Впрочем, избавиться до конца не получается. Нередко возникает интертекст — отсылка к хрестоматийным образам. Например, в простой сценке — рабочие приколачивают дорожный знак — можно увидеть шедевр Рембрандта:

— В жизни ничего случайного нет. Выходишь на улицу, вешают знак «Пешеходный переход», и ты понимаешь, что уже это видел: Рембрандт, «Снятие с креста». В итоге жена надела каску, и я эту сцену написал. Нужно было только решить, что дать в руки — молоток или плоскогубцы. Если плоскогубцы — значит, все-таки снимают с креста. Я же считаю, что мы до сих пор пытаемся распять… 

Вторая часть проекта — масштабная инсталляция. Владимир Мигачев выстроил стены из пустых коробок и написал на них картины. Это виды городских окраин: одинаковые многоэтажки, опутанные проводами фонарные столбы, заборы с объявлениями. «Новый район, рядом с которым я живу», — поясняет художник. И одновременно — окраина любого российского города. Подобные районы автор называет «архитектурным преступлением». Мигачев — не первый, кто исследует урбанистическую поэтику. Другой пример — казанский художник Ильгиз Гимранов, у которого, правда, и хрущевки, и запущенные дворы выглядят на удивление ностальгичными. Совсем иное настроение у работ Владимира Мигачева: не умиление бытом, но — разочарование. Об этом свидетельствует сюжет: в уличном мусорном баке — картина. На обороте надпись: «В. Мигачев. Холст. 2018». 

— Когда гуляешь по этому району, иногда подходят незнакомцы и просят: «Брат, дай 37 рублей», — рассказал художник. — Ты не понимаешь, почему именно 37. Оказывается, столько стоит пузырек в аптеке. С другой стороны, люди приезжают сюда и радуются, потому что им удалось перебраться в большой город, вырваться из глуши. Это уже проблема социальная, не архитектурная, и она очень большая… Я шел и думал — где я уже это пережил? И вспомнил — когда прочитал «Тошноту» Сартра. Решил тогда воспроизвести этот район. Чтобы зритель ходил среди коробок, похожих на клетки. Коробки, кстати, из-под строительных материалов, из гипермаркета.

Томик «Тошноты» — один из экспонатов выставки. Экзистенциальное одиночество и отчаяние остро ощущали философы XX века. Сартр писал: «Я отброшен в настоящее, покинут в нем». Хайдеггер суммировал это чувство в идее Dasein — заброшенности человека в мир. Впрочем, в работах Мигачева есть место и надежде: художник прибегает к фирменному приему — среди серой краски ставит несколько ярких акцентов, и картина оживает. А зритель — сильнее ощущает «вкус» цвета. 

Особое настроение роднит российского художника с певцом одиночества и пустого пространства — Эдвардом Хоппером. Правда, американский автор наделял героев индивидуальностью, а у персонажей Мигачева, и так редких, не разглядеть лиц. Однако оба художника делают акцент именно на пространстве. Хоппер пишет интерьеры гостиниц и домов — и от этих картин веет щемящей тоской. Российский художник изображает овощную лавку — не видно ни продавца, ни покупателей. И что-то хопперовское есть в этой одинокой освещенной витрине.

А еще Владимира Мигачева отличает стремление экспериментировать — и постоянно совершенствоваться:

— У меня есть мечта. Я с детства хотел стать художником. Сейчас мне 60 лет, и я до сих пор хочу стать художником. Понимаю, что у каждого автора есть потолок, и очень боюсь этого потолка. И стараюсь его «приподнять».