Юрий Маликов: «Страна по-прежнему поет «Мой адрес — Советский Союз»

Денис БОЧАРОВ

01.12.2015

Продолжая рассказ о легендарных советских ВИА, мы беседуем с основателем и бессменным руководителем коллектива «Самоцветы», народным артистом России Юрием Маликовым.

культура: Каково ощущать себя «главным кормчим» после без малого 45 лет существования группы? Какое место Вы бы отвели «Самоцветам» в истории отечественной эстрады?
Маликов: Начнем с того, что я никогда не считал себя главным «самоцветом» — играл в лидирующем составе, так правильнее сказать. Если говорить об ансамбле как таковом, то, думаю, не ошибусь, если предположу: наш коллектив в свое время входил в пятерку наиболее значимых ВИА, наряду с «Орэра», «Песнярами», «Веселыми ребятами» и «Ариэлем».

Объясню, почему. Мне кажется, мы проложили путь от советской эстрады к сегодняшней поп-музыке. В начале 70‑х невозможно было появиться на телеэкране, звучать на радио без наличия в репертуаре хороших песен, написанных профессиональными композиторами и поэтами. Но нам хотелось исполнять их несколько иначе, чем, скажем, Клавдия Шульженко, Гелена Великанова или Лариса Мондрус. Более современно, максимально близко к молодежной аудитории. Для этого требовалось найти свежее звучание. И, благодаря акценту, сделанному на электрогитаре, нам и некоторым нашим коллегам сделать это удалось.

культура: А что послужило основным импульсом к созданию собственного вокально-инструментального ансамбля?
Маликов: В 1970‑м я на протяжении восьми месяцев жил в Японии. Посетив проходившую там выставку «Expo-70», услышал современную музыку во всем ее многообразии, был поражен и восхищен. К тому времени уже окончил Консерваторию. Мне захотелось создать нечто особенное — вокально-инструментальный ансамбль, который бы работал на стыке жанров.

И после того, как мы в 71‑м выстрелили с песней «Увезу тебя я в тундру», сыгранной в задорном, молодежном ключе (Фрадкин говорил, что, сочиняя, видел ее в исполнении Краснознаменного ансамбля имени Александрова, но в итоге дал нам «зеленый свет»), различные ВИА стали возникать в огромном количестве по всей стране — в школах, институтах, домах культуры, дворцах пионеров… В итоге ко мне сегодня часто подходят люди, которым уже за шестьдесят, и говорят: «Я пел ваши песни в школьном ансамбле». Что ж, наверное, в этом и состоит — пусть не прозвучит пафосно — основная историческая миссия «Самоцветов».

культура: Что коллектив представляет собой сегодня? Изменилась ли его деятельность за истекшие годы? Может быть, в скором времени услышим новые «самоцветные» песни?
Маликов: Конечно, время от времени ходим в студию, что-то записываем. Но при этом прекрасно осознаем: что бы мы ни сделали, перекрыть эффект «Там, за облаками», «Увезу тебя я в тундру», «Не повторяется такое никогда», «Все, что есть у меня», «Не надо печалиться» нам вряд ли суждено. Порой ребята, работающие в «Самоцветах», обижаются: дескать, почему не крутят наши новые композиции? Отвечаю: попробуйте написать и исполнить нечто сопоставимое по художественному уровню с «Мой адрес — Советский Союз». Эта вещь до сих пор идет на ура: страны давно нет, а мы порой играем «Мой адрес…» дважды за вечер.

культура: С чем связан нынешний дефицит хороших песен? Дело в отсутствии новых композиторов, сравнимых с Пахмутовой, Тухмановым, Туликовым, Шаинским, Зацепиным? Или проблема гораздо глубже?
Маликов: Интересный вопрос. Думаю, на общем уровне культуры сказался, в частности, упадок в области музыкального образования. Ведь когда население хочет слушать песни в стиле псевдошансон и игнорирует шедевры классики, замечательные джазовые стандарты, лучшие образцы эстрады, популяра, это свидетельствует лишь об одном: о примитивном восприятии звука. Рэп, хип-хоп, Бритни Спирс, Джастина Бибера и иже с ними понять проще — мозг включать не требуется. А настоящее искусство, в том числе музыкальное, неизменно взывает к интеллекту.

Спрос, как известно, рождает предложение. Если слушатель задает заведомо низкую планку, то и творец волей-неволей будет стараться ей соответствовать. В ситуации, когда потребителю поп-культуры вполне достаточно песенки, созданной на MIDI-клавиатуре, исполненной на расстроенной гитарке и основанной на плохой лирике, у автора пропадает мотивация создавать нечто действительно стоящее. Чем выше культурный уровень сочинителя, тем более серьезные запросы предъявляет к нему аудитория, сложные задачи ставит. И наоборот.

Хорошие авторы, наверное, есть. Но они сегодня, к сожалению, пишут на потребу — то, что от них хочет услышать человек, условно говоря, продающий билеты.

культура: Как решался «репертуарный вопрос», когда Вы только начинали? Каким образом находили авторов? Или, напротив, они Вас?
Маликов: Это был обоюдный процесс. Тут важно учитывать одно обстоятельство: уровень музыкальной редактуры на телевидении и радио был крайне высок. Следовательно, ей выдавался высокий кредит доверия. Когда меня просили обратить внимание на новую песню, скажем, Жени Мартынова или Володи Мигули, я понимал: плохого не посоветуют. Таким образом, сформировывался некий благодатный замкнутый цикл. Схема была такова: поэты и композиторы приносили свои сочинения на радиостанцию, телеканал, фирму «Мелодия». Их рассматривал и принимал (либо не принимал) художественный совет. Затем все оказывалось в руках редактора. А он уже думал: какому исполнителю предложить ту или иную композицию — Кобзону, Кристалинской, Магомаеву, Лещенко или, может быть, одному из ВИА. Конечно, порой я с редакторами (а значит, и с авторами) не соглашался, но то, что роль профессиональных худсоветов была значимой и уважаемой, — факт, не подлежащий сомнению.

культура: Чем руководствовались, принимая решение, какую песню взять «в завтра», а с какой лучше не связываться?
Маликов: Здесь, конечно, важно чутье руководителя, ощущение, что композиция может появиться в «Песне года», а именно эта передача была в советское время мерилом востребованности исполнителя. Сейчас значение данного песенного форума нивелировано: мало кому понятно, звучала та или иная вещь в эфире, была ли она реально популярна, проплатили ли ее ротацию, а может, она и вовсе исполняется впервые. Тогда все было иначе: большинство композиций, участвовавших в «Песне года», население страны знало.

культура: Можно ли сказать, что движение ВИА сказало все, что хотело? Или нереализованные амбиции остались?
Маликов: Главное, о чем стоит сожалеть, — до земного шара, в глобальном смысле, мы достучаться не успели. До сих пор российскую неклассическую музыку на Западе знают благодаря «Калинке», «Смуглянке», «Катюше», «Подмосковным вечерам». Остальное народ просто вежливо выслушивает.