Александр МАТУСЕВИЧ

02.07.2019

200-летие Жака Оффенбаха ГАБТ отмечает с размахом. Большой подготовил целых две премьеры: на Новой сцене показали балет Мориса Бежара «Парижское веселье», а на Камерной (бывший Камерный театр Бориса Покровского) — ​оперетту «Перикола» («Птички певчие»).

Этот опус известен в Москве прежде всего по великому спектаклю Немировича-Данченко в Музыкальном театре. В легендарной работе мэтра в разные годы блистали Любовь Орлова, Сергей Образцов, Владимир Лосский, Леонид Баратов. Но то было весьма давно и памятно в основном исследователям музыкального театра и фанатичным любителям-архивариусам. Современный же зритель в своей массе, увы, оперетты этой не знает. Главным образом у всех на слуху «Сцена опьянения Периколы», которую любят исполнять на бис харизматичные примадонны. Помню, какой «цирк» (в хорошем смысле слова) устраивала в этой короткой сценке-арии великая Елена Образцова — ​кокетничая, хохоча, имитируя неверную походку дамы подшофе, надевая набекрень шляпку с перьями или цветочками, она буквально очаровывала публику своим невероятным меццо-сопрано. Слушая, думалось: лихая, должно быть, оперетта — ​живот надорвешь. Однако Большому театру удалось опровергнуть эти ожидания.

Известно, что сегодня жанр оперетты переживает не лучшие времена. В оперных театрах ее ставить так и не научились — ​поют качественно, оркестры не киксуют, но, как правило, все выходит тяжеловесно и многозначительно, а в искрометных разговорных сценах академические вокалисты оказываются откровенно беспомощными. В театрах музкомедии другая беда: оперетту практически вытеснил мюзикл — ​и буквально, и фигурально. В репертуаре сохраняются лишь хиты, скажем «Летучая мышь» или «Сильва», да и те идут под по-эстрадному лабающий не то полуоркестр, не то инструментальный ансамбль, «украшенный» электронными звучаниями, оглушающими ритмами и полуэстрадным исполнением. При этом мюзикловая эстетика, усиленно внедряемая в оперетту, не дала нового ключа ни к драматургии, ни к пониманию своеобразия жанра — ​эти «улучшения» чаще всего смотрятся нелепо и чужеродно, словно вставная челюсть.

Но Большой театр на Камерной сцене предложил революционное решение: ничего подобного, кажется, еще никто не предпринимал. «Лечить» оперетту и искать для нее новые пути пригласили людей, к оперетте не то что никакого отношения не имеющих, но прямо демонстрирующих к жанру неприятие, если не презрение. Музрук постановки Филипп Чижевский известен страстным интересом к партитурам барочным и ультрасовременным: из недавних его достижений «Триумф времени и бесчувствия» Генделя в МАМТе и «Сверлийцы» в «Электротеатре «Станиславский». С таким бэкграундом человека страшно не то что к Оффенбаху — ​к Моцарту с Верди подпускать, а тут — ​оперетта, при том еще не самая выдающаяся в музыкальном плане.

Режиссер-постановщик Филипп Григорьян, немало поднаторевший в эстетике так называемого актуального театра, прямо обвиняет оперетту во всех смертных грехах и ставит своей целью вычистить из нее всю веселость. Выражаясь молодежным сленгом, для него этот жанр — ​«полный отстой», достойный лишь осмеяния и унижения. Что он с успехом и делает в своем спектакле, всячески показывая, что «пациент скорее мертв, чем жив» и реанимировать его не представляется никакой возможности.

Итог их усилий достоин войти в анналы музыкального театра как своего рода достижение со знаком минус — ​антиоперетта во всей красе. Полный набор опереточных штампов постановщиками утрирован и гипертрофирован, отчего спектакль смотрится убийственно старомодно и провинциально, словно вы находитесь в какой-нибудь Урюпинской музкомедии доперестроечной поры. Кричащие вульгарные костюмы — ​перья, бусы, веера — ​все на месте (художник Влада Помиркованая), нарочитая игра актеров, несмешные шутки в изобилии (новый перевод пьесы осуществлен Женей Беркович), примитивные мизансцены у самой оркестровой ямы, что в условиях крошечного зала Театра Покровского, где все как на ладони, смотрится особенно фальшиво — ​в новой габтовской «Периколе» есть буквально все, что неоднократно было высмеяно как родовые пятна жанра. Поверить в то, что режиссер и его команда этого не видят и не осознают, невозможно — ​стало быть, это сделано преднамеренно. Цель не переиначить пьесу, а обессмыслить ее, показать ее глупость и неуместность в современном культурном контексте. И постановщики добиваются своего: оперетта, от спектакля по которой скулы сводит от скуки, действительно достойна лишь мусорной корзины истории.

Музыкальный результат находится в полном согласии с театральным: ладненько пиликающий оркестрик и чистенько поющие солисты довершают картину полной безжизненности и бесперспективности. Ни одного яркого, запоминающегося музыкального номера, включая хит «Сцену опьянения» (опрятно, но невероятно тоскливо и деланно спетый Ульяной Бирюковой) — ​воистину, это нужно умудриться, чтобы сделать буффонную музыкальную пьесу столь пресной и анемичной, не вызывающей ни малейшего энтузиазма в зале. Третья за последние годы попытка Большого поиграть на поле оперетты (две предыдущие — ​малоудачная «Летучая мышь» Василия Бархатова и чуть более живой «Кандид» Алексея Франдетти) оставляет стойкое желание порекомендовать театру на эту поляну более не покушаться.

Фото на анонсе: Владимир Майоров/bolshoi.ru