Татьяна УЛАНОВА

12.01.2016

Родиться при Ленине, получить Сталинскую премию, быть награжденной при Хрущеве и Горбачеве, продолжать выходить на сцену при Путине. 76 лет хранить верность одному театру... Биография, достойная книги рекордов. И если Владимир Зельдин сегодня — старейший народный артист Советского Союза, то Татьяна Карпова — самая почтенная народная артистка СССР, в родном Театре им. Маяковского на данный момент — единственная обладательница этого высокого звания. 17 января в Доме актера Татьяна Михайловна отпразднует свой век. А за несколько дней до юбилея актриса дала интервью «Культуре».

культура: Сто лет — это страшно?
Карпова: Окружающим — да. В сто лет человек уже мудрый и может показать другим, что они собой представляют. У меня даже зуб мудрости вырос. Правда, на черта он мне нужен? Врачи предлагают удалить. А я боюсь: вдруг перестану быть мудрой? Или хотя бы умной. Все может случиться. Но ошибаются-то все. И осуждать других — тяжкий грех. Как говорится, Бог терпел и нам велел. Ходить в церковь у меня возможности нет, но вера и Господь всегда в душе.

культура: Когда Вы пришли к вере? 
Карпова: Когда было очень плохо. Для меня ведь жизнь — театр. И любовь — театр. Ничего и никого я не любила больше. Только маму, конечно... Видимо, случилось страшное — не могла осилить то, что должна. Тогда и задумалась: я же, в общем, песчинка. А так страдаю... Что же должен был чувствовать Христос? И так жалко Его стало. Таким Он стал близким и родным... 

Мой путь странный, тяжелый. Но благородный. Родилась я в Харькове. Во дворе на лужайке обычно собирались женщины — байки всякие рассказывали. А потом просили: «Танечка, покажи умирающего лебедя». И я совершенно серьезно исполняла танец. Как сама себе это представляла. В пять лет. Женщины аплодировали, я была счастлива. А напротив нашего дома жил удивительно образованный человек, полиглот. Он выписывал из Голландии тюльпаны, устроил с женой великолепный сад. А вот детей в семье не было. И мужчина уговорил мою маму, чтобы она разрешила мне бывать у них. Жена его расстилала в саду ковер, две подушечки давала мужу, две — мне. И он читал сказки — лучшие книги, выписанные из-за границы, переводил с листа. Он буквально напичкал меня этими сказками, разбудил во мне фантазию. Словом, артисткой я стала уже тогда. И вскоре играла «как настоящая» — соседи устроили в сарае сцену, продавали пятикопеечные билеты, и жители окрестных домов собирались на представления со своими стульями и табуретками. Конечно же, услышанные в саду сказки я взяла на вооружение. И все главные роли были мои! Спящая красавица — в том числе. Росточком я была маленькая, помню, лежу на двух стульях... А они — возьми да разъехайся посреди спектакля! Упала. Расстроилась. Трагедия страшная: никогда не буду артисткой! жизнь кончилась! 

Потом я пошла в школу. И однажды вместе с одной девочкой опоздала на урок. 

— Как тебя зовут?
— Таня. А тебя?

— Зина. Давай дружить до гроба?
— Давай!

Поверите ли — мы вместе до сих пор. После школы поступили в музыкально-театральный техникум. Начали заниматься, вдруг в театре понадобилась молодая героиня, и педагог решил показать меня режиссеру. Это было мое боевое крещение — я репетировала с сильнейшими актерами. После чего учитель позвал нас с Зинкой в кафе и тихо сказал: «Девчата, тикайте до Москвы. Меня завтра визьмут...» Он все знал. Шли аресты, видных деятелей культуры сажали, расстреливали. И его взяли. На 16 лет. На лесоповал. А мы с Зинкой махнули в столицу. И сразу — во МХАТ. Сидим в проходной. Идет артист Орлов: 

— Девочки, вы чего здесь?
— Станиславского ждем.

— Его нет.
— Нехай буде Немирович-Данченко. 

— А он вам зачем?
— Артистками хоЧЕм быть.

К основателям не попали. И по совету Орлова пошли в школу второго МХАТа. 

— Взял бы, да мест уже нет, — развел руками Берсенев. — Может, начальство даст две добавочные единицы?

Врываемся в кабинет высокого начальника — он выталкивает нас. Ждем в приемной, а потом снова за свое: «Мы хоЧЕм быть артистками. А вы убиваете таланты!» Посмеялся он, конечно, но разрешение стать вольными слушательницами дал. Тогда же, кстати, во второй МХАТ поступил Юрий Любимов, будущий основатель Таганки. А великолепная Серафима Бирман у нас преподавала. Но от нее-то в конце года мы и услышали неожиданное: «Ну, вот что. Убирайтесь в свой Харьков и там добивайтесь успехов. Здесь вам делать нечего». 

культура: Жестко. 
Карпова: Что Вы! Трагедия! У Зинки-то в Москве жила сестра. Я же поначалу спала на опилках на Курском вокзале, а когда нас приняли учиться — на стульях в раздевалке... Ну, что делать? Сунулись было в школу Мейерхольда, меня приняли, Зинку — нет. Еще куда-то пришли — нет общежития. Вдруг Зинка уезжает по семейным делам в Харьков, а я почему-то иду показываться в училище при Театре Революции. Бабанова хохотала, но взяла меня сразу на второй курс, хотя акцент у меня был ужасный. Начала учиться — другая преподавательница просит: «Покажи, что умеешь...» Читаю стихотворение о девочке, которая вышла на панель, — она хватается за голову: «Господи! Какой же дурак вас принял учиться сюда?!» Я поняла, что дело плохо. И пошла в наступление: 

— Что вы говорите?! Разве Бабанова — дура? Она умная. А вы здесь для того, чтобы учить, а не ругаться...

Бабанова, к слову, преподавала потрясающе. Это вообще уникальное явление в искусстве. Внешне — полуребенок с глазами-фонарями. Огромное обаяние. Необыкновенный талант... 

— Знаешь что, — сказала она мне в начале учебы, — голову мы твою пока оставим. Возьмем ноги. Ну-ка, ребята, затяните ее полотнищем...

Оставили мне свободными только ноги чуть выше колен, и мы с партнером должны сыграть... свидание. Смеялись все жутко. А я тогда поняла, насколько выразительны наши конечности... После училища меня сразу же приняли в театр, назначили зарплату. Все — уже артистка! Если в спектакле была героиня, ее играла я. И партнеры всю жизнь были самые знаменитые, лучшие. Астангов, Штраух...

Но пришла война. В октябре немцы приближались к Москве. Возле театра уже рвались бомбы. Началась паника. Все бросились на вокзалы. Предписано было эвакуироваться и театру. Приехали на мой любимый Курский. Стоим с чемоданами на перроне, ждем неизвестно чего. А начальник вокзала с пистолетом кричит: «Не подходите ко мне! Нет никаких поездов! Все отправлено и больше не будет!» Страшное дело! Подбегает администратор Еврейского театра: «Чего ждете? Садитесь в любую электричку! Куда бы ни шла, все равно дальше от Москвы». Так мы и уехали. Целый месяц добирались до Ташкента...  

культура: После войны Вас сразу ждал успех — роль Любки Шевцовой в «Молодой гвардии»...
Карпова: Охлопков назначил на эту роль Бабанову. А она уже была возрастная. К тому же отличалась таким свойством... Когда подходило время премьеры — неожиданно заболевала. Поэтому Охлопков сразу сказал мне: «Смотри все репетиции». А я Любку обожала! Потому что сама была молодая, бойкая. И считала, что легко справлюсь с ролью. Однажды так распереживалась за героиню, что выскочила из зала. За мной — Охлопков: «Я кому сказал: «Сидеть!» И вот — день премьеры. Приглашено руководство страны. Отменить спектакль нельзя. Вдруг в 11 часов звонит Бабанова: «Потеряла голос». Охлопков командует: «Все свободны, кроме Карповой и занятых в сценах с Любкой». Шесть часов репетировали. Я падала в изнеможении, лежала на сцене, вставала и снова играла... Работал режиссер по системе Станиславского. И так все расшифровал, вдолбил, что не сыграть было невозможно. Перед спектаклем заходит в гримуборную: «Таня! Ты самая красивая! Самая талантливая! Сейчас выйдешь на сцену — всех очаруешь. Это будет твой успех!» Думаю: Боже, сам Охлопков говорит так обо мне!.. Кончился спектакль — он снова у меня: «Таня, ты что, поверила, что самая талантливая и красивая? Да я это говорил, чтобы ты сыграла как следует. Тебе еще учиться и учиться!» Я глаза вытаращила: надо же, большой режиссер — и такой большой лгун! Наврал, да еще пришел рассказать об этом...

культура: Отношения не испортились?
Карпова: Ни в коем случае! Я его обожала. Это был, как говорится, редкий экземпляр мужской красоты, обаяния. Режиссер, очень любивший актеров. Чего не скажешь о Гончарове, который орал как сумасшедший и любил только себя. Охлопков же одаривал нас вниманием, добротой, радостью за каждый успех. Уникальная личность. 

культура: Роль Любки была отмечена Сталинской премией. А вождя-то Вы видели?
Карпова: А как же? На его 70-летие в Большой театр вызвали всех лауреатов. Сталин сидел в ложе рядом со сценой, куда мы все должны были выйти. Стоим за кулисами с Козловским. Я шепчу: «Как бы оказаться на другом конце сцены, подальше от Сталина?» Он отвечает: «Всех пропустим, сами пойдем последними». Выходим — и оказываемся аккурат рядом с ложей! А мне на торжество дали меховую накидку к платью. Я как увидела Сталина, накидка сразу и слетела. Козловский поднял, набросил мне на плечи. Я поблагодарила, повернулась — накидка снова упала. Стою сама не своя. Поднимаю глаза на вождя. А он так широко улыбается. Видимо, рассмешила его моя борьба с аксессуаром...

Признаться, когда мне дали Сталинскую премию, я чуть с ума не сошла. В представленных списках была Бабанова, но потом вместо нее вписали меня. Я ведь ее обожала! А ее взяли и обидели! Она все-таки репетировала...

культура: Обиделась на Вас?
Карпова: Думаю, да. Я старалась не встречаться с ней лицом к лицу. Один раз столкнулись.

— Здрасьте, Марь Ванна...
— Здрасьте, здрасьте...

Бывало, идет в свою уборную, каблуками стучит, ворчит: «Сво... Я так сыграла... А он...» За кулисами злая. А выходит на сцену — ну лучезарное создание! Помню, я рыдала, когда она играла Офелию. Мне казалось, умирает сама Бабанова. Так было естественно... 

культура: Век прожить — не поле перейти. А в какую эпоху было лучше?  
Карпова: Смотря что называть жизнью. Для меня это театр. А значит: труд, труд и еще раз труд. Легко и весело мне никогда не было. Только работа и свершения. Я сыграла много ролей, больше пятидесяти — центральные. И все — про любовь. 

культура: А в жизни большая любовь была?
Карпова: Не-а... 

культура: Но Вы же были замужем?
Карпова: Четыре раза. 

культура: И никого не любили?
Карпова: Нет. Зато как мужья меня любили! Я уважала, хорошо относилась к ним, заботилась. Была просто показательной женой. Но любовь — это другое. Я даже в партнеров не влюблялась.

культура: Вы никогда не хотели иметь детей?  
Карпова: Не задавалась этим вопросом. Может, и родила бы. Но не случилось. Что сейчас тужить?

культура: Вы всю жизнь в «Маяковке». Неужели другие театры не переманивали? 
Карпова: Были возможности. Яншин прочил во МХАТ. Еще что-то предлагали. Я всем отказывала. Представьте: осень 1941-го. Приходит мой первый муж, театральный художник: 

— Собирайся, мы эвакуируемся.
— Кто — «мы»?

— Театр.
— Ну так ты поедешь со своим театром, а я — со своим...

Ничто не могло поколебать мои устои. Ни война, ни заманчивые предложения. Предать дом, где родилась, где было счастье и самая большая любовь? Да не дай Бог!

культура: Вы ведь еще несколько лет назад выходили на сцену...
Карпова: Да, всего-то лет пять не играю. Последним спектаклем была «Королева-мать». Но тяжело захворал муж — психическое заболевание... Однажды прихожу домой — он что-то ищет: «Мне нужен партбилет. Хочу платить взносы». А я человек жалостливый. Думаю, ну, что он будет мучиться. Забралась на стремянку... Потеряла сознание, упала... Сломала шейку бедра с переломом всей ноги до колена... После операции в ЦИТО начала было ходить. Но кто-то уговорил меня обратиться к «суперпрофессору». Снова — операция, вторая... Оказалось, я давала деньги ему, а он доверил мою жизнь практиканту... И все! Калека! Вернулась домой на коляске. Вот мой закат.  

культура: Сейчас главное Ваше событие — предстоящий вечер в Доме актера. Готовитесь? 
Карпова: Нет. Плисецкая подготовила свой юбилей — и незадолго до торжества умерла. Один актер ушел со сцены и скончался. Другой покинул мир сразу после празднования. Тяжелое это дело — юбилей. Я подумала: и у меня так может случиться. И на черта мне это надо? Все, что могла, уже сделала. Так что подготовка проходит без моего участия. Не помру — состоится творческий вечер, помру — будут похороны. Все равно хорошо.  

культура: Чувство юмора у Вас отличное. Может, в нем главный секрет долголетия? 
Карпова: Наверное. Помреж в театре тоже часто говорила: «Танечка, Вы такая смешная!» Ну, уж какая есть...