На своей территории

Тамара ЦЕРЕТЕЛИ

25.06.2015

В рамках 37-го Московского международного кинофестиваля Никита Михалков презентовал новую книгу. «Территория моей любви» стала первой автобиографией режиссера.

За перо президент ММКФ брался и прежде — в прошлом году вышло издание «Публичное одиночество». Правда, оно представляет собой не жизнь постановщика, рассказанную им самим, а сборник наиболее ярких высказываний и выдержек из интервью за последние сорок лет.

В отличие от предшественницы, «Территория моей любви» — автобиография в чистом виде. Представляя книгу, автор обмолвился: это лишь «пробный камень», часть задуманного проекта, куда войдут воспоминания и мастер-классы. О том, что режиссер не собирается ограничиться «Территорией», свидетельствует и сама книга. Например, Михалков пишет: «Моя подробная армейская история, Бог даст, еще впереди. Я когда-нибудь издам свои «записные книжки» — дневники, которые я вел в армии, а потом их двадцать лет прятал, ведь если бы их обнаружили, мне бы мало не показалось. Тогда и станет ясно, что в 1972 году я по своим убеждениям не сильно отличался от времени нынешнего».

А пока Никита Сергеевич уверяет: своей книгой не собирался никого шокировать, но всего лишь хотел передать «ощущения от довольно длинной жизни». Шокирующего здесь и вправду не найти, разве что может удивить предельная откровенность: режиссер рассказывает обо всем — родителях, работе, женщинах, детях, внуках... Но начинает с «корневой системы» — с предков, среди которых были участники Куликовской битвы, родственники царя Михаила Федоровича, воеводы. И, конечно, Василий Иванович Суриков — потомок сибирских казаков, не терпящий полутонов: «Слово «теплый» он вообще ненавидел (допустим, выражение «теплые отношения»). Говорил: «Теплыми могут быть только помои. Либо горячее, либо холодное; либо души не чаю, либо терпеть не могу!»

Такой же «резко континентальный» характер унаследовала Наталья Петровна Кончаловская, тоже некоторые вещи не переносившая: «Она не любила праздных людей, как и праздных животных, которых дома держат только для красоты». И исповедовала почти «катакомбное христианство», как и все верующие люди того времени. «Если возникали «вопросы», отец говорил, обаятельно заикаясь, начальству: «Ну что же вы хо-хо-тите, она 1903 го-о-да рождения. Ей уже че-че-тырнадцать лет было, когда революция совершилась!»

Вообще, рассказывать о «Территории» — все равно, что пытаться напеть соседу Шаляпина, бессмысленно. Вот, например, цитата о некоторых методах отцовского воспитания — их режиссер испытал на себе, после того, как в нежном возрасте попробовал пиво. «Со словами: «А что, в пивных ш-школьники сидят?» — я получил затрещину, которая в моем сознании теперь прочно связана с великой русской литературой. Я летел мимо книжного шкафа, и там мелькали фамилии: Толстой, Достоевский, Чехов, Ахматова...»

А это из рассуждений об актерской профессии: «Актер — это некая «субстанция». И человек, и не человек. У него есть дом, семья, обязанности, гражданская позиция, но он все отдаст и отодвинет ради хорошей роли. Если, конечно, это настоящий актер. Когда в Московском Художественном театре случались выходные, Иван Михайлович Москвин приезжал в театр, выпивал с реквизитором, брал у него детский гробик, нанимал извозчика и ездил с этим гробиком по городу, рыдая. Старушки крестились, женщины утирали слезы... Вот — квинтэссенция актерства».

О вере: «На все воля Божья. Правда, я часто повторяю: «Если Господь управит». Но эти слова направлены не в прошлое, а в будущее — как попытка смирения. Люблю гениальные слова Юза Алешковского: «Свобода — это абсолютное доверие Богу». Не вера, а именно доверие. То есть я не просто верю в Тебя, я доверяю Тебе во всем. И потому свободен».