А ее вина — она всем видна

Таисия ЗИНИНА

01.03.2018

Вокруг истории как науки всегда отиралось достаточно людей, которые стремились «рассказать всю правду», то есть дать как можно более парадоксальную трактовку известного события. Конспирологи ежедневно открывают публике глаза, и потрясенный читатель нет-нет да и поверит в то, что ЦРУ скрывает НЛО, а Чингисхан был выдуман китайцами. Однако существуют редкие герои, которые остались в памяти именно такими, какими были. Салтычиха — русская помещица, чье имя стало нарицательным, — одна из них.

И это кажется странным. Дело Дарьи Николаевны Салтыковой, обвиненной в истязаниях и убийствах крепостных, Екатерина II использовала для того, чтобы одернуть русское дворянство, и этот политический контекст должен был подтолкнуть искателей «последней правды» к выводам, которые точно разнились бы с официальной версией. Однако ни единой строки о том, что «людоедка» была оклеветана, мы не встретим, ни малейшего снисхождения к душегубице не найдем. Вина Салтычихи тотальна, адвокатов у нее нет.

Случай показательный. Тем более интересно, что преступница не признала своей вины и после одиннадцати лет заключения в московском Ивановском монастыре, в подземной покаянной камере, куда ей раз в день передавали еду и огарок свечи. В общей сложности в заключении она проживет 33 года и 40 дней.

Нравы в екатерининской России были мягкими, и показательное публичное раскаяние помогло бы Салтыковой. Она была не разбойницей с большой дороги, а наследницей древнего и уважаемого рода, и уже после того, как государыня решила с помощью обвинения все свои задачи, можно было бы надеяться на некоторое снисхождение. Рано овдовевшая помещица была богата, и не трудно представить себе ее в далекой ссылке на самой окраине империи. Да, пришлось бы обходиться без привычных благ, но столько лет сидеть в одиночной камере — ради чего? Такое впечатление, что перед нами — не барыня, а бунтовщик, хуже Пугачева. Но никакой политической или этической позиции у Салтыковой не было: она просто уперлась, как это иногда случается со всеми нами. Будь по-моему или никак.

Вообразим себе эту историю. Дарья теряет любимого мужа, она подвержена вспышкам гнева, затем, судя по всему, входит во вкус и, чувствуя полную безнаказанность, свирепеет. Она точно знает: людям ее круга, положения, образа мыслей (ни единой попытки высказать политическую нелояльность) позволены определенные вольности. Но жалобы находят адресата, и героиню последовательно проводят через серию немыслимых унижений: Салтыкову не просто судят, ей отказывают в имени и даже принадлежности к полу, «его» возводят на эшафот, привязывают цепями к столбу, а на шею вешают деревянный щит с надписью «мучительница и душегубица».

Признание вины с показательной апелляцией к мудрой и просвещенной правительнице — это все, что требовалось от осужденной. Нет. Салтычиха стояла на своем.

Зачем? Самый простой ответ — она была психически нездорова. Понятный ход, однако сумасшествие — это не потеря инстинкта самосохранения. В поведении Дарьи Салтыковой понятно не все, но ее злодеяния гарантировали отказ от анализа ее мотивов. Списать все на то, что она — «чудовище», и дело с концом.

Кажется, что ближе всех к ответу подошел Михаил Салтыков-Щедрин, который в «Господах Головлевых» описал — имея в виду прежде всего свою мать — тип сильной женщины, облеченной властью и теряющей от этого голову. Однако Арина Петровна Головлева — не только тиран, но и человек дела, порядка: общественная ткань не слишком прочна, и чтобы она не расползлась окончательно, кто-то должен железной рукой править. Разумеется, жестокость не поможет ни семье, ни самой героине, но главное — никак не повлияет на ход истории. Пройдет не так много времени, и главной помещицей русской литературы станет чеховская Любовь Раневская. Она пальцем никого не тронет, конечно, и проиграет все.

Салтычиха — человек, думающий о себе «я право имею», и как только русские поместные дворяне начнут задаваться вопросом о том, точно ли «имеют» и какое оно, это «право», к ним придет с топором Лопахин, чтобы построить новый мир, в котором, как всем кажется, никто не будет молотить крестьян поленом.

Конечно, оправдывать сегодня зверство Салтычихи — занятие странное. Стоит полагать, что никаких «загадок истории» тут нет, и все, что было раскопано следователями, чиновником Степаном Волковым и молодым князем Дмитрием Цициановым, — правда: обливала кипятком, убивала, разве что «людоедство» — перебор. И осторожные уточнения о том, что многие владетели «душ» занимались почти тем же самым, просто не попадались, звучат неубедительно, по-детски. Вина Салтыковой очевидна, о мере наказания судить уже поздно, политический аспект дела не отменяет совершенных преступлений. Все это так.

Но есть в ее фигуре, скажем осторожно, что-то еще. Салтыкова — не линейна, она — дочь своего времени, и пусть никого не собьет с толку то, что написана «кровавая барыня» одной черной краской: стоит присмотреться, и не трудно увидеть за ее душегубствами не только психологическую, но и социальную трагедию.