Михаил Державин: «Три театра, три жены, один Арбат»

Елена ФЕДОРЕНКО

16.06.2016

15 июня исполняется 80 лет Михаилу Державину — ​любимому всеми пану Ведущему из легендарного «Кабачка «13 стульев». Михаил Михайлович служит искусству седьмое десятилетие, из них полвека — ​в Театре Сатиры. Кроме того, на его счету изрядное количество эстрадных миниатюр и работ в кино. Накануне юбилея народный артист России ответил на вопросы «Культуры».

культура: У Вас немало ролей в текущем репертуаре, часто играете?
Державин: Последние месяцы прихворнул — ​мышечная недостаточность. А когда на сцене трудновато двигаться, это неудобно. От спектаклей меня пока освобождают — ​благо на каждую роль есть дублер. Уже не мальчик. Встречаюсь со зрителями на творческих вечерах.

культура: Вы родились в семье известного актера, народного артиста РСФСР и лауреата Сталинской премии Михаила Степановича Державина. Профессию выбрали, чтобы продолжить дело отца?
Державин: Вообще-то, я и не думал, что можно заниматься чем-то другим. Вырос среди артистов на Арбате. Мне казалось, театр — ​самое важное в жизни, а Арбат — ​главный район Москвы. Меня принесли из роддома в квартиру дедушки, маминого отца, в Лёвшинском переулке. Напротив, подъезд в подъезд, стоял первый дом Театра имени Вахтангова. Вскоре неподалеку для вахтанговцев построили новый — ​8-этажный, там папа получил квартиру. Вплотную — ​Театральное училище имени Щукина. По соседству жили Рубен Симонов, Цецилия Мансурова, Андрей Абрикосов, Виктор Кольцов, да все знаменитые вахтанговцы-первооткрыватели.

Здесь, где мы сейчас разговариваем, прошла моя жизнь, только однажды я удалялся к одной из жен. Отсюда 75 лет назад мы отправлялись с Театром Вахтангова в эвакуацию в Омск. Папа приехал позже, поскольку в Москве завершались съемки фильма «Дело Артамоновых», где он играл главную роль. Срочный выезд труппы организовали потому, что при первых налетах на столицу в здание попала бомба. Папа тогда дежурил на крыше, к счастью, не пострадал.

В Омске для меня продолжалось вполне счастливое детство. Нашу семью (в дороге появилась на свет сестра Таня) приютила одна из руководителей горисполкома Анна Львовна Ложкина, жившая в старинном особняке на высоком берегу Иртыша. Во дворе собирались актеры, приходившие к папе. Я знал их не только как приятелей отца, но и по спектаклям, по кино, хотя меня, маленького, водили на фильмы редко. Чаще брали в театр — ​вахтанговский репертуар шел во время войны на сцене Омского театра драмы. Воспоминания об эвакуации ничуть не стерлись: внимание людей, разместивших театральные семьи, веселые постановки (на серьезные я, конечно, не попадал), рыбалка, покрытый толстым льдом Иртыш, сверкающий в лучах солнца. Мы катались на санках, учились стоять на коньках. Взрослые при нас, детях, на военные темы не говорили, а читать я еще не умел. Никакого уныния, один оптимизм — ​никто не сомневался в победе. Спустя многие годы я побывал в Омске с Шурой Ширвиндтом на открытии нового здания Музыкального театра, спроектированного его женой Натальей Белоусовой. Как долго мы бродили по дорогим мне местам!..

Когда вернулись из эвакуации в Москву, Вахтанговский еще ремонтировался и труппа играла в помещении ТЮЗа. Часто вместе с актерами ходил на утренники, по дороге слушал всякие истории, случаи забавные и серьезные. Так что театр вошел в меня с детских лет, и навсегда.

культура: Ваша дружба с Ширвиндтом — ​уникальный образец братства. Вас даже представить по отдельности непросто. Как познакомились?
Державин: На первом этаже нашего дома жил Дмитрий Николаевич Журавлев — ​замечательный чтец, народный артист СССР, тоже вахтанговец. По традиции праздники отмечали сообща. В семье Журавлевых, где росли две дочери, взрослые устроили детям елку. Шура тут был своим, его родители (папа — ​замечательный скрипач и мама — ​редактор Московской филармонии) дружили с хозяином. Тот Новый год помню прекрасно. Святослав Рихтер импровизировал на рояле и, представляя нас, спрашивал: «Кто это?» Все хором кричали: «Это — ​Мишка, а это — ​Шурка». Так и познакомились. Нина Дорлиак тоже принимала участие в игре, пела с нами, мы танцевали, а потом — ​пир с домашними пирогами. Наверное, такие праздники как-то готовили нас к будущей творческой стезе. Актерская профессия казалась мне самой главной, и в результате перешел в соседний подъезд — ​поступил в Театральное училище имени Щукина.

культура: И тем не менее в Вахтанговский не пошли…
Державин: Хотя собирался, ведь там служил папа, да и диплом я получил с отличием. Тогда всех выпускников сразу призывали в армию, а хотелось-то играть, сниматься. Бронь от армии была только у Театра имени Ленинского комсомола, и добился ее тогдашний директор Анатолий Андреевич Колеватов, муж замечательной вахтанговской актрисы Ларисы Пашковой. Он явился на прием к министру культуры Фурцевой: «Екатерина Алексеевна, комсомольцы на сцене выглядят старовато, а молодежь забирают в армию». Та позвонила в Министерство обороны и вытребовала поблажку для ленкомовских ребят. Так что в армии я не служил, но военных разного ранга играл много.

культура: Три театра, три жены…
Державин: И один Арбат. Когда Колеватов ушел из театра, мы остались бесхозными. Группу артистов, в том числе и меня, перевели в Театр на Малой Бронной, где не у всех что-то складывалось. В те годы нас уже знали коллеги, театральная общественность, связующим звеном был Дом актера: под руководством Шуры Ширвиндта мы участвовали в знаменитых капустниках. Приятно, что сохранились записи наших выступлений, где мы рядом с корифеями — ​Михаилом Жаровым, Леонидом Утесовым, Михаилом Царевым.

Андрей Миронов пытался перетащить меня и Шуру в Театр Сатиры: «Давайте вместе работать, Плучек вас очень любит». Я, может быть, более мягкий человек, чем Шурка, но на серьезные поступки решался первым. Первым и перешел к Плучеку. И Ширвиндт недолго маялся — ​последовал за мной. В Сатире нас приняли великолепно, прижились мы быстро. Вот и три театра.

культура: А три жены?
Державин: К рассказам о знаменитейших отцах моих первых жен относился с юмором. Обожаемый всем народом Аркадий Райкин, Семен Буденный — ​маршал, трижды Герой Советского Союза, кавалер Георгиевского креста всех степеней. О женах, а не только об их родителях, у меня самые лучшие воспоминания. И отношения с ними до сих пор хорошие. С  Катенькой Райкиной, моей однокурсницей, мы поженились совсем юными. Вместе прожили недолго — ​студенческие браки, как правило, недолговечны, а период замечательный: молодость, надежды и, конечно, общение, разговоры о театре с великим Аркадием Исааковичем.

Второй брак был с Ниночкой Буденной. Жили хорошо, почти 20 лет. А потом как-то все пошло на излет. И у меня, и у Нины — ​навал работы, захлестнула вдребезги. Все дрожало, менялась страна, мы — ​тоже. Расстались очень мирно, у нас с Ниной потрясающая дочка Маша, два взрослых внука, дружим. С доченькой вижусь часто, когда я находился в госпитале, она регулярно меня навещала. Узнаю породу своей мамы, которая умела выстраивать отношения в доме. Папа умер, не дожив до 50, мама больше не вышла замуж и воспитала троих детей в атмосфере любви и заботы.

культура: Встреча с Роксаной Бабаян — ​это судьба?
Державин: Нас познакомил муж моей сестры Боря Владимиров. Помните эстрадный дуэт двух старушек — ​Авдотьи Никитичны и Вероники Маврикиевны? Боря со своим партнером Вадимом Тонковым заманили меня на гастроли: «Миня, ты расстался с Ниночкой, поедем — ​отвлечешься». Я действительно переживал, начался отпуск, а чем заниматься — ​не знал. И полетел в Джезказган в набитом артистами самолете. Перед посадкой Боря представил мне незнакомку: «Это наша девочка Роксаночка Бабаян, мы ее очень любим». Я остолбенел — ​тоненькая, обаятельная…

культура: Темноглазая и темноволосая, как и предыдущие жены?
Державин: Да, мой тип. Имя-то Роксаны Бабаян я знал, думал, что она — ​большая восточная тетка. На радио вел передачу «После полуночи», записывали эту программу часов в 10 утра, до репетиций в театре. Часто объявлял: песню композитора такого-то поет Роксана Бабаян. И убегал в театр.

В самолете мы сели рядом и разговаривали. Оказалось, у нас ситуации одинаковые: оба разводимся. Дела семейные не обсуждали, но так получилось, что о главном друг другу сказали. Вышли из лайнера, как старые знакомые. Случается иногда такое моментальное сближение. Те несколько дней в Казахстане я не отходил от Роксаны ни на шаг. Выступали в городе и на космодроме Байконур, нас замечательно принимали. В Москве выяснилось, что и квартирный вопрос у нас общий: я ушел из буденновского дома, Роксана — ​от мужа. А мудрая моя мама заметила: «Миня, я вижу, какими глазами ты на нее смотришь, переезжайте-ка ко мне, возвращайся на Арбат». Как-то вот просто сказала — ​и все. Я, конечно, Роксане: «Рок, мамочка зовет нас». Она: «Давай подумаем». «Подумали» — ​и уже 35 лет дома, на Арбате.

культура: Давно я услышала от молодой тогда Роксаны удивившие меня слова о том, что мы выходим замуж не за человека, а за всю его семью. Как Вас приняли новые армянские родственники?
Державин: Они жили в Узбекистане. С мамой Роксаны, композитором и очень хорошей женщиной, я общался немного. Папа — ​профессор, один из руководителей Института инженеров железнодорожного транспорта в Ташкенте, приезжал часто в Москву, и мы были в близких отношениях. С  Юрой, чудесным двоюродным братом Роксанки, профессором, психиатром, — ​абсолютно родные люди. Мои дочка, сестра, племянник дружат с ним все три десятилетия — ​срок нешуточный. В замечательных характерах семьи Бабаян армянские гены и ташкентский уклад перемешаны многонациональным Советским Союзом. Мне это нравится, как и вкуснейшие блюда, которые готовит, импровизируя по рецептам разных народов, моя жена.

культура: О Вашем театральном братстве многое известно, но Вы ведь еще и провели немало лет среди военачальников, руководителей страны — ​какие они?
Державин: Люди грандиозные, образованные, совсем не простаки, какими их иногда представляют. И — ​с удивительным юмором. Вот какой был случай. Однажды утром выхожу из дома № 3 на улице Грановского, сейчас ей вернули историческое название — ​Романов переулок. У подъездов стоят и обмениваются репликами соседи — ​великие военные, маршалы, герои, знакомые стране по учебникам истории и кинофильмам. Не спешат к своим автомобилям: место работы — ​Генштаб — ​поблизости, водители — ​наготове. Ждут Семена Михайловича. Я подошел, поздоровался. И вдруг рядом оказывается мужичок — ​такой скромный, прилично одетый. Прямо застыл, глаза начали вылезать из орбит, заговорил, как завороженный: «Боже мой, это Ворошилов». Переводит взгляд: «Да это же сам Рокоссовский! И Тимошенко…» Тут из подъезда выходит Семен Михайлович. Слов уже не хватает, и прохожий с восторгом и нараспев произносит нечто ненормативное. Потом видит меня и выдает — ​с придыханием: «Державин из «Кабачка». Как же грохнула вся компания, хохотали до слез. А мужичок, которого никто не одергивал, тихо пошел дальше, по-моему, подумав, что ему все приснилось.

Как-то возвращаюсь после спектакля и отвечаю на телефонный звонок. Звонит Элла, дочь маршала Жукова, приглашает зайти. Иду, она сразу: «Познакомься, это мой папочка — ​Георгий Константинович». Жуков сидит за столом, в кофте джерси зеленого цвета и белых валенках, прошитых кожаными полосочками, — ​таких, как у горьковского Егора Булычева во многих спектаклях. Меня поразили могучие плечи и большая голова маршала. Георгий Константинович встал поздороваться, и я увидел, что он ниже меня ростом. Он заметил мое удивление, повисла пауза. Выяснилось, Элла позвала меня, чтобы я рассказал все, что знаю о фильме «Великий перелом» Фридриха Эрмлера, где мой отец играл генерал-полковника Муравьева, командующего фронтом. Прообразом этого героя был маршал Жуков. К слову, в роли водителя Муравьева снялся Марк Бернес. Жуков слушал внимательно, потом помолчал, похлопал меня по плечу: «Ну, мне пора, спасибо большое за отца и за твое искусство». Такая приятная встреча.

За столом с великими соседями я оказывался редко. Даже на юбилее Семена Михайловича, когда собрались все маршалы, старался не засиживаться, было неудобно: чувствовал себя разведчиком из другой державы. Странные ощущения — ​жить среди тех, кого играют твои коллеги. Они разговаривали оживленно, свободно общались, много шутили. В быту были какими-то домашними, спокойными и человечными. Они знали меня по театру и кино, но больше всего — ​по «Кабачку «13 стульев». И часто им интересовались.

культура: Популярность накрыла Вас после «Кабачка»? Пана Ведущего любила вся страна.
Державин: С первого курса училища я снимался в массовках — ​подрабатывал, чтобы помогать маме и двум младшим сестричкам. Потом меня, студента, режиссер Юрий Егоров пригласил на роль комсомольца Жени Горовского в фильме «Они были первыми». Там сложилась отличная компания: Лиля Алешникова, Марк Бернес, Ульянов — ​его я звал просто Мишей. Картина получилась хорошая. Затем пошли роли в театре, капустники в Доме актера, развлекательные передачи «Добрый вечер», «С добрым утром!». Начальству я нравился — ​может, характер подходящий, а может, потому что умел напевать песенки. Не думайте, про вопрос я не забыл, это я о том, что предшествовало популярности. Меня уже знали, я уже обзавелся знакомствами.

Мысль сделать программу по материалам сатиры и юмора стран народной демократии пришла в голову актеру нашего театра Саше Белявскому. Он стал первым Ведущим, потом предложил мне его заменить. Я отшучивался: «Сань, мечту твою, думаю, воплощу в жизнь — ​поработаю». Так болтали, а потом больше сотни серий наснимали. В то время, когда я стал паном Ведущим, уже построили Останкинский телецентр, обновились интерьеры «Кабачка». Менялись и авторы, миниатюры поляков и сочинителей из других социалистических стран разбавлялись произведениями наших соотечественников. Постепенно образовалось поколение авторов-юмористов, писавших для «Кабачка». Григорий Горин, Аркадий Арканов, Марк Захаров — ​все нас очень поддержали.

Сначала казалось необычным, что советское телевидение показывает, как люди расслабляются за чашечкой кофе, болтают, судачат на разные темы. Но постепенно зрители стали следить за трогательными и немного наивными отношениями, объединявшими персонажей. О том, что происходит между ними. Всерьез обсуждали, спорили, пытались предугадывать повороты событий.

В «Кабачке» собрался замечательный коллектив, и съемки способствовали, конечно, росту интереса к нашему театру. Хотя, с другой стороны, бывало и такое: играем Островского или Чехова, а из зала слышим: «Пан Ведущий, пани Моника, пан Директор». Валентин Николаевич Плучек поначалу сердился на такую реакцию, но вскоре понял, что «водой мельница стоит, да от воды ж и погибает». «Кабачок», повторю, помогал популярности Театра Сатиры. Мы только появлялись на сцене, а зал уже гремел аплодисментами.

культура: По телевизору нет-нет, да и показывают смешную миниатюру «Эльдар», где Вы в дуэте с Александром Ширвиндтом играете даму. Как Вы себя чувствовали в дамском обличье и какой должна быть женщина?
Державин: Решили с Шурой так поздравить с юбилеем Эльдара Рязанова в концертном зале «Россия». Мой персонаж, поклонница-иностранка, говорит на тарабарщине — ​я могу имитировать иностранную речь часами, — ​а герой Ширвиндта переводит ее признания. Я переоделся в женское платье и оказался вылитой Таней, моей сестрой. Туфли купил в большом магазине на Краснопресненской. Пока примерял серебристые босоножки, покупатели не скрывали удивления: не с ума ли сошел? Продавцам-то я объяснил сразу, и они меня полюбили, при каждом моем появлении там сразу предлагали дефицит.

А в женщине главное — ​обаяние. Впрочем, и для мужчины это важно. Иногда заговорит тощая (или полная), странная, чудная особа — ​и ты взгляд не можешь отвести, она преображается, становится милой и очаровательной. Ценю юмор, умение хорошо готовить, любить тех, кто рядом, и вести себя в обществе. Ведь встречаются и такие дамы: выпьют 50 грамм и начинают руководить. Всё знают.

культура: Читала, что Гаврила Романович Державин — ​Ваш предок.
Державин: Конечно, это ошибка, но роднит нас не только фамилия. Мои отцовские корни уходят к державинским крепостным по фамилии Захаровы. В начале 90-х случилась забавная история. Приехали мы на гастроли в Казань. Президент Татарстана Минтимер Шаймиев предложил осмотреть деревню Державино, построенную во времена Гаврилы Романовича. Поехали с директором нашего театра Мамедом Агаевым в правительственной машине. Оставили ее у околицы, пошли пешком. Деревня большущая, со светлыми одноэтажными домами, чистыми шторками на вымытых окнах. Справа — ​реставрируют старинный православный храм, слева — ​мечеть, новенькая, недавно возведенная и похожая на космический корабль. Выходной день, непогода, прохожих нет, село будто вымерло — ​все сидят по углам. Только вдалеке, в овраге, немногочисленная погребальная процессия, из нее отделяется и идет к нам милиционер: «А вы-то что здесь делаете?» Мамед улыбнулся: «Вот, Михаил Михайлович приехал приватизировать свою деревню». Страж порядка призадумался, ведь то было время, когда все приватизировали. Возвращались назад мы под аккомпанемент приветствий — ​из всех окон нам махали руками, новость разлетелась быстро.

культура: Как же Вы из Захаровых получились Державиными?
Державин: Папа мой был Захаров. Когда поступал в театральное училище, ему посоветовали поменять фамилию — ​среди учащихся уже числились Захаровы. Он решил стать Державиным, потому что крепостных Гаврилы Романовича в его подмосковной деревне называли «державинские».

культура: Защита животных — ​дело только Роксаны, известной активной позицией в этом вопросе, или Ваше тоже?
Державин: С детских лет в доме у нас всегда водились собачки и кошки. Первый питомец — ​от клоуна Карандаша. После премьеры новой цирковой программы мы с папой зашли его поздравить, и Михаил Николаевич сказал: «Хочу подарить вашему сыну новорожденного щенка — ​маленького, у вас квартирка небольшая, знаю, но детей — ​трое, пусть радуются». Протянул чудное создание — ​пушистое, черно-белое, породы гриффон. Именем олененка из популярного тогда диснеевского мультика мы его и назвали. Бэмби надолго поселился у нас на Арбате. Роксанка тоже обожает собак, на даче с нами две псины: немецкая овчарка и здоровенная дворовая. Однажды Роксана принесла домой медвежонка в специальной клеточке, ей подарили его в самолете. Отдали в зоопарк, потому что два Михаила в одной берлоге — ​многовато.

культура: О чем чаще всего думаете?
Державин: О том, как интересно сталкивается старое с новым. Из окна вижу, как колышется посаженная мною во дворе береза, она уже переросла пятый этаж. Брожу по Арбату, где ездил на машине товарищ Сталин, а мы — ​мальчишки — ​ему салютовали. Вспоминаю особняки, кто в них бывал да живал. Уже нет ни трамваев, ни троллейбусов, а уцелевшие домики спрятались за небоскребы. Иду в потоке людей, многие узнают, здороваются. Живу между неспешным прошлым и современной круговертью.