Плюс кооперация всей страны

Александр АНДРЮХИН

03.02.2017

5 февраля отмечается 30 лет со дня выхода постановления Совета министров СССР «О создании кооперативов по производству товаров народного потребления». С того момента в стране началась новая эпоха. Какую роль сыграли кооперативы в развитии экономики, было это решение благом или ошибкой, разбирался спецкор «Культуры». Он прошел тернистый путь частного предпринимательства.

Стремление властей разбудить у советских людей деловую жилку, дать им возможность проявить инициативу и получать за это хорошую зарплату было встречено многими с энтузиазмом. Да и государству польза. Частники и мелкие артели вполне могли бы закрыть те бреши, где не ступала нога плановой экономики, ликвидировать пресловутый дефицит. Речь в первую очередь шла о производстве товаров народного потребления, развитии сети общественного питания и бытового обслуживания. Идея кооперативной вольницы, как утверждают многие источники, принадлежит экономистам Леониду Абалкину и Абелу Аганбегяну, да и сам генеральный секретарь Михаил Горбачев оказался не против развязать руки частной инициативе. 

Возникло все не на пустом месте. Пресловутые советские цеховики — когда не сидели — орудовали не в пример проворнее госпредприятий. Благодаря им в стране еще до перестройки появлялись «фирменные» пакеты и маечки с заграничными поп-звездами, почти импортная обувь, элегантные дамские кофточки и даже джинсы. 

Частники-кооператоры (наемный труд использовать запрещалось) должны были в короткий срок заполнить пустые полки товаром. Испытать фарт кинулись миллионы.

Захватило новое поветрие и автора этих строк. В деньгах я особо не нуждался, увлек сам процесс. Жил тогда в Ульяновске, работал в газете. С женой, дипломированным модельером-конструктором, достали рулон дефицитной плащовки, полмешка гусиного пуха и десяток фирменных кнопок. За ночь сшили два пуховых пальто и, едва дождавшись утра, сами в пуху и перьях, побежали на рынок. Товар оторвали с руками.

Вдохновленные успехом, купили вязальную машину и начали производство джемперов. Изделия относили в коопторг, хотя можно было и продавать на рынке. Но до чего ж приятно заходить в магазин и видеть на прилавке вещи собственного производства, которые выгодно отличались от мрачного госплановского ассортимента!..

Индивидуалам полагалось зарегистрироваться в горсовете. Но ни один магазин не требовал разрешения на кооперативную деятельность и принимал изделия без всяких квитанций, расплачиваясь наличкой. По закону полагалось отдавать с прибыли пять процентов, и я честно пытался это сделать. В налоговой инспекции меня долго гоняли по кабинетам, затем заявили, что мелкие кооператоры, как я, на первые три года освобождены от выплат. 

Помню, как весной 1987-го ожили вещевые рынки и кооперативные магазины. В свободной продаже появились джинсы-варенки, кожаные куртки, футболки, бейсболки, фирменные кроссовки. Лучший среди «Адидасов» — армянский: немного грубоватый, но сносу ему не было лет пять, не меньше. Общество, надо сказать, кооператоров не полюбило. В народе держалось стойкое мнение, что высокие доходы не могут быть честными, и если какие-либо товары недоступны каждому, то пусть уж их не будет совсем.

Наконец, нас заметили более солидные кооператоры. Жену пригласили на предприятие «Терра», где производство вязаных изделий поставили на поток. Круглосуточно трудились автоматические машины «Соболь» с программным управлением. Чудо техники. Сдав заметки в газете, я бежал на работу к супруге — там кипела жизнь. Глаза у людей горели, энтузиазм зашкаливал, было полное ощущение, что попал в атмосферу первых пятилеток, как это показано в фильме «Время, вперед!». Одно отличие — сумма прописью. Но не только же в деньгах дело. Возможности роста и самореализации поражали. Несколько раз высказался в качестве гостя и мигом получил предложение от будущего шефа: «Бросай, Саня, свою газету и ступай к нам коммерческим директором». В мои обязанности входил сбыт продукции. В торговые точки — по договорам, частным коробейникам — под расписку. Взяв с утра товар, вечером они приносили в полиэтиленовых пакетах горы скомканных купюр. Я кидал их в коробку из-под телевизора «Темп», слегка утрамбовывал и относил гендиректору. Какой там учет... Машины работали день и ночь напролет. Шерсть подвозили бесперебойно. Продукция из-под станка тут же улетала на продажу. Сколько изделий мы выпускали в сутки, об этом, мне кажется, не знал и сам шеф. Но надуть его мне и в голову не приходило. 

Была потрясающая атмосфера — живая, веселая, творческая. Осваивалось все с легкостью. Уже через месяц я знал приемы моментального сбыта продукции. Замедлились продажи гамаш — меняем их у другого предприятия на ходовой товар, например шампуни или колготки. Все это улетало мгновенно. Однажды мне на бартер предложили даже грузовой самолет...

В марте 1988 года ввели прогрессивное налогообложение работников кооперативов. С зарплаты от 500 до 700 рублей в месяц подоходный налог составлял почти треть, от 1000 до 1500 — 70 процентов, а если свыше — то все 90. При этом обычная по стране составляла 150 рублей. Закон пошел одной дорогой, а жизнь — другой. Зарплата по ведомостям у нас не превышала минимальной нормы, реальные же деньги шли по-прежнему из картонной коробки. 

Сегодня много написано о том, что сгубило кооперативное движение. Большинство думает: инициативу начали зажимать сверху. Неправда. Как человек, находившийся в самой гуще процесса, могу сказать: всему виной расширенные права, свалившиеся внезапно на кооператоров. 

26 мая 1988-го вышел закон «О кооперации в СССР». Разрешалось не только производить товары народного потребления, но и торговать, использовать наемный труд. Сразу после этого стали появляться конторы, которые лишь перепродажей и занимались. Производителей же от прилавка оттеснили. Процесс коснулся всех областей. Начали открываться видеозалы, на месте общественных туалетов возникли платные. Им даже названия давали. Запомнилась «Новая волна». Ниже красовалась закавыченная строка Лермонтова: «Под ним струя светлей лазури».

Сегодня ясно, что именно закон «О кооперации...» не дал производственникам толком встать на ноги. Если бы его издали хотя бы на три года позже, те успели бы выйти на другой уровень, создать собственные торговые сети. Но в 88-м заниматься производством стало уже невыгодно.

Помню, как к нам в первый раз пришли иностранные покупатели. Французы. Скрупулезно рассматривали наши джемпера и пуловеры, мяли их в руках, цокали языками и даже пробовали на зуб. Именно они научили меня этому способу отличать шерсть от синтетики. Купили небольшую партию джемперов и спросили, где мы берем сырье. Я наивно выложил, что здесь же, в Ульяновской области, на Барышской фабрике первичной обработки шерсти. Потом не раз в этом раскаивался.

Не скрою, мечталось об импорте нашей продукции под собственным брендом, с лейблом на русском языке. Шли разговоры, что Европа скоро откроет нам свои рынки. Под это дело мы планировали купить еще два «Соболя». Но, увы. Мечтам не суждено было сбыться. Кооперативное движение прекратилось так же внезапно, как и началось. В 1992 году, с введением 28-процентного налога на добавленную стоимость. Мгновенно возросла стоимость шерсти. Параллельно в страну хлынул импорт. Рынки действительно открыли. Но в одностороннем порядке. Пестрые турецкие джемпера из синтетики приводили нас с коллегами в ужас. Удручало не только ядовитое сочетание цветов, но и кустарное качество. Жидкая вязка, пузыри на локтях. Через неделю джемпер весь покрывался катышками. Стирка окончательно добивала изделие.

Мы же производили трикотаж совсем другого уровня. Я и сегодня ношу пуловер и джемпер нашего предприятия. Они по-прежнему выглядят, как новенькие. Но в то время с турецким хламом мы соперничать не могли. Он стоил вдвое дешевле. Да и фабрика, где мы покупали сырье, стала сотрудничать с иностранцами. На нашу долю продукции уже не оставалось. Или надо было платить значительно выше, чтобы перебить предложение конкурентов. Дальнейшее производство оказалось бессмысленным. Мы распустили персонал и выставили оборудование на продажу. 

А я вернулся в газету.


Бендеру и не снилось

Кооперативное движение вынесло на поверхность множество новых имен. Страна узнала о легендарном золотодобытчике Вадиме Туманове, чьи артели пополнили золотой запас страны более чем на 500 тонн. Движение стало трамплином для крупных российских бизнесменов. Например, Владимир Гусинский, создавший кооператив «Металл», сначала специализировался на женских украшениях, затем на изготовлении гаражей. Владимир Мельников шил джинсы в кооперативе «Глория Джинс». Владимир Семаго открыл первый ресторан для интуристов. Владимир Брынцалов продавал мед, добытый на собственных пасеках. Александр Смоленский — первый кооператор, занявшийся переработкой вторсырья. 

Особо выделялся Артем Тарасов, ставший первым официальным советским миллионером. В апреле 1987-го он создал кооперативное брачное агентство «Прогресс». За пять дней туда явилось 4 тысячи человек, и каждый выложил 25 рублей. Итого — 100 тысяч рублей на 12 членов кооператива. Власти прикрыли лавочку. Вполне законно: такую деятельность никак нельзя было назвать производством товаров народного потребления. Вышедший в мае 1988 года закон позволил реализовать хитроумную схему. Как вспоминает сам Тарасов: у интердевочек покупали доллары по три рубля. Затем за 500 долларов за границей приобрели компьютер. Перепродали госпредприятию по официальной цене — 50 тысяч рублей. Таким образом, 1,5 тысячи рублей менее чем за месяц превратились в 50 тысяч. На эти деньги купили 60 тонн вторичного алюминия и сбыли его на внешнем рынке за 60 тысяч долларов. На выручку взяли уже 120 компьютеров, и дальше пошло по тому же кругу. 

Примечательно, что Тарасов и его сотрудники исправно платили все положенные налоги и взносы. На том и погорели. Сам Тарасов с получки отдал 180 тысяч рублей налога за бездетность (6 процентов от зарплаты), а его зам, член КПСС, отсчитал 90 тысяч одних только партвзносов (три процента). Едва ли не на следующий день тарасовский кооператив «Техника» закрыли.