Илья Глазунов: «Я — воин»

Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

09.07.2017

На 88 году ушел из жизни художник Илья Глазунов.

Заслуги живописца сложно переоценить: он был одним из тех, кто возродил интерес к русской истории — национальная тема впервые появилась в картинах мастера в конце 1960-х, например, в «Борисе Годунове» (1967), и задала направление всему творчеству. Показал он себя и успешным организатором: участвовал в основании Всероссийского общества охраны памятников, в 1987 году открыл Российскую академию живописи, ваяния и зодчества. Однако, как всякий большой талант, Глазунов шире любых рамок и определений. Вся его биография — подтверждение того, что живого, сложного и многогранного человека невозможно изобразить одной краской: получится плоско и фальшиво.

Он нашел свое призвание вопреки обстоятельствам. Родился в 1930 году в Ленинграде, в блокаду потерял всю семью: мать, отца, бабушку. В 44-м вернулся в родной город и поступил в художественную школу, но успехами поначалу не блистал. Объяснял это тем, что предыдущие годы посвятил не учебе, а выживанию. Тем не менее, когда художнику было 26 лет, в Москве открылась его персональная выставка — случай по тем временам неслыханный, вызвавший большой резонанс. Ранние работы Глазунова мало походили на всем известные монументальные полотна: то были камерные, пронизанные одиночеством вещи. Особенно примечателен «Городской цикл», где ему удалось ухватить нерв XX века, передать дыхание мегаполиса — странного, мрачного Ленинграда, оборачивающегося то безумным Петербургом Достоевского, то революционным Петроградом. Уже тогда Илья Сергеевич оказался «неудобным». Дружил с иностранцами, писал их портреты — в том числе, Джины Лоллобриджиды; ездил по протекции друзей за границу. Много шума вызывало и «домашнее» творчество. Дипломная картина «Дороги войны» (1957) была показана широкой публике лишь в 1964 году, и все равно не встретила понимания: некоторым ее настрой показался пораженческим. Однако сам Глазунов никогда не был дезертиром. Он не бежал, не прятался, не держал камня за пазухой, а, напротив, говорил: «Я — воин, нравится это кому-то или нет. Хоть при этом я всегда ощущаю свое одиночество».

Его «священной войной» стала отечественная история: художник много работал на Русском Севере, участвовал в создании «Клуба любителей древнерусского искусства», выступал за сохранение старой Москвы, когда сквозь ее плоть прорубался Новый Арбат. Идеалы живописца отразились в цикле «История России», куда вошла и знаменитая «Мистерия XX века» (1978), и не менее известная «Вечная Россия» (1988). Эти работы, как и многие другие, показали: творчество Глазунова шире понятия «реализм». Более того, с позиций дня сегодняшнего очевидно — Илья Сергеевич не был реалистом вовсе. Суровые цари, прекрасные княгини, иконописные лики святых — все это составило особую визуальную агиографию: каноничное жизнеописание, существующее по особым законам, «вычеркивающим» все ненужное, сиюминутное. В подобных изображениях важна лишь суть: перед глазами зрителя оказывается не прилизанный идеал, а лишенная налета временности вечность. Такой была запечатленная живописцем Россия, и эту страну он мечтал однажды увидеть воплощенной в действительности. Антиутопия «Рынок нашей демократии» (1999) в свою очередь — самый наглядный пример того, каким Отечество, по его мнению, быть не должно.

Глазунов никогда и нигде не чувствовал себя своим: «Как художник я был, есть и буду всегда свободным. Невольно вспоминаю, как одна итальянская газета назвала меня «художником, плывущим против течения». Сегодня, когда господствует и поддерживается все разлагающее и столь чуждое моему творческому мировоззрению авангардное «современное искусство», я, как всегда, против многих».

Илья Глазунов не раз повторял: «Мне всегда жилось одинаково нелегко». Но в то же время верил: «За отчаянием обычно следует полоса возрождения души и радость». И этот пронесенный через годы оптимизм — основа всего жизнеутверждающего, что есть в его картинах.

Остальные оценки оставим на суд истории.


Фото на анонсе: Сергей Мамонтов/ТАСС