09.10.2013

Известие о том, что теперь у нас появились граждане, которые требуют выселить из Третьяковки картину Ильи Репина, на которой Иван Грозный убивает своего сына Ивана, поскольку они точно знают — царь сына не убивал, — застало меня на развалинах древнего греческого города. Стоя на каменной экседре и проклиная тамошний медленный — видимо, древнегреческий — интернет, я ощутил себя щепкой внутри гигантского информационного потока.

Я и так плыл в океане исторических неопределенностей. Юное чадо, находившееся рядом, спросило меня, а хорошо ли, что Муссолини когда-то распорядился привести эти развалины в порядок; ведь Муссолини фашист? И захватчик — чего он в Грецию полез? Я ответил, что да, фашист, но лучше восстанавливать древние города, чем жечь их, как Нерон. И сам прикусил язык: поскольку поджог Рима Нероном — тоже легенда. Император, напротив, возглавил пожарную команду, когда вернулся в столицу с приморской дачи. Да, Муссолини — тот еще фрукт, оттопыривал губу и повесили его вверх ногами, но гранит и мрамор восстановленного дворца, мозаики, любовно перевезенные с острова Кос, чисты, незапятнанны, безгрешны и отполированы миллионами восхищенных взглядов.

Чадо поглядело на меня с сомнением. Оно уже заметило фашистские знаки в орнаменте древних римских и византийских мозаик и, по-моему, прониклось сильным подозрением, что это дуче-вонюче (как в бессмертном прологе «Ивана Лапшина») приказал идеологически грамотно всобачить их вокруг древних тритонов и львов.

Передо мной встала необходимость в глазах подрастающего поколения защитить от фашистов древний знак-коловрат, а он испорчен прикосновением мерзких рук и умов сильно. Но с чего начать? Заблуждения обступили нас, как замечено в популярной книжке Стивена Фрая, словно сказочные звери, и даже само число зверя — вовсе не 666, сообщают нам новоявленные умники, а 616. Просто трудности перевода теперь преодолены, ликуют довольные лингвисты. А нам как быть с впечатанными в сознание огненными цифрами? Фактами, нанизанными на булавки, копья и штыки? Образами, всплывающими автоматически? Что делать теперь с дикими глазами венценосного отца, что делать с каплями крови, сбегающими по сыновней щеке, с этой чудовищной подлинностью чувства, которой пропитан репинский холст?

Убрать в ужасе? Вместе с мозаикой, где простодушные свастики цветут, словно ромашки, не подозревая, что их когда-то удобрят пеплом Аушвица? Убрать — вместе с издевательски рогатым Моисеем из главного римского собора? Ибо Микеланджело тоже пал жертвой заблуждения: не рога надо было ваять, лучи, сияние. А он не так понял. Мне же всегда нравился этот здоровенный, ошибочно вихрастый Моисей. Ей богу, он лучше настоящего. И докажите обратное: вы его видели, настоящего-то?

Если хотите знать мое мнение, ничто так не уродует, не мертвит историю, как обнажение ее «правдивого» каркаса, голого скелета, обглоданного книжными червями и прочими падальщиками. Много вы о живом человек узнаете по скелету? Причем от побудительных мотивов, вступающихся за «историческую точность», результат не зависит. Вы можете быть лукавым провокатором. Злостным фальсификатором. А можете искренне считать, что, требуя вынести картину из галереи, улучшаете и обеляете образ грозного государя, победителя смуты. Восстанавливаете историческую справедливость. Служите России. Или истине. Или обеим сразу.

Но это не так. Вы в результате получаете неразгрызаемый сухарь на месте дымящейся плоти. Ржавую колею вместо чистого поля. Стертую галечную мостовую вместо древних мозаик. Вместо того, чтобы поведать юному чаду о сложной диалектике древних солярных знаков, олицетворявших добро и благополучие, а потом обращенных миру во злосчастие; вместо того, чтобы научить чадо правдам факта, обобщения и даже вымысла, вы суете ему стерильную пустышку.

Так что же теперь — не добиваться исторической правды? Справедливости? Отчего же, добиваться. Но последнее время почти все поспешно вносимые поправки и инициативы, касающиеся нашей истории, подозрительно примитивны, чтобы служить истине. Взять хоть готовящийся учебник истории, концепция которого представлена недавно. В ней, как Ивана Васильевича, «по ошибке» прописавшегося в галерее, выносят из нашего сознания «татаро-монгольское иго», заменяя… А вот чем? Стереоскопическим видением тогдашней реальности? Диалектикой, схваченной еще в советском фильме «Александр Невский», когда заглавный герой выбирает виды борьбы с главными опасностями (от татар откупимся, от псов-рыцарей отобьемся)? Или, прислуживая новой и действительно захватывающей перспективе евразийства, удалим мы из сознания прочную основу русского государства, гигантской грибницей проросшего сквозь испытания, как опенок? «Почему опенок?» — спросите. Да просто это еще одно заблуждение, мол, опенок — маленький грибок. Его единая вязь занимает подчас несколько гектаров, и он (а не кит) является самым большим живым организмом на Земле.

Вычитал я это все в той же популярной книжке Стивена Фрая. Я знаю, что есть желающие вынести из библиотек и Фрая: гомосексуалист. За кощунниц вступался. Но я бы не спешил: Фрай тоже тот еще фрукт, но зачем стулья ломать и книжки жечь? Тем более, книга занятная, захватывающая и полезная. А в следующем издании неплохо бы разместить статью: «Убивал ли Грозный своего сына?» Самое место.

А картина пусть висит.