Юрский наш

Платон БЕСЕДИН, писатель

11.02.2019

В послесловии к уходу из жизни замечательного актера Сергея Юрского я в своем интернет-блоге заметил: «Обязательно вспомнят его политическую позицию». Так и произошло. Еще похороны не состоялись, а Леонид Гозман уже обратился к, как он выразился, «официально скорбящим»: «Не примазывайтесь к Юрскому. Он был не ваш и не с вами. Он никогда не признавал Крым «нашим», он говорил, что войну на Юго-Востоке развязала наша страна, он поддерживал протесты, ему противно было то, что по нашему телевизору говорят про Украину, и в целом все это агрессивное, злобное холуйство, двадцать четыре часа льющееся с экрана. И вы были ему противны!» Привожу цитату полностью, дабы вы оценили масштаб ораторского мастерства титана, который сам, к слову, не сходит с экрана.

В подобных — ​человеконенавистнических — ​заявлениях есть два ключевых пласта. Первый описывается известным выражением: «Что дозволено Юпитеру — ​не дозволено быку». У Сергея Юрского, действительно, была сложная политическая позиция, во многом неоднозначная, во многом противоречащая официальной идеологии — ​однако до унижения своей страны и тем более народа он никогда не опускался. Сергей Юрьевич, как человек творческий, остро чувствующий, близкий к гениальности, нередко сомневался и потому искал ответы. Правильными или нет они оказывались — ​вопрос другой. Но сама попытка найти истину не может не вызывать уважения.

И желание это, что важно, не было продиктовано ни внешними директивами, ни внутренними негативными эмоциями, когда ненавидишь, презираешь, поскольку не можешь иначе. Это я про некоторых наших деятелей культуры, да и про Гозмана тоже. Юрский, говоря совсем просто, не шпарил по методичкам, посещая эфиры, не исполнял там функцию, свойственную манекенам в японских офисах. В отличие от того же Гозмана. Сергей Юрьевич не торговал своей оппозиционностью и, более того, оппозиционером в том смысле, в каком сегодня пытаются его представить, никогда не являлся.

Политическая позиция играла в жизни актера ничтожную роль. Она оставалась лишь незначительной частью его сложносочиненной, сверходаренной личности. Миллионы людей любят и ценят Сергея Юрьевича совсем за другое — ​за его место в русском искусстве. За великолепные роли («Золотой теленок», «Любовь и голуби», «Человек ниоткуда»), за блистательный поэтический дар — ​он был, возможно, лучшим декламатором в России, за умение в любых ситуациях оставаться порядочным человеком. Все остальное — ​шелуха, которая опадет первой же осенью, а вот пьедестал, где станет возвышаться фигура Юрского, всегда будет сверкать для идущих к нему.

Когда же Гозман, за коим нет ничего, кроме одиозной обязанности «петрушки» в политическом балагане, заявляет подобное, то не просто берет на себя слишком многое, говоря за большого человека, но и грязно покушается на его память. Расставляет удобные для себя и своей тусовки акценты, паразитируя на наследии Юрского. Вот только Сергей Юрьевич от этого не сокращается ни на йоту, зато сам Гозман начинает выглядеть совсем жалко и карикатурно.

И тут, собственно, проявляется второй пласт. Дело ведь не только в личности Гозмана, пусть она и вызывает массу вопросов — ​действовать подобным образом, в принципе, любят такие, как он. Примазаться, подтасовать, затянуть в свой стан. Как в фильмах: за одним плечом — ​ангел, за другим — ​черт. И последний активно зазывает сомневающегося, на миг ослабшего человека на свою сторону. «Ты наш, ты наш», — ​шепчет бес, а потом, если срастется, радуется и выставляет себя героем. Судя по желчной ненависти Гозмана, вербовочный фокус ему не удался. Это фиаско, братан.

Впрочем, подобный метод распространен, используется с давних времен и вряд ли куда исчезнет. Группа соответствующих взглядов и устремлений (сознательно не называю их либералами, ибо с истинным либерализмом тут нет ничего общего) снова и снова затягивает в свой лагерь выдающихся, да и поменьше, деятелей искусства. И для того чтобы запустить процесс, порой хватает одного-двух высказываний; вырванные из контекста тоже сойдут. Так поступали с Бродским, Солженицыным, Пастернаком, Гребенщиковым, да много с кем. Даже к Достоевскому — ​и то некоторые, особо рьяные, устремляли лапы. Но — ​ничего не вышло. Не только с Достоевским — ​вообще.

Так ведут себя черти, испытывающие, как известно, недостаток света. В злобе своей они копошатся в демонических мирах, но меж тем в них по-прежнему живет клеточная память о времени, когда они еще не обезобразились. Оттого нет-нет да и потянутся к прекрасному. А если не удастся к нему прикоснуться, поймать хотя бы отблеск, то можно попытаться изгадить. Черти ведь такие — ​зловредные и самоуверенные. Но если присмотреться к ним повнимательнее, то сразу увидишь, насколько они карликовые, болезненные и одинокие в этакой дремучей геенне исключительно для «своих».


Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции