«При Хрущеве в хачапури стало меньше сыра»

Юлиана БАЧМАНОВА

06.04.2016

О первом директоре ресторана «Арагви» Лонгинозе Стажадзе рассказывает его сын, главный научный сотрудник Научно-практического Центра экстренной медицинской помощи департамента здравоохранения Москвы, доктор медицинских наук Леван СТАЖАДЗЕ.

культура: О Вашем отце почти ничего неизвестно. Мелькает лишь один эпитет — «легендарный». Вся надежда на Вас.
Стажадзе: Понимаете, у нас с отцом очень большая разница в возрасте. Ему было 44, когда я родился. Это первое. Второе — в те годы люди были скромны и сдержанны. Они не любили фотографироваться, а уж болтать — тем более. К тому же отец работал в таком месте и встречался с такими людьми, что дома старался ничем не делиться. 

Папа родился в 1893 году в селе Абаноети, в семье крестьянина. Он был девятым из 11 детей. Жили они очень бедно, и его двенадцати лет отдали в услужение князю, на кухню. Мальчику пришлось по душе кулинарное искусство. А лет в 18 он перебрался в Тбилиси, устроился работать в кооператив по снабжению и так преуспел, что даже сумел купить домик. Однажды знакомый занял у отца деньги и пропал. Вскоре стало известно, что должник уехал в Москву. То ли это обстоятельство подвигло, то ли что-то другое, но вскоре папа оказался в столице. 

Он думал, что Москва — такой же город, как Тбилиси или Кутаиси: все друг друга знают, на улице по нескольку раз в день видятся. И хотя его предупреждали, что столица — большая, Москва произвела на отца совершенно безумное впечатление. Здесь он прибился к каким-то грузинам и стал работать в столовой на Пушечной улице. Туда по вечерам заскакивали сотрудники НКВД — там было дешево и вкусно, а лобио можно было запивать чачей. 

В какой-то момент об этой столовой проведал Берия. Как-то вечером к подъезду подкатили три машины — по тем временам серьезное событие. А папа как раз задержался допоздна. Вышли люди «в коже», и с ними человек в пенсне. Отец только по разговору догадался, кого принимает. Он со свойственной ему энергией все рассказал и показал Лаврентию Павловичу, и каким-то образом получилось, что они друг другу понравились. Берия отбыл, а через два или три года у ворот опять появилась машина с чекистами. Нашли отца, сказали «поехали» и «не бойся, все будет хорошо». Папа испугался — тогда всем говорили «поехали» и «не бойся». Привезли к Берии, а тот и сообщает: «Знаешь, я подумал, с Хозяином согласовал, давай мы тебе поручим сделать грузинский ресторан?» Отец, конечно, согласился с большой радостью. 

А дальше закрутилось: лучшие архитекторы, лучшие специалисты по общественному питанию... «Мне было с ними очень интересно, но трудно», — рассказывал отец. Потому что образования у него было всего четыре класса сельской школы. 

культура: Ходят слухи, будто в «Арагви» была секретная комнатка с записывающей техникой, разговоры прослушивались, а сам Лонгиноз Малакеевич служил агентом НКВД, да еще в чине полковника...
Стажадзе: В «Арагви» встречались разные люди — дипломаты, разведчики. О «тайной комнатке» мне ничего неизвестно, а отец настолько плотно был занят рестораном, кухней, культурной программой... Уверяю вас, если бы Лаврентию Павловичу понадобилось сделать из «Арагви» телефонную будку, он бы Лонгиноза Малакеевича даже не спросил. Кстати, с Берией папа общался гораздо реже, чем, например, с Анастасом Микояном. 

культура: Ваш отец был в составе персонала Тегеранской конференции в сорок третьем, участвовал в организации банкетов в честь Победы в 1945-м и в 1947-м — в честь тридцатой годовщины Октября. 
Стажадзе: Есть один эпизод, о котором мало кто знает. Отцу поручили организовать встречу Сталина с каким-то очень крупным деятелем. Ни разу в жизни он не произнес имени высокого гостя. Ни разу! Ходили слухи, что это мог быть Черчилль, но утверждать не берусь. Так вот, ему поручили сделать что-то необычное для вечерней встречи tet-a-tet. И дали карт-бланш. Отец высоко ценил московскую молочную телятину и считал, что равного сырья для кулинарии не существует. Хотя ресторан снабжался из Грузии, и было время, когда к поезду Москва — Тбилиси прицепляли специальный вагон с мукой для хачапури, для мамалыги, для мчади (лепешки, для которых требуется кукуруза специального помола), с травами, винами, коньяками, «Боржоми» и «Тархуном», но телятину использовали только московскую. И вот, отец со своими друзьями (сегодня их назвали бы дизайнерами) сделали из грузинских трав лужайку. Тархун, цицмати, охрахуши, кинза... И на этой лужайке стоял молочный теленок. Его неделю поили молоком в стойле, потом целиком сварили и обжарили — по какой-то очень специальной технологии. Позади теленка шумел водопадик из хванчкары. Вокруг стояли серебряные кубки. Серебряные тарелки, большие двузубые вилки и кинжалы, вроде маленьких мечей. Приборы отец подсмотрел у крестоносцев: те втыкали вилку в жареного быка, отрезали кусок и отходили на свое место пировать. Когда Иосиф Виссарионович пригласил гостя в зал, тот натурально обалдел, а Сталин был в полном восторге. Гость схватил вилку, отрезал мяса, зачерпнул вина, и оба расхохотались. И пошла у них беседа. Помню, спросил: «А если бы не понравилось?» — «Я бы с тобой тогда тут не сидел», — засмеялся папа. Время было суровое, и он прекрасно это понимал.

культура: Грузинская кухня считалась в Москве самой вкусной. Как бы Вы оценили вклад Лонгиноза Стажадзе?
Стажадзе: Отец привнес в московскую кухню хачапури. И при этом говорил: «Если кто-то назовет хачапури пирожком, аккуратно объясните, что это разные вещи». Помню, он сделал шефу выговор за то, что тот окрестил хачапури ватрушкой. И так же точно было с хинкали: «Если кто-то посчитает хинкали большим пельменем, растолкуйте ему, что у хинкали бульон внутри, у пельменя — снаружи, и вкус у них разный». Сациви до отца в Москве тоже никто не знал и не готовил. И купаты — настоящие, не проворотка, а рубленые. Сыры: сулугуни и гуда. И все подливы — ткемали, сацебели, тклапи... Это все папа привозил и внедрял. Был еще один козырь — цыпленок табака в орехово-чесночном соусе.    

культура: Расскажите о посетителях «Арагви». 
Стажадзе: Ресторан пользовался бешеной популярностью. Помню два великолепных зала в подвале — один сводчатый, с буфетом, а другой — с очень высокими потолками, на стенах — картины Ираклия Тоидзе, в том числе сюжет из «Витязя в тигровой шкуре». «Арагви» любили все. Помимо членов правительства, здесь часто бывали артисты Большого и Малого театров, мхатовцы вообще чуть ли не каждый вечер проводили тут. 

Довольно много народу перебывало и у нас дома. Мама обычно готовила немного — хачапури и сациви. Но все радовались, несмотря на скромную кухню и общую квартиру. У нас стояло пианино, и люди приходили не столько поесть, сколько пообщаться — обстановка была всегда теплой, дружеской. Я очень любил Ольгу Лепешинскую. Юрий Федорович Файер к нам приходил — дирижер Большого театра, обаятельнейший человек. Певец Владимир Канделаки — он в свое время «гремел» в оперетте вместе с Татьяной Шмыгой. Владимир Преображенский — невероятно красивый, статный, высокий, партнер Улановой и Лепешинской. Оперная певица Вера Давыдова — мама была с ней дружна. А если заходила Фаина Раневская, то хохот стоял воистину гомерический. Немало было ученых. Папа обожал их слушать. Все время вздыхал: «Ах, если бы у меня было образование!» Нам, детям, всю жизнь говорил: «Учитесь, учитесь, учитесь!» И ради этой учебы ничего не жалел: книги доставал, знакомил с учеными, брал на беседы — туда, сюда — это для него было номером один. 

Летчики приходили часто, писатели. Отец был особенно дружен с Фадеевым и художником Налбандяном — тот жил совсем рядом. Была у него книжка, еще со времен грузинской столовки, с автографом Маяковского: «Божественному Лонгинозу». Судя по почерку, поэт пребывал изрядно подшофе. 

культура: Многие рассказывают, что в «Арагви» было не попасть, неприступные официанты, огромные чаевые...
Стажадзе: Наверное, люди имеют право так говорить, если приходили в ресторан в 60-х. Это был уже не тот «Арагви». Как только у власти оказался Хрущев, ситуация в стране мгновенно переменилась. Помню, как она меня обескуражила и поразила. Люди словно с цепи сорвались — квартиры и дачи стали наполняться коврами, сервизами, хрустальными люстрами, шкафы ломились от одежды, дорогие машины, расточительство и обжорство. Помню, зашел в тогдашний «Арагви». Хачапури было не узнать: теста много, сыра чуть-чуть. Из шести кусочков шашлыка три могли быть из некачественного мяса — разносортица. Разве отец допустил бы такое?