Женщина, которая живет

Владимир МАМОНТОВ, публицист

26.03.2018

Я не самый большой фанат Аллы Борисовны Пугачевой. Вряд ли она огорчится, если даже узнает об этом: у нее есть всенародная, всепоглощающая, абсолютно заслуженная любовь. И несколько совершенно потрясающих песен: «Летние дожди», «Мне нравится», «Улетай, туча»…

И «Этот мир придуман не нами»: «Один лишь способ есть нам справиться с судьбой, / Один есть только путь в мелькании дней. / Пусть тучи разогнать нам трудно над землей, / Но можем мы любить друг друга сильней».

Как хорошо она поет эти немудреные, но искренние строки! Просто, прозрачно, нежно, прося прощения у кого-то невидимого за минутный гнев или минутную слабость. Не случайно даже хор Сретенского монастыря подхватывает ту интонацию Аллы — ​и гимном, госпелом летит песня Александра Зацепина на слова Леонида Дербенева.

Для победы над забвением хватило бы и одной этой композиции, но у знаменитых певиц и обожаемых народом женщин так не бывает. Им дарят миллион роз, меньше не положено. По их реке обязательно должны плыть седые паромщики (в Финляндии, кстати, паром назвали Alla — ​в ее честь), век им отмеряют старинные часы. Когда ты примадонна и народная любимица, ты просто обязана быть царственной. Пафосной. В блестках. У тебя все на нервяке. Тревожен путь. Когда не дают любимый номер в «Прибалтийской», истерзанная перестройкой и «борьбой с привилегиями» страна раскалывается на «как они могли» и «подумаешь, цаца». Последних — ​явное меньшинство. Впрочем, для душевного баланса королеве показаны внезапные признания подданным: «Точно так же я под вечер устаю и грущу, и реву иногда». На этом месте прорывает плотины стадионов и концертных залов, и миллионы выдыхают: «Как? И она? И грустит, и ревет? Та, у которой не мой сонный Вася в майке, а то Киркоров в перьях, то Галкин в очках? Ревет, прямо как я вчера?»

Пушкин об этом все написал: «не так, как вы, — ​иначе». Но это в частной переписке с Вяземским. Обожествляющим зрителям того знать не обязательно.

Жесткие правила долговечности эстрадных кумиров заставляют их жить, как завещал великий Анджей Вайда — ​«Всё на продажу». К слову сказать, мы, слушатели, сами правила и установили: с глаз долой — ​из сердца вон. Вчера молились, завтра — ​«А, этот…»

Ради того, чтоб не забыли, чтоб держать вольтову дугу искрящейся, у звезд идет в дело драгоценный материал — ​любовь, драма, привязанность, трагедия. Поздние дети, пышные свадьбы, скандальные разводы, похороны… Что-то из этого можно изобразить, сыграть, притвориться. Но у настоящих больших артистов траты эти взаправду велики. И подлинность в высочайшей цене. Не подделка.

Сила Пугачевой, на мой скромный взгляд, состоит в том, что она умеет разорвать эстрадную мишуру, оставить за спиной хлопушки и шутихи и выйти к людям совершенно по-пастернаковски, впав «как в ересь, в неслыханную простоту». Битая, клятая, семирижды замужняя, превозносимая, облученная тайной и явной завистью крестная мамаша нашей штопаной-перелицованной попсы, держащая в железном кулачке эту пеструю рать, умеет спеть «и не краснеть удушливой волной, слегка соприкоснувшись рукавами». И веришь! «А мир устроен так, что все возможно в нем, но после ничего исправить нельзя». И вспоминаешь тайное. «На душе, как в синем небе, после ливня чистота». И киваешь: «Точно, Алла Борисовна, здорово вы это с Семеном Кирсановым и Марком Минковым подметили!»

Она тут недавно вышла в люди без грима, макияжа и блесток. На выборы пришла, проголосовать. И страна забеспокоилась: что это с Аллой Борисовной? «Не прихворнула ли?» — ​заволновались те, кто любит. Прочие (их меньше) нацарапали всякое безжалостное. Она вышла к рампе, петь не стала (чего лукавить — ​нет уже того ручейного голоса): «Люди добрые. Я старею и достаточно резко. Организм дает сбой. Мне трудно дышать, трудно ходить, но я еще жива и должна жить ради маленьких детей. Желаю вам счастья и долгих лет жизни. Не старейте подольше ни душой, ни телом. Отправляйте свой яд и злобу на борьбу с проблемами в жизни более важными, чем мое старение и немощь. Я все равно в последние дни своей жизни буду думать о детях и о вас, которые своими аплодисментами делали мою жизнь насыщенной и прекрасной. Больше я ничего комментировать не буду. Услышьте меня и поймите с одного раза. Живем дальше».

Что тут скажешь? «Но можем мы любить друг друга сильней».


Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции