Мы, труд, май

Платон БЕСЕДИН, писатель

30.04.2017

День весны и труда большинство россиян проведут, как обычный майский выходной: отдых, магазины, выезд на природу, гитара, шашлыки. Лет тридцать назад все складывалось иначе: в едином порыве люди выходили на демонстрации, шествия, дабы явить миру реальные достижения самого справедливого общества. Шли не столько по указке, сколько по зову сердца. Труд восхвалялся, труд торжествовал. Не трудиться было нельзя.

Не секрет, что коммунисты многое взяли от христианства. А там едва ли не любому празднику предшествует пост. Да и на простой неделе: шесть дней работай — один отдыхай. Гнуть спину в воскресенье действительно считалось большим грехом. Да и уставали люди православные. Ведь они реально рвали жилы. Когда же наступал седьмой день, праздник не имел ничего общего с праздностью.

Так и в советском государстве, где Первомай имел ключевое значение. Еще бы! Страна трудящихся. И это были не эффектные слова. Народ, дивясь собственной силе, совершал невероятные вещи: от гигантских строек до освоения космоса. Не здесь ли рукотворный подвиг? Когда человек звучит гордо. Но лишь трудящийся человек, достигающий вершины благодаря труду.

Мои предки, живущие в селе, днем работали на предприятиях. Например, бабушка трудилась на винном заводе, а дед — водителем. Вечером же, возвратившись домой, они не распластывались возле телевизора, а возделывали огород. Порой и ночью тоже. Чтобы был урожай. Так, не покладая рук, смогли поднять детей. И главное — привить им любовь к труду.

Да, можно сказать, к такому режиму вынуждали обстоятельства. И не было альтернативы. Кто-то даже заявит, будто государство использовало население как рабсилу. Однако это упрощение. В самих людях жила подлинная любовь к труду, они ценили и почитали его. Умели вкалывать, возводя жизнь посреди пустыни.

Нынче человек труда не в почете. Наоборот — на обочине. Маргинал, аутсайдер. Над ним часто смеются в юмористических ток-шоу, о нем не снимут фильмы, не напишут книг — лучше очередная история про менеджера или проститутку. Лучше быть ими, а не рабочим на заводе или швеей в цеху.

Я до сих пор люблю вопрос: «Кем ты стать хочешь?» (Тут чувствуется основа, фундамент.) И потому регулярно задаю его подросткам и детям. Слышу в ответ, что угодно — от повара и бизнесмена до веб-модели и фотографа, — но почти никто не называет профессии, где прежде всего необходимо трудиться. Они безденежны, неактуальны.

И символ глобального российского отказа от труда — наша деревня. Игорь Шафаревич, продолжая мысль Освальда Шпенглера, писал о том, что каждой нации соответствует определенный род деятельности. Например, немец — промышленник. Для русского же первичен сельский труд. Выкорчевывающие 90-е, к сожалению, приговорили все это. Вместо деревень и сел мы видим черные пятна, брошенные поля и заколоченные избы. Деревня мертва, а вместе с ней мертв и труд. Но ведь и в городах также не хотят работать. Стриптизерша, гарсон, менеджер торгового зала на социальной лестнице стоит выше, чем, скажем, ткачиха или рыбообработчик. Несравнимо выше. Так определил фактор успеха, а успех имеет ключевое значение в человеческих взаимоотношениях.

Потребительская цивилизация хронически неспособна на труд, на производство реального продукта. Она может лишь порождать даже не симулякры, а симулякры, изображающие симулякры, построенные на образах коллективного бессознательного, суггестивного. И чтобы стать своим в этом обществе, ухватить частичку неосязаемого, но такого вкусного блага, надо хорошенько освоить науку прислуживания.

Во многом само государство создало подобную матрицу. Не только идеологическим, метакультурным контекстом, но и социальными условиями. Особенно в 90-е, когда инженеры, ученые, сталевары переориентировались на продажу воздуха, произведенного за границей. Они учились втюхивать его друг другу, чтобы заработать, но эти деньги, вопреки всем законам экономики, не были подкреплены ничем — глюки, как детерминировал их Пелевин. Лучшие же из служек стали топ-менеджерами. Вот он — предел мечтаний.

Но что истинного может родиться из сей воинствующей пустоты? И как долго просуществует общество, неспособное к труду? Тем более, что наши предки, наоборот, умели и любили работать. Отношение к труду — собственно, и есть тот фактор, объясняющий, почему раньше создавалось в десятки, а то и в сотни раз больше, чем сейчас. Сервильность порождает пустоту, и ничего более. Маховик движется со скрипом, с натугой, а после останавливается совсем.

При этом пустота поселяется и в самих людях, слугах слуг. Человек, сколько бы ни усердствовал в науке расчеловечивания, не умеет лишь потреблять. Да, это весело, легко, но постепенно наступает пресыщение, а следом истощение — депрессия. Изнеженное существо без мозолей умирает, как слабое напарфюмеренное животное, при этом ища, чем бы заполнить бездну, зияющую внутри. Брет Истон Эллис прекрасно изобразил это в «Американском психопате». Впрочем, не только он.

И граф Толстой работал с мужиками в поле да сам шил сапоги не из-за того вовсе, что, как пишут некоторые, хотел выделиться. Просто понимал настоящую пользу труда. Для него, измученного экзистенциальными кризисами, это стало лучшей терапией недугов.

Путь труда — особенно на земле — эффективен, действенен до сих пор. И лучше любых релаксов успокаивает, к примеру, посаженное дерево, вскопанный огород или сбитая из досок скамейка. Ибо человек должен видеть плоды своей деятельности. Так мы устроены. И если нет у вас нужды или возможности трудиться в обмен на зарплату, придумайте хобби, которое, как говорится, сделает мир чуточку лучше.

Иначе все мы превратимся в служек. А вместе с нами — ведь мы и есть народ — такой же служкой, прислугой станет наша страна, обреченная на исчезновение без собственного производства, без создания своего. Именно так поступают с теми, кого хотят истребить. Превращают в потребляющую обслугу, низводя до уровня туземцев, затем и насекомых, лишенных умения творить жизнь в том или ином аспекте.

Ведь чисто практически рано или поздно мы доедим то, что создали советские люди. Кости этого колоссального мамонта уже хорошо видны. Мы приканчиваем остатки…

Сопротивление сервильной мгле возможно как индивидуальное, так и коллективное. Оно начинается с личной ответственности каждого и с цельного курса, заданного государством, где человек труда предстает героем, символом, тем, кому хочется подражать, кого благодарить надо, и для этого подражания, для реализации себя даются фактические возможности: от организации новых рабочих мест до грантов.

Другого пути у России нет. Пора сбросить потребительский морок и перейти к созиданию. Сначала в головах, а после — на деле.


Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции