Михаил Рудь: «Ни разу не слышал, чтобы русские плохо играли»

Юрий КОВАЛЕНКО, Париж

11.04.2018

Известный французский пианист Михаил Рудь примет участие в Международном фестивале «Прокофьевская весна», который пройдет в Донецке с 20 по 23 апреля. В частности, исполнит программу «Цвет звуков», посвященную Марку Шагалу. О своей предстоящей поездке музыкант рассказал корреспонденту «Культуры».

культура: Что побудило Вас отправиться в Донецк?
Рудь: Именно здесь пятьдесят лет назад состоялся мой первый сольный концерт. До сих пор храню афишу с того выступления. Нынешняя встреча с городом, где прожил до 16 лет и который считаю своей родиной, для меня знак судьбы.

культура: С какой программой выступите?
Рудь: Представлю мои анимационные фильмы, посвященные художникам, — Василию Кандинскому и Марку Шагалу. Кроме того, исполню произведения Глюка, Моцарта, Вагнера, Мусоргского, Скрябина, Стравинского, Равеля, Дебюсси.

культура: Когда Вы были в Донецке в последний раз?
Рудь: В 1999 году. Тогда меня встречал целый город, в том числе друзья, которых давно не видел. Сейчас почти никого не осталось. Мне очень тяжело наблюдать за тем, что происходит в Донецке, — я этого совершенно не понимаю. Люди ужасно страдают. Надеюсь, музыка поможет моим землякам пережить страшную трагедию.

культура: Какие воспоминания у Вас остались об этом городе?
Рудь: Большинство, конечно, связано, с музыкой. Жили мы трудно, но я многим обязан Донецку. Он дал мне путевку в мир музыки. Непременно схожу в училище, где начал играть. Лучшая донецкая учительница музыки Елена Абрамовна Копелиович занималась со мной бесплатно. Потом моим педагогом стал Юлий Федорович Вахранев. В этом городе впервые побывал на концертах Рихтера, Гилельса, Ашкенази. Там же видел знаменитого французского мима Марселя Марсо. Вспоминая ту жизнь, мне и самому не верится, что все так и было. Когда мне исполнилось 16 лет, произошло настоящее чудо: меня, не окончившего Центральной музыкальной школы в Москве, не имевшего никаких связей, приняли в Московскую консерваторию в класс Якова Флиера.

культура: В Париж Вы перебрались в 1977 году. В чем отличие французского музыкального мира от российского?
Рудь: Российский в последние годы сильно изменился — вернулся к истокам. Классическая музыка снова одно из главных искусств. К тому же резко вырос исполнительский уровень. Ни разу не слышал, чтобы русские плохо играли.

Ну и, конечно, публика. Крупные западные исполнители с удовольствием выступают в России не из-за высоких гонораров, а потому, что их ждет восприимчивый и эмоциональный слушатель, для которого музыка очень важна. Пожалуй, нигде их так горячо не принимают.

культура: Остается ли Россия царством романтической музыки?
Рудь: Несомненно. У вас по-прежнему любят Чайковского, Рахманинова, Шопена.

культура: «Ничто так быстро не гаснет, как священный огонь», утверждал кто-то из мудрецов. Как Вам удается поддерживать себя в хорошей форме?
Рудь: Служение музыке — для меня не пустые слова. Я никогда не был конформистом, всегда стоял немного в стороне от общего тренда, порой шел против течения и рисковал. Меня по-прежнему посещают сумасшедшие идеи. Французскую музыку, очень эстетскую по сравнению с другими, западные пианисты обычно играют отстраненно, я же, напротив, преувеличенно эмоционально. Великие произведения — всегда вызов, который, как сказал поэт, требует «полной гибели всерьез». Они побуждают артиста двигаться вперед, постоянно развиваться.

культура: Сегодня классическую оперу каждый постановщик стремится прочитать на свой лад. Можно ли осовременить музыкальные произведения?
Рудь: Я достаточно традиционен. Ищу нечто «оригинальное» только в тех случаях, когда чувствую в этом внутреннюю необходимость.

Почему, если ты говоришь, что чувствуешь себя Наполеоном, тебя кладут в психиатрическую лечебницу, а если знаешь, что хотел сыграть Бетховен, — объявляют великим музыкантом. Например, Стравинский оставил четкие пояснения, как надо исполнять его произведения, но все равно каждый играет по-своему.

культура: «Понимать по-своему не грех, но нужно понимать так, чтобы автор не был в обиде», — шутил Чехов.
Рудь: Об обиде не может быть и речи, если композитор умер триста лет назад. С живыми значительно сложнее. Когда я исполнял Оливье Мессиану его произведение, он ругал меня за излишнюю медлительность. Когда же я показывал ему его собственные указания, то он был с ними не согласен. Ростропович рассказывал массу подобных историй.

культура: «Я даже не знал, что написал такую хорошую музыку», — удивился Шостакович, пораженный тем, как Татьяна Николаева исполнила его цикл прелюдий и фуг. Все-таки ходят на исполнителя или на сочинение?
Рудь: Зачем мне слушать в двухсотый раз сонату Бетховена? Всегда хочется узнать что-то новое, особенное, в исполнении великих интерпретаторов.

культура: Вы учитываете аудиторию, перед которой выступаете?
Рудь: Когда играю перед очень подготовленной публикой, испытываю огромный стресс. Знаю, что меня будут сравнивать с другими исполнителями. От этих мыслей трудно отключиться и сосредоточиться только на музыке. Приятнее выступать в более спокойной обстановке.

культура: Какая музыка, на Ваш взгляд, лучше всего передает ощущение счастья?
Рудь: Моцарт, Шуман, «Рождественская оратория» Баха, Шуберт. У Моцарта поражает стремление жить, которое звучит даже в трагических сочинениях. В драматической музыке граница между чувствами неустойчива и хрупка.

культура: Вы только что вернулись из Китая, который, похоже, превратился в настоящую кузницу музыкальных кадров. Только на фортепиано там учатся играть пятнадцать миллионов человек. Нынешний музыкальный век будет китайским?

Рудь: Не берусь давать прогнозов, но в Поднебесной очень хорошие исполнители. Не знаю, займут ли китайцы доминирующие позиции, но не сомневаюсь, что они ничем не будут отличаться от своих коллег из других стран. С недавних пор мой любимый исполнитель Баха — японский дирижер Масааки Судзуки. К сожалению, Западу свойственен определенный снобизм, который проявляется в отношении восточного искусства в целом. Кабуки или китайский театр считаются страшной экзотикой.

Меня только что назначили «специальным» профессором Пекинской консерватории. Буду вести мастер-классы. Мне интересно слушать молодежь.

культура: На протяжении двух десятилетий Вы руководили музыкальным фестивалем во французском аббатстве Сен-Рикье. Туда приезжали выдающиеся исполнители: Светланов, Ростропович, Темирканов, Башмет, Хворостовский, Спиваков. Какие Ваши новые долгосрочные проекты?
Рудь: Я возглавил фестиваль Impressions («Впечатления»), который станет площадкой диалога живописи, музыки, театра, поэзии, оперы, танца. Его центром будет местечко Живерни под Парижем. Долгие годы там жил Клод Моне, а сейчас находится Дом-музей художника. В июне на открытии вместе с великим актером Мишелем Буке мы представим музыкально-литературную программу. Он прочтет отрывки из текстов, связанных с великим живописцем и его окружением: биографию, сочиненную французским премьер-министром Жоржем Клемансо, стихи, посвященные Моне, переписку с Ренуаром. Я исполню произведения композиторов той эпохи — Дебюсси, Равеля, а также Шопена.

культура: Во Франции только что совершен очередной теракт, против которого власти оказались бессильны. Волна исламизма захлестнула Старый Свет. Однако Запад во главе с Соединенными Штатами видит главную «угрозу миру» в России. Санкции, бойкот чемпионата мира, высылка дипломатов, угрозы — мобилизован весь арсенал холодной войны. Не ошибается ли он с врагом?
Рудь: Я в стороне от политики, но убежден: Запад заблуждается на сто процентов. Его ошибка грозит трагическими последствиями всему миру. Живя много лет во Франции, я не вижу, кому и чем Россия может угрожать. Я не могу объяснить, почему в качестве врага Запад выбрал европейскую страну с христианскими ценностями. Нет ни малейших оснований для антагонизма между Францией и Россией. Со стороны французов — от политологов до музыкантов — чувствую большой интерес и любовь к России. Многие недоумевают по поводу французской политики, ее критикуют, считают неправильной.