Беда пришла, откуда не ждали. То есть, тревога была, конечно: он дымил, как круглосуточный заводик — то трубкой, то сигариллами, прикуривая одну от другой. Даже фотографию не курящего Володарского для этого номера — и ту мы искали долго...

Любил душевный разговор под коньячок и кофе. Объемы напитков определялись мерой задушевности, а вовсе не беспокойством о собственном здоровье.

Но главное — Володарский все принимал близко к сердцу. Не берегся, не лицемерил, не спускал информацию по хребту в землю, не поддакивал утомленно — лишь бы отделаться. «Да» у него было «да!», «нет» равнялось «нет!». Подлеца он называл подлецом, а дурака — дураком, невзирая на чины, звания и заслуги перед государством либо, напротив, перед диссидентской тусовкой.

Володарский не знал клановости — просто выбирал себе друзей. С одним из которых — Владимиром Высоцким — воссоединился теперь на Ваганьковском кладбище. А также в тех местах, о коих нам пока ничего не известно.

Эдуард Володарский принадлежал к редчайшему ныне типу: он четко делил людей на своих и чужих. Такое мышление свойственно воинам, тем, кто вечно ощущает себя на передовой. Бойцовские качества Володарского наводили на оппонентов трепет. Своим среди чужих он никогда не был. Чужие не любили Володарского (чтобы не сказать крепче), боялись его и по возможности пакостили.

Из относительно крупного за последнее время вспоминается эпопея с орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени. Указ официально был подписан, день вручения назначен, а потом в интрижной круговерти — как-то замотали. Володарский терпел-терпел и, наконец, в интервью нашей газете громко возмутился. Тут и времена как раз переменились. Нынешним летом Эдуард Яковлевич принял орден из рук Владимира Путина. Награда, как говорится, нашла героя. Разумеется, заслуги Володарского перед Отечеством далеко не четверостепенны, но до иных степеней он просто не дожил.

Он любил это Отечество, как мало кто сегодня. Не обижался на страну. Умел окидывать эпохи и режимы стереоскопическим взглядом и не водружать свои персональные проблемы в центр мироздания. Знал, что все течет, все меняется: за фильм, долгие годы пролежавший на полке, однажды могут дать Государственную премию, а орден, крепко зажатый в чьей-то ладошке, тебе протянет другая рука.

«Меня недооценили, значит, все вокруг — дерьмо!» — по такому принципу Володарский отродясь не жил и очень не любил всех, по нему живущих. Он объездил страну вдоль и поперек, знал лучших ее мужиков — дальнобойщиков, геологов, буровиков, строителей — и ни за что бы не предал их, отзываясь о России с гнилым интеллигентским сарказмом.

Так получается, что, вспоминая Эдуарда Володарского, злоупотребляешь максимами: всегда, никогда, ни за что... Он и был по жизни максималистом. Хотя собственная судьба складывалась из обстоятельств разнородных и неформатных.

По матери — русский, по отцу, погибшему на фронте, — еврей, половина на половину, Володарский взял лучшие качества у обеих наций, счастливо отвергнув характерные недостатки. Не бывал хитрым, мелочным, низменным. «Почему ты так уверена? — могут спросить. — Ты же знала его всего несколько лет». А мне хватило. Уверена. Не зря говорят: смолоду — прореха, в старости — дыра. У Володарского дыр не было. Он был цельный. Цельнолитой. Значит, и о прорехах молодости говорить не приходится.

Лихие жизненные университеты (не обошлось даже без отсидки за «подлом» магазина) при личной встрече с Володарским казались неудачной выдумкой. Не бывал он грубым, нахрапистым, жестоким. Стертый в памяти вчерашний день и куча невыполненных обязательств — тоже не про него. До смешного волновался — как бы не опоздать на встречу, не забыть обещанный сценарий, диск, не подвести, не обеспокоить... Потрясающим образом сочетал в себе отличного русского мужика — прямого, смелого, честного, и — до последних дней — хорошего еврейского мальчика — книжного, горячего, застенчивого...

Два народа могут гордиться Эдуардом Володарским. Эх, были бы все такими — и русские, и евреи.

… Боже мой, Володарский умер... Сколько всего унесено одним махом... Хриплый ласковый голос в телефонной трубке. Истории, которые можно было слушать часами. Эдуард (в шестилетнем возрасте крещеный Федором) явился на свет прирожденным рассказчиком и удачно приспособил дар к делу. Когда он говорил, слушатели теряли ощущение времени и пространства: зримо вставали перед тобой иные миры и люди. Если порой этот Кот Баюн ради сюжетного кольца соединял линии, в жизни трудно соединимые, — то было право таланта.

Умер один человек, а для исчисления потерь не хватает пальцев. Стоишь в отчаянии, будто перед дымящейся воронкой. Вот уже несколько дней думаю: как надо прожить, чтобы оставить после себя такую пустоту, чтобы так вопиюще зияло — не затянуть, не заговорить, не перепрыгнуть...

Ушел, безусловно, лучший отечественный сценарист. Кстати, «Жизнь и судьба» — отнюдь не последняя его работа, просто канал нашел дополнительный повод для пиара. Снимается «Сын вождя» — недавно мы публиковали отрывок из сценария. На Первом по непонятным причинам завис давно готовый, изумительно сделанный фильм «У каждого своя война» — вариации на тему шпаны замоскворецкой. Что помешало выпустить его на экран? Впрочем, проехали. Многие уже посмотрели «Свою войну» в интернете.

Впереди Чапаев и Петр Лещенко глазами Володарского. И сериал про каскадеров, и новая экранизация романа «Воскресение». Что-то, думаю, еще найдет режиссера и зрителя, — как сценарий «Отчаяние», фрагмент которого мы сегодня предлагаем вашему вниманию. Володарский был по-шахтерски работоспособен и сказочно плодовит. При этом никогда не терял чувства реальности. Знал цену тому, над чем трудился. Уж он-то никогда бы не назвал Гроссмана вторым Львом Толстым: у Володарского были проблемы с сердцем, но не с головой...

Мы лишились журналистской палочки-выручалочки: Эдуарда Яковлевича можно было расспросить о ком угодно. Ко всему он прикасался, всех знал, многих — лично. От Вольфа Мессинга до Зои Федоровой, от Буденного до Тарковского... И опять — любимый «Володька», то бишь Высоцкий, и многодневные загулы в Доме кино, где сорокалетний Володарский порой даже ночевать оставался в подсобке при ресторане.

11 октября нынешнего года на сцене Дома кино стоял гроб с его телом. Обычная «похоронная» публика перешептывалась: «Семьдесят один... Немного...»

Все мы, кому повезло дружить с Эдуардом Володарским, потеряли единомышленника. Свои понимают, о чем я. Рука об руку с ним можно было идти на любые дискуссии и ток-шоу. А туда, по нынешним временам, как в разведку, — только с самыми верными.

Верный. Скромный. Целомудренно-заботливый. Добрый. Щедрый. До оторопи щедрый.

Несколько месяцев назад Володарский подсобрал гонорары — купил домик в Черногории. Еще не все документы были оформлены, а он звонил друзьям: «Берите ключи, поезжайте, когда захотите». Все знали, что новоявленный домовладелец не шутит.

Вот так же было вскоре после нашего знакомства. Звонок:

— Вы будете завтра в «Октябре» на премьере? Значит, увидимся. Я вам подарок приготовил...

Эту фразу, как я потом поняла, от Володарского слышали часто. Иногда он заимствовал словечко из мовы: «подарунок». Чтобы перевести все в шутку, снять пафос и уклониться от благодарностей.

«Подарок — так подарок, — подумала я тогда. — Наверное, книгу новую выпустил». И тут же о разговоре забыла.

… Следующим вечером в безнадежной толчее «Октября» нас чудом вынесло друг на друга. Володарский полез за пазуху и вынул оттуда пригоршню золота.

— Что это?!

— Иерусалимский крест. Освященный на Гробе Господнем. Возьмите.

— Ни в коем случае!

— Не отказывайтесь. Я давно думал, кому его подарить. Решил — вам...

Володарский любил золото. Тяжелые цепи, массивные перстни — все это ему, вечному пижону в кожаных куртках и светлых брюках, очень шло. Форма вторила содержанию. Золото тянулось к золоту. Дорогой был человек. Высшей пробы.

… Вокруг шумела премьерная толпа. Мы почти кричали, вплотную не разбирая слов:

— Не могу, Эдуард Яковлевич! Неудобно!

— Возьмите, прошу! Он счастливый! Удачу вам принесет!

Потом при встречах — слава Богу, не редких — проверял:

— Крест-то мой носишь? Носи, носи. На удачу.

Кажется, это был единственный повод, по которому Володарский переходил на «ты». Не умел тыкать — даже младшим. Таким родился.

… Он принес мне удачу, Эдуард Яковлевич, — подаренный Вами крест. Он всегда со мной. И Вы тоже.

У каждого — свой Володарский. Мне хотелось рассказать про моего.

Читайте также:

Литературный сценарий телевизионного фильма "Отчаяние"