Денис БОЧАРОВ

10.07.2019

12 июля состоится мировой релиз нового альбома одного из величайших гитаристов-виртуозов современности — Джо Сатриани. В его послужном списке более тридцати дисков, разошедшихся общим тиражом более 10 миллионов экземпляров; сотрудничество с группами и артистами из высшей рок-лиги: Deep Purple, Chickenfoot, Ингви Мальмстин, Стив Вай, Иэн Гиллан и многими другими. Артист, которого поклонники и многие коллеги по цеху уважительно называют «Профессор», на связи с «Культурой». 

культура: Расскажите немного об альбоме. Насколько мне известно, у него довольно длинная история.
Сатриани: Вы абсолютно правы, все началось еще в конце 1970-х, в Калифорнии, куда я к тому моменту перебрался из Нью-Йорка. С моим родственником, который был старше меня на десять лет, Нилом Шиэном, мы решили основать группу. Идея была в том, чтобы создать некий пауэр-поп-проект, где я бы играл на гитаре, а Нил выступал в роли менеджера и писал тексты. Дело оставалось за малым: нужно было доукомплектовать состав барабанщиком и фронтменом, который заодно выполнял бы функции басиста. И в один прекрасный день, в декабре 79-го, мы их нашли на сцене одного любительского клуба, каких на Западном побережье Штатов всегда было в изобилии.         

Таким образом, нашим вокалистом/бас-гитаристом стал Энди Милтон из Кливленда, Огайо. У него был рост под 190 сантиметров, а голосина — как у Элвиса. За ударную установку мы усадили Джеффа Кампителли, способного извлекать из своих барабанов грув а-ля Чарли Уоттс (бессменный барабанщик The Rolling Stones. — «Культура»), с той лишь поправкой, что его свирепая энергетика создавала саунд, весьма уместный для пульсирующей и активно развивающейся нью-уэйв-сцены конца 70-х. Так на свет явился новый коллектив, который мы назвали The Squares.

Знаете, оглядываясь назад, я могу описать нашу группу как некую причудливую смесь из Van Halen и Everly Brothers. То есть это был своеобразный микс из хэви-метала, классического рок-н-ролла, панка и новой волны. Видимо, исполняемую нами музыку было невозможно каким-то определенным образом классифицировать, приписать к конкретному стилю и вообще подогнать под условные стилистические рамки — скорее всего, именно поэтому The Squares так ничего и не добились (улыбается). Но невзирая на это, мне всегда нравились те демозаписи, которые мы успели сделать на пути к покорению вершин музыкального бизнеса. И хотя так и не подписали никакого контракта с фирмами звукозаписи, мы все равно прекрасно проводили время и были уверены, что создавали, без всяких дураков, хорошую, достойную музыку.

В конце концов я покинул группу, решив сосредоточиться на сольной карьере. Но, слава Богу, те самые треки, что мы делали сорок лет назад, сохранились, и сегодня я, при помощи замечательных звукорежиссеров и новейших технологий, восстановил их. Мне показалось, пришло время представить наши давние работы миру. Надеюсь, поклонники разочарованы не будут, поскольку сейчас те вещи звучат лучше, чем когда бы то ни было.

культура: Какое-то развитие проекта последует? Планируете ли закрепить успех пластинки, предприняв турне, — как это традиционно заведено у рок-музыкантов?
Сатриани: Не думаю. Понимаете, прежде всего я не уверен, что эта группа когда-либо соберется вновь. Хотя бы по одной причине: к сожалению, вокалист Энди Милтон уже давно не с нами — двадцать лет назад он покинул этот мир. Поэтому данная работа — скорее жест любви, дань уважения нашей юности.

С другой стороны, я надеюсь, что в один прекрасный день какая-нибудь молодая команда возьмет наши ранние композиции «в разработку» и исполнит на новом витке развития поп-музыкальной культуры. Не хочу показаться хвастливым и самонадеянным, но мне представляется, что тогда, сорок лет назад, мы создали нечто, выходящее за рамки общих представлений, писали вещи, которые на пару шагов опережали свое время. Но сегодня эти произведения, извлекаемые гитарами и голосами молодых, могли бы расцвести свежими красками. Так что подождем.  

культура: Было время, когда Джо Сатриани являлся участником суперпроекта G3, в рамках которого Вы в разные годы играли с Ингви Мальмстином, Стивом Ваем, Эриком Джонсоном, Джоном Петруччи и другими виртуозами. Но в один день подобное сотрудничество перестало подавать заметные признаки жизни. Было ли это связано с тем, что Вы почувствовали, будто ничего нового миру более предложить не можете? Или все куда банальнее, просто поняли: трем медведям в одной берлоге не ужиться?
Сатриани: Нет, эта тема никуда не исчезла, и история с медведями к нам не имеет особого отношения, хотя, конечно же, фактор амбиций никто не отменял. Но даже при этом мы не стараемся заткнуть друг друга за пояс — просто хотим представить наилучшее шоу, на которое способны. Где-то раз в два-три года возвращаемся к формату G3 и с удовольствием ездим по миру — пусть и в разных комбинациях.

Проблема в следующем: чтобы собрать состав больших гитаристов в единое время в одном месте, требуется более-менее совпадающий рабочий график. А добиться этого не так уж просто, сами понимаете. Ребята, которых вы упомянули, слишком востребованы. Впрочем, я почти уверен: через годик-другой мы обязательно сыграем (о том, каким именно будет состав, пока умолчу) перед российской публикой, которую очень любим.

культура: Вас часто называют профессором... Есть соображения почему?
Сатриани: Ха-ха... Возможно, все дело в том, что когда был еще начинающим исполнителем, стал давать уроки игры на гитаре. Очевидно, многие ребята в округе замечали, что я являлся уже довольно продвинутым в этом отношении парнем. Так, кстати, познакомился со Стивом Ваем — он был на три года младше меня, мы жили неподалеку друг от друга, однажды он пришел ко мне со словами: «Не научишь ли меня играть?» Ну как устоять перед таким трогательным и в то же время заманчивым предложением! Словом, я учил его примерно три года, мы стали лучшими друзьями.

Затем в моей жизни появились Кирк Хамметт, Алекс Сколник, Дэвид Брайсон, Кевин Кэдогэн (соответственно гитаристы групп Metallica, Testament, Counting Crows, Third Eye Blind. — «Культура») и другие музыканты. То есть молодые ребята, которые, каждый по-своему, стремились оставить свой след в музыкальной истории. Видимо, поэтому слух обо мне, как о преподавателе, в определенных кругах распространился. Ну а там уже и до профессора рукой подать (смеется).

культура: Четверть века назад Вы были приглашены в Deep Purple закончить турне, которое строптивый Ричи Блэкмор вероломно прервал, покинув группу. Что Вам дал данный опыт, каково это — заменить Ричи и почему отказались стать участником «темно-лиловых» на постоянной основе?   
Сатриани: Участие в Deep Purple — один из самых незабываемых и восхитительных моментов в моей творческой карьере. Великолепный ансамбль, в особенности в первой половине 90-х, если мы примем во внимание, что то был эпизод, когда парни выступали в классическом составе Mk II (Блэкмор/Лорд/Гловер/Пейс/Гиллан) в последний раз.

Но я, несмотря на то, что был на вершине блаженства, все же четко осознавал: заменить Блэкмора попросту невозможно. Скорее всего, это и послужило главной причиной, почему я отказался от столь заманчивого предложения — продолжить карьеру в рядах DP. Ребята обратились ко мне с предложением выучить все партии Ричи буквально за неделю до начала их японской части тура. Можете себе представить, каково это. Изначально я отказался, потому что всегда был поклонником Purple и просто не осмеливался примерить на себя мантию «человека в черном». Но потом подумал: эй, тебе не обязательно копировать Блэкмора — достаточно уже того, что предоставляется некий шанс воздать должное коллективу, к которому ты всегда был неравнодушен. Надеюсь, мне удалось не подвести преданных фэнов одной из лучших рок-групп. И я всегда вспоминаю об этом времени с теплом и любовью.

Ну и наконец, я всегда воспринимал себя прежде всего как соло-артиста. Не то чтобы я был не готов работать в коллективе, что называется, на паритете — просто возможность самовыражения в рамках собственного проекта всегда представлялась мне более заманчивой.

культура: Легко ли сегодня в мире, где правит поп, хип-хоп, R’n’B и прочее, оставаться классической рок-звездой?
Сатриани: А сейчас, по-моему, такого понятия, как «рок-звезда», вовсе не существует. Возможно, я прозвучу, по сегодняшним меркам, несколько запоздало и даже архаично, но многое изменил интернет. Благодаря ему каждый из нас может сегодня ощущать себя отличным от других и даже уникальным. Все вправе делиться друг с другом своими чувствами, переживаниями, восприятиями, в том числе и музыкальными, вне зависимости от того, откуда они родом.

Поэтому пытаться предполагать, в какой точке земного шара появится очередное музыкальное откровение (будь то Сан-Франциско, Сантьяго, Париж, Квебек, Индия, Подмосковье или какое бы то ни было другое место на карте) — занятие неблагодарное. И это прекрасно.

Но именно поэтому я бы не стал утверждать, что рок-н-ролл — интернациональная музыка. Возможно, когда-то она таковой и была, но сегодня рок как жанр, по сути, умирает. Даже Metallica, еще несколько лет назад, казалось бы, новое слово в этом жанре, нынче воспринимается как нечто «поросшее мхом», при всем моем уважении к коллективу. Да ну и что с того? Давайте успокоимся: ничего плохого здесь нет. Это всего лишь наша повседневность, реальность, неумолимое течение времени, против которого не попрешь. Но рок-н-ролл — всего лишь маленький островок в безбрежном океане музыки. А она, в самом широком смысле, действительно неистребима и всегда будет являться главным связующим звеном между социальными слоями, возрастами и государствами.

Фото на анонсе: Reuters/Pixstream