Вкус подставил щеку

Александр ПАНОВ

28.12.2012

За новогодним столом эстеты могут отметить столетний юбилей события, радикально изменившего историю литературы и искусства России.

18 декабря 1912 года, то есть как раз 31 декабря по новому стилю, тиражом в 600 экземпляров на серой бумаге, без изысков в макете, с обложкой из холстины вышла из печати небольшая книжечка, которая стоит многих томов. Она называется «Пощечина общественному вкусу. В защиту свободного искусства» — сборник русских футуристов-будетлян. (Слово «будетляне» придумал Велимир Хлебников, на свой лад переведя с итальянского «футуризм».)

Книгу открывал воистину исторический манифест, подписанный Давидом Бурлюком, Владимиром Маяковским, Велимиром (тогда еще Виктором) Хлебниковым и Алексеем (в списке «подписантов» он значится Александром) Крученых.

Даже не слишком интересующиеся историей авангарда знают выражение «бросить Пушкина с Парохода современности». Это — вырванная из контекста, обессмысленная и усеченная броская цитата из того самого манифеста. Кроме Пушкина, в нем предлагалось кинуть за борт Достоевского, Толстого «и проч. и проч.». Досталось также современным литераторам, даже Горькому, Блоку и Бунину.

Но метафорическое требование не было просто юношеским эпатажем. В конце концов, хоть Маяковскому тогда было всего девятнадцать лет, инициатору издания Давиду Бурлюку уже исполнилось тридцать, и друзья величали его «папашей». Смысл фразы позже объяснит Крученых. Именно ему принадлежит другой хлесткий афоризм манифеста: «Кто не забудет своей первой любви, не узнает последней». Это прямой отсыл к тютчевскому поэтическому некрологу Пушкину — «Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет». Последняя любовь — новое поколение литераторов и художников, назвавших себя «лицом времени» и получавших лавину плевков от современников. Они не хотели любви, им требовалось лишь понимание.

В своих мемуарах поэт Вадим Шершеневич рассказывает, как, возвращаясь под утро из ресторана, увидел Маяковского, стоявшего перед памятником Пушкину. Он смотрел в бронзовые глаза Александра Сергеевича, будто бы пытаясь понять его и поспорить с поэтом. Так что не так все просто. Отрицание классики для будетлян было формой диалога, а не нигилистического перечеркивания всего.

«Пощечина» вызвала скандал даже среди единомышленников и соавторов по сборнику. Василий Кандинский выразил публичный протест — про манифест он ничего не знал. Другой участник, как сказали бы мы сейчас, «проекта» — Бенедикт Лившиц, — увидев сборник уже после выхода, тут же заявил, что текст манифеста для него неприемлем: «Я спал с Пушкиным под подушкой — да я ли один?»

Хотя смысл манифеста был куда важнее надругательства над классиками и современниками — его авторы требовали «чтить права поэтов» и выступали за торжество «Самоценного (самовитого) Слова». Содержание сборника — сегодня классика. В нем были опубликованы стихи Маяковского и Хлебникова, которые ныне проходят в школе, две необычайно глубокие статьи Бурлюка об искусстве — «Кубизм» и «Фактура», первые опыты «заумной» поэзии Крученых, мистический текст Хлебникова «Взор на 1917 год», где он предсказал революционные события.

Но отзывы в газетах и журналах были самые гневные: «поэзия свихнувшихся мозгов», «шайка буйных помешанных», «вымученный бред претенциозно бездарных людей». Однако весь тираж «Пощечины» был распродан в кратчайший срок. О будетлянах заговорили. Началась новая эпоха в русской культуре.

Уже через два месяца после появления сборника, в феврале 1913 года, футуристы выпустили листовку «Пощечина общественному вкусу» с обновленным текстом манифеста и своими сочинениями, выступавшими аккомпанементом к фрагментам из произведений классиков. Листовка распространялась бесплатно — например, в вегетарианских столовых вместе с прокламациями толстовцев.