Сердце сухого

Станислав СМАГИН, публицист

06.05.2019

Трагедия, унесшая человеческие жизни, всегда страшна. Но особенно страшна в праздничные дни, когда разум, чувства, инстинкты настроены на расслабленность, на созерцание окружающей красоты, а лента новостей вдруг настойчиво и беспрестанно напоминает о хрупкости, скоротечности и непредсказуемости нашего бытия. В сотни раз тяжелее, чем сторонним наблюдателям, разумеется, родным и близким погибших. А сорока одному человеку, для которых рейс Москва — ​Мурманск стал последним, уже никак. И один Бог знает, каково было им за секунду до смерти.

К сожалению, любое несчастье у нас мгновенно делают предметом далеко идущих политических и едва ли не политико-философских выводов. Зачастую это неверно с моральной точки зрения, во всяком случае в первые же часы и по еще слишком горячим следам. Не очень правильно и сугубо с аналитической позиции. Особенно когда с дьявольским упоением мгновенно множатся заявления едва ли не цивилизационного масштаба. Не страна, мол, у нас, а остров погибших воздушных кораблей. Авиационные трагедии суть явление интернациональное; упавшие с интервалом менее чем в полгода в Индонезии и Эфиопии новые «боинги» — ​тому свидетельство.

Но, уклонившись от выводов космического порядка о русской отрицательной исключительности, ни в коем случае нельзя, скажу больше — ​преступно, впадать в скорбную самоуспокоенность. Если явление интернациональное и, похоже, объективное, то ничего особо и не поделаешь. Нет, простите. Поделаешь. И здесь как раз место для политических размышлений и выводов, в том смысле, что все жизненно важное и затрагивающее интересы страны и ее граждан — ​это политика. Можно как угодно относиться к сталинскому наркому путей сообщения Кагановичу, но его фраза «у любой аварии есть имя, фамилия и должность» абсолютно верна и с момента произнесения, пожалуй, лишь прибавила в истинности.

Что было не так с конкретным бортом и двигателями? Что не так в целом с линейкой SSJ100? СМИ и эксперты задолго до шереметьевской аварии писали о серьезных системных проблемах, с ним связанных. Например, в ноябрьском материале радио Business FM говорилось: «У первого гражданского самолета российской разработки постоянные проблемы с двигателями от французского поставщика — ​компании Safran… По словам авиаперевозчиков, проблемы в так называемой горячей части двигателя, где сжигается топливо. Уже после двух тысяч часов полета появляются трещины, хотя заявленный срок работы — ​около 8 тысяч часов». И тут же приводилось мнение Юрия Сытника, заслуженного пилота России и бывшего летного директора «Внуковских авиалиний»: «Самый неудачный самолет, который выпускала российская промышленность. У него не только двигатели слабые, конструкция у него слабенькая, и шасси у него никуда не годятся. Это не тот самолет, на который нужно делать ставку».

Кто-нибудь из ответственных лиц авиапромышленности и авиакомпаний обращал внимание на данную критику, снисходил до публичного ответа и разбора? Как минимум, теперь — ​придется. Да, для окончательных выводов необходимо расследование. Предельно прозрачное, под общественным контролем, с непременным выходом на системный уровень — ​не ниже, чем авиаотрасль в целом. И да, для начала нужны в нормальном значении термина популистские решения. В конце концов, populus в переводе с латыни — ​это народ. А если речь идет о живом народе, нечего ради его защиты бояться мер, пусть даже и окрещенных неоднозначным словом. Когда в марте в Эфиопии упал Boeing737 MAX, большинство мировых авиакомпаний, целые страны и надгосударственные объединения, от Китая до Евросоюза, приостановили эксплуатацию данной модели. Разве нет смысла хотя бы на время расследования поступить так же с «сухим суперджетом»?

Раз мы заговорили о человеческом факторе, нельзя не упомянуть те обстоятельства, которые уже точно известны о воскресном бедствии. Первое — ​светлое — ​героическое поведение экипажа. Они вписали имена в славную летопись наших воздушных праведников, жертвовавших собой ради других людей. От бортпроводницы Курченко до летчиков Капустина и Янова, ценою собственных жизней уведших терпящий бедствие авиалайнер от жилых кварталов Берлина.

Вторая сюжетная линия совсем не светлая и связана, увы, как раз с пассажирами. С той их частью, которая бросилась спасать свой драгоценный багаж, идя буквально по головам товарищей по несчастью и во многом отнимая у них шанс выжить. Спасшиеся, как уже можно судить более-менее достоверно, были только из бизнес-класса и первых шести рядов эконома, остальным выйти не удалось. Зато выжившие вынесли сумки. Нет ли здесь нехорошего социального символизма? Классового, иначе не скажешь.

Может быть, стоит подумать об упразднении бизнес-класса и запрете брать на борт чемоданы, оставив лишь минимальную ручную кладь? Об этом уже вовсю говорят. Для международных рейсов — ​не лишним станет и ограничение на количество покупок в «дьютиках». Не секрет, что из фри-шопов иные тащат на борт с полдюжины пакетов еды и выпивки. Обуздание раздражителей человеческих пороков — ​дело чрезвычайно нужное и важное. Если нет провоцирующих факторов — ​это значительно легче.

Но все-таки краеугольный камень конкретной трагедии — ​состояние общественной морали. В замечательном российском фильме «Экипаж» есть берущая за душу сцена. Пассажиры одного самолета голосуют, оказывать ли помощь другому, причем решение должно быть единогласным. Особенно трогает момент, когда колеблется мать, волнующаяся за своих малолетних детей, но в итоге, плача, поднимает руку вслед за самими детьми. Это метафора рождения части нации, из которой затем появляется нация в целом. И, конечно, это очень «проектная» сцена, показывающая не сущее, а должное, формирующая стандарт поведения на завтра.

Да, самолеты падают и в Эфиопии. Но мы не Эфиопия, а страна, претендующая на статус великой, в том числе, несмотря на голоса недоброжелателей, и в авиастроении. Так давайте соответствовать. Давайте не стесняться молчать в минуту горя, чтобы затем говорить правду — ​только правда может помочь предотвратить повторение подобного горя.


Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции