Светлана НАБОРЩИКОВА

16.04.2015

Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко — снова в авангарде оперного жанра. Свою малую сцену «Стасик» отдал копродукции с московской Студией новой музыки, представившей очередной проект в рамках программы НОМТ (Новый музыкальный театр). Ранее столичные опероманы уже увидели «Индекс металлов» Ромителли, «Человека, который принял свою жену за шляпу» Наймана, «Лживый свет очей» Шаррино. Список новаций продолжила мультимедиа-опера «По ту сторону тени» Владимира Тарнопольского.

В Москве прошла ее российская премьера, мировая состоялась в 2006-м на Бетховенском фестивале в Бонне. Отечественный вариант поставлен той же командой. Сочинения Данте, Леонардо, Ницше, Эхнатона, Моннау поются по-немецки. Это важно. Фонетика языка здесь основа не только вокальных, но и инструментальных партий. В тексте много фирменных немецких согласных — шипящих и рычащих. Вслед за ними, перехватывая инициативу, шипят и рычат инструменты оркестра. 

Перед спектаклем зрителям объясняют, что именно они увидят и услышат. Экрана с титрами в спектакле не предусмотрено. Единственный русскоговорящий персонаж, Философ, появляется эпизодически, и не владеющим немецким трудновато понять, кто есть кто. Из программки же ясно: в основе оперы — две античные истории. Первая — притча Платона, где рассказывается о людях, которые живут в пещере. И о жизни снаружи судят по теням на стене. Вторая — легенда от Плиния Старшего. Девушка, провожая жениха на войну, обвела углем на стене контур его тени. Так родилась живопись. Из игры теней появился танец. Из эха, звукового подобия тени, — музыка. 

Искусства символизируют свет, узники пещеры — тень. А это уже заготовка для фабулы — от мрака к свету. Зритель, не ознакомившийся с этой четкой концепцией (остались еще любители воспринимать оперу с чистого листа), видит картинку попроще. Но тоже весьма логичную и симметричную.

Пластичный и артистичный профессор Московской консерватории Михаил Сапонов читает Платона. Три певца в пиджачных парах представляют узников (коллективная тень). Три певицы в белых конструктивистских пачках — искусства (коллективный свет). Образ муз вдохновлен античными «Грациями». Визуальный прототип узников — роденовское трио из «Врат ада». В согласии с массовым началом нет соло, только ансамблевое пение. И поначалу отсутствуют точки соприкосновения. У антагонистов даже свои собственные музыканты, разведенные по разным концам зала. Дирижер Игорь Дронов скромно сидит в сторонке, делая пассы перед компьютером. Любопытные могут подсмотреть, что на экране сведены оба оркестра. 

Сложные отношения света и тени сублимируются в чистом танце. Для этого в спектакль введены танцовщик и танцовщица. Соединение в полуигровом-полутанцевальном действии танцовщиков и певцов — ход, прямо скажем, спорный. Все равно что заставить балетных петь. Намного изящнее выглядит второе отделение, где до света рукой подать. Узники и музы, одетые на сей раз в черное, занимают места у противоположных стен, сливаясь с темным декором. Середина отдана танцующим, тела которых становятся частью видеопроекции и вписываются в масштабную световую партитуру. Собственно, с этого момента, становится ясно, почему опера названа мультимедийной. И почему все предыдущее действие сопровождалось чувством дискомфорта.

Причина неудобств — чрезмерность телесного. Иначе и быть не могло. Постановщик Роберт Векслер — художник материальный, любящий тело и его перемещения. Недаром он ученик Мерса Каннингема, который планомерно утяжелял звуковые абстракции своего соавтора Джона Кейджа. Но то, что было хорошо для Каннингема — Кейджа, здесь оборачивается избыточной сюжетностью, затемняющей прозрачные композиторские метафоры.

Опера бы только выиграла, будь она чистым музыкально-световым действом. Тем более, что этот микст разработан очень тщательно. Отличная музыка с завораживающими эмоциональными перепадами — от абсолютной статики до яростной агрессии. Выразительные декорации с акцентом на ребристую конструкцию, предназначенную для игры теней. Новейшие цвето- и светотехнологии, благодаря которым чувствуешь себя в центре герметичного и самодостаточного мира. То, что в этот момент ты уподобляешься узнику платоновской пещеры, в данном случае только плюс. Реальный мир часто непригляден и всегда неотвратим. Вымышленный же существует по писанным художником законам. А принимать их или нет — дело зрителя.