Дорогой мой человек
17.02.2020
Главный выбор, который мы должны сделать в своей жизни, это выбор жанра, героями которого мы хотим стать. Пожелав жить в рекламе памперсов, мы уже никогда не попадем в мир Толстого или Фета.
Когда-то давно, в те легендарные времена, когда детей были принято возить на лето к бабушкам в деревню пить парное молоко и бегать купаться на реку, когда гостей принимали на кухнях, где до полуночи обсуждали перспективы генной инженерии, полетов в космос и новый роман, в те стародавние времена никто не произносил слова «гуманизм». На кухне за столом, покрытом старой клеенкой, оно звучало как-то неуместно. Куда лучше звучали слова «Жалко мне тебя, бедного, ох, как жалко!». Эти слова попахивали родным, в меру загаженным подъездом, тем же парным молоком и весенним деревенским навозцем, то бишь той достоверной, человеческой реальностью, где было счастливое детство, трагедия первой любви, горе одиночества, счастье семьи и прочие знаки, по которым люди узнавали своих и обретали понимание.
Тогда люди учились добру и человечности не по документам ООН, а по Чехову и Толстому. Наташа Ростова, сидящая у постели раненого Болконского, была отличным педагогом по части семейных отношений. Анна Каренина требовала думать, делать выбор, а потом за него отвечать. Никто из классиков и их персонажей не обещал счастья. Зато Толстой с Анной и Наташенькой и Чехов со своими тремя сестрами и дядей Ваней обещали нам настоящую, человеческую жизнь, где каждый бродил путями причудливыми в двух шагах от Бога. Эта жизнь была интересна не потенциальным счастьем, а безусловной наличной полнотой и реальностью.
Странным образом тогда никто не знал слова «эмпатия», простодушно заменяя его еще одним деревенским словечком — «сочувствие». Когда с кем-то случалось несчастье, люди вели себя опять-таки до слез по-деревенски. «Так, едем ко мне, тебе надо поплакать. У меня коньяк есть!» — деловито говорила подруга товарке, от которой ушел муж. И ехали, и рыдали всю ночь, и договаривались махнуть в отпуск к морю, чтобы забыться, не держать зла, начать, в конце концов, новую жизнь. «Так, — говорил старый приятель товарищу, у которого машина сломалась где-нибудь в Ярославле, — сейчас я выезжаю, не дергайся, мы с тобой!» И ехали, и выручали, и привозили домой, отогревали, откармливали и под утро уже хохотали и хлопали друг друга по плечам. «Так, вызывай скорую, я уже еду!» — кричали в старинную пластмассовую трубку доисторического телефона другу, подруге или просто дальнему знакомому, который среди ночи позвонил спросить, что делать с ребенком, когда жар и он бредит. И снова ехали, и спасали, и сидели у постели, и утешали, и рассказывали сказки чужим детям, как своим.
Современная школа гуманизма и эмпатии отдана на откуп специально обученным людям под названием психологи, коучи, эксперты по правам человека, в крайнем случае волонтеры или социальные работники. Чехов, Пушкин, Толстой и Достоевский с Тургеневым вежливо выведены в статус почтенных классиков и со всем уважением прочно забыты. Теперь люди учатся различать добро и зло по признакам экономической целесообразности, инвестиционных перспектив и маркетинговой эффективности. Нам давно объяснили, что полноценная личность должна уметь выстраивать личностные границы, говорить «нет» и разделять проблемы на свои и чужие.
Логика популярной психологии удивительно непоследовательна: не позволяй использовать себя, не становись эмоциональным донором, но помни, что ты всегда имеешь право на соучастие. Современные человеческие отношения умные социологи описывают термином «эмоциональный капитализм» — я вкладываюсь в общение с кем-то только ради того, чтобы он вложился в общение со мной. Важно постоянно сверять баланс, чтобы дебет не дай бог не разошелся с кредитом. Расходы и доходы обязательно должны взаимно покрывать друг друга. Главное, ни в коем случае не передать другому больше того, что он в состоянии дать тебе.
Наташа Ростова, вкупе с тремя сестрами, дядей Ваней и Вронским стали классическими неудачниками, не умеющими вести свой социальный бизнес. Наученные коучами современные подруги говорят брошенным женам что-то вроде фразы из учебника по современной психологии личности: «Это твои проблемы!» Впрочем, возможны варианты: «Подумай, почему он это сделал, наверняка ты сама в этом виновата!» Или может быть так: «Я всегда знала, что у тебя ужасный характер и ты не можешь иметь семью!» Можно рассчитывать и на такое: «Это все твоя плохая карма, подумай, за что ты расплачиваешься!» Никто уже не скажет простых деревенских слов про жалость, никто не вспомнит о деревенском, старинном, давно ушедшем в прошлое сострадании. Оно и понятно — слишком большой расход, нерациональное капиталовложение, глупая инвестиция, которая никогда не отобьется. Эмпатия, гуманизм, международные конвенции о правах человека прочно изолировали нас от простых человеческих чувств. Этот новый прекрасный мир громогласно взял на себя ответственность за добро и зло, аккуратно изъяв их из повседневного обихода, превратив в одну из привилегий так называемых состоявшихся личностей. Все несостоявшиеся, все эти пошлые неудачники, от которых уходят мужья и которых бросают жены, которые некстати заболели, потеряли работу или любимых родителей — все они нервно курят. Доброта и сочувствие — это для богатых и счастливых. Это где-то там, не у нас и не с нами. Жалость — это очень дорого. Быть современной личностью куда дешевле.
Наша повседневность окрашена в цвета вечной войны. Мы воюем с самими собой и теми, кто еще напоминает нам о том, что мы живые люди, что нам бывает больно и что мы вовсе не похожи на то случайное селфи на фоне пальмы, которое когда-то с гордостью опубликовали в собственном инстаграме. Мы наивно полагаем, что счастье — это быть независимым бодряком, менеджером среднего звена с миллионным кредитом и неугасимой улыбкой на лице. Счастье — это отсутствие проблем. Но ведь так не бывает. Когда-то Толстой и Пушкин наивно полагали, что счастье — это полнота бытия, где радость чередуется с горем и собственная способность к страданию воспитывает сочувствие к страданию других. Когда-то в те легендарные времена, когда Анна Ахматова воспитывала душу на опыте разрыва с любимым, мы считали, что боль обогащает и возвышает. Новая школа личности предполагает, что боль позорна и унизительна. Но так не бывает.
Отсутствие боли делает нас наивными и по-детски бесчеловечными.
Медленно и неуклонно мы превращаемся в смешных сломанных роботов, бессмысленных потребителей текилы и морских курортов. И мало кто задумывается о том, что главный выбор, который мы должны сделать в своей жизни, это выбор жанра, героями которого мы хотим стать. Желая жить в рекламе памперсов, мы никогда не попадем в стихотворение Афанасия Фета:
Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.
Чтобы выбрать последнее, надо знать цену человеческого сострадания, боль и вкус реальности. Готовы ли мы к этому? Ведь от боли становится больно, сострадание эмоционально затратно, а реальность обычно куда горше, чем текила с лимоном. Да и что вообще может знать замшелый Фет о жизни? Ведь у него даже не было интернета.
