Ну, так и есть: Ленинград, Таллин... И вот уже почти 60 лет — Москва. Привыкла. Хотя в Крылатском я ее не очень ощущаю. Хотела бы жить в старой Москве. Но мне никто квартиры не давал, все сама. Так не поверите — даже за свои деньги не имела права приобрести трехкомнатную. Такие были правила: если в «двушке» у тебя был хотя бы один метр лишний, «трешка» не положена. И чтобы мне разрешили ее купить, Клара Лучко, Евгений Матвеев и Петр Глебов ходили просить за меня. Так что несладко было.

культура: Однако как Вам на людей везло. Сколько раз Сергей Герасимов Вас защищал! Благодаря ему Вы и во ВГИК попали, и в фильм «На семи ветрах», с которого все началось... Может, он неравнодушен к Вам был?
Лужина: Да бросьте! Он просто любил своих учеников. И Тамара Федоровна Макарова, жена его. Они были для нас как родители. А мы для них — как дети. Сейчас все разбросаны по миру, но, когда встречаемся, понимаем, что одной группы крови. Макарова с Герасимовым и подкармливали нас, и денежку мальчишкам подсовывали. Сегодняшним студентам, наверное, сложно такое представить, а у Коли Губенко и его товарищей была одна кожаная куртка на троих. Ну что купишь, когда стипендия 23 рубля, а с «тройкой» и ее не получишь? Мне еще повезло — эстонское постпредство дважды в год, на ноябрьские праздники и к Новому году, выдавало по 60 рублей. Все-таки до института я уже снималась в Таллине.

Стипендию, к слову, просаживали в тот же день. Из института до общежития на Ростокинском проезде ехали за 50 копеек на такси. Хотя идти было всего ничего. Таксисты нас, наглых студентов, ненавидели. А нам хотелось шикануть. Мы и в Шереметьево ездили — там можно было ночью выпить хороший кофе. И на ВДНХ любили ходить — в чешский бар за пивом, в узбекский ресторан — плов есть. Поверите ли, в лучших ресторанах могли обедать. В «Национале», «Метрополе». И недорого все было, и пускали нас без проблем. А какие цыплята табака были в «Арагви»! Сейчас уже не то. Или в юности все иначе воспринималось?

культура: И котлеты были вкуснее?
Лужина: У меня — так точно! Когда в Сибири, в эвакуации, я прочитала на «ёлке» стихотворение, мне подарили не конфету, а котлету. Представляете, что это такое для блокадной девочки, у которой сестра умерла с голоду, папа — от истощения, а бабушку убило осколком бомбы? Маму, конечно, тоже блокада догнала...

культура: Как после всего пережитого она отпустила Вас в Москву?
Лужина: Она всегда соглашалась с тем, что я делаю. Не препятствовала. И все работы мои ей нравились.

культура: А Вы их смотрите?
Лужина: Специально — нет. А если показывают, смотрю уже на себя со стороны. И вижу, что играет чужая девочка. И она органична.

культура: Очень часто вспоминают фильм «Вертикаль», где Вашим партнером был Владимир Высоцкий. И, конечно, песню «Она была в Париже». Вы дружили?
Лужина: С ним дружил мой муж — оператор Леша Чардынин. У меня же с Володей никакого романа не было. Что бы там ни говорили. Господи, ну, наверное, я ему нравилась. Так он вообще любил женщин. И многим симпатизировал. А песню написал, потому что очень хотел за границу. Приходил к нам домой. Но когда мы с Лешей разошлись, то и мое общение с Высоцким сошло на нет. Его ведь тогда запрещали со страшной силой. Написал шесть баллад для фильма «Стрелы Робин Гуда» — не разрешили вставить.

культура: Так и про «Вертикаль» говорили: никаких песен Высоцкого!
Лужина: Да и не снялся бы он там. Если бы не упрямство Говорухина. И фильм бы был другим без Володиных песен. Благодаря им картина жива до сих пор. Фильм-то, откровенно говоря, слабый. Говорухин сам это понимал, все-таки талантливый был человек, Царствие Небесное. Чего-то не хватило там... Не держит картина зрителя в напряжении...

культура: Вам ведь и Булат Окуджава стихи посвящал?
Лужина: Я потом уже об этом узнала... «Море черное»... Однажды справляли мой день рождения в общежитии. И Жанна Болотова, дружившая с Булатом, пригласила его. А потом он стал называть меня талисманом, брал на все вечеринки. Ему нравилось, что я сижу, слушаю. Ничего больше! У меня уже тогда был Леша, хотя поженились после института. Он, видимо, и поговорил с Булатом по-мужски, так что тот перестал со мной общаться. Однажды встретились где-то на вокзале — холодно поздоровался и пошел прочь.

культура: Жанна, небось, тоже обиделась?
Лужина: Это у нее надо спрашивать. Мы не были подругами. И уже много лет ни Коля, ни Жанна ни с кем не общаются, на юбилеи не ходят. Очень закрытые люди. Из всей герасимовской студии самые близкие отношения у меня с Сережей Никоненко. Мы и встречаемся, и работаем вместе: в кино, в театре.

культура: Вы как-то признались, что жизнь прошла впопыхах. Хотя снимались много и главными ролями не были обделены...  
Лужина: Кто из актеров когда был доволен карьерой? В Советском Союзе было понятие ударного фильма. Вот после такой работы артисты становились популярными. Таня Самойлова — после «Летят журавли». Жанна Прохоренко и Владимир Ивашов — после «Баллады о солдате». Галя Польских — после «Дикой собаки Динго». Жанна Болотова — после «Дома, в котором я живу», все девочки — после «А зори здесь тихие»... Актеры, бывает, жалуются: все вспоминают только одну мою роль. Так, значит, она была ярче, сильнее других, что ж тут обижаться?  

культура: А Вы какие работы считаете удачными?
Лужина: «Исполнение желаний», «Жизнь на грешной земле», «Любовь Серафима Фролова», «Тайны дворцовых переворотов», хотя там небольшая роль. Конечно, «Доктор Шлюттер» и другие немецкие фильмы.

культура: К слову, как Вас угораздило на несколько лет попасть в Германию?
Лужина: Ну, были же совместные фильмы. Хотя «Доктор» — немецкая картина, советских актеров там не было, а я играла немку. Конечно, меня дублировали — все-таки за несколько месяцев сложно поставить «хохдойч». Однако потом мне даже вручили национальную премию ГДР, зрители стали называть «унзере Лариса». В следующем пятисерийном фильме меня уже не озвучивали — по роли я была русским филологом, и акцент был допустим. Там же сыграла в телеспектаклях «Вешние воды» и «Дворянское гнездо», о которых мечтают многие актрисы.

культура: Не предлагали остаться в Германии?
Лужина: Звали даже играть в театр Карл-Маркс-Штадта. Но я испугалась. Все-таки театр — не кино: вылетело изо рта — не поймаешь. Один дубль. И уже никто не переозвучит. Сейчас думаю: что ни делается, к лучшему. Берлинскую стену сломали, Карл-Маркс-Штадт поменял название, да и театра, наверное, уже того нет... И что бы я там делала, где болталась? Одно дело работать в Германии, другое — остаться на ПМЖ. Иной уклад жизни, менталитет... К счастью, я никогда не сидела у телефона в ожидании: позвонят ли, пригласят... Все время в работе — фестивали, встречи со зрителями, работа в жюри. Есть три антрепризных спектакля.  

культура: Стало быть, ни о чем не жалеете?
Лужина: А о чем жалеть? Хорошая жизнь. Да, не было громких ролей, как у Чуриковой, Неёловой или Чурсиной. Сыграла хорошую девочку в фильме «На семи ветрах» — и режиссеры стали предлагать то же самое. Только Семен Туманов поверил в меня и предложил нечто противоположное — в картине «Любовь Серафима Фролова» я боевая, грубоватая деваха, которая и матерком может послать, и ударить. Он увидел это во мне. Хотя в фильме была положительная Настя, которую сыграла Тамара Сёмина. Ну и в «Жизни на грешной земле» я другая — продавщица сельмага, нечестная баба, собирающая деньги в кубышку...

Нет-нет, и второй раз я прошла бы свой путь так же. И многое бы отдала сейчас, чтобы вернуться в нашу институтскую общагу...


Фото на анонсе: Сергей Киселев/mskagency.ru