А также в области пейзажа

Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

06.09.2019

Фонд In Artibus представил выставку работ Николая Ромадина «Область русского пейзажа». 

Здесь не в первый раз обращаются к творчеству художника. Четыре года назад при поддержке Фонда состоялась ретроспектива живописца в Русском музее. Тогда публике показали около 70 экспонатов, в том числе звеняще-хрустальный «Вид на зал Рембрандта в Эрмитаже» (1955). Московские зрители увидят 80 произведений из частных коллекций. В том числе  редкие вещи: например, «Вечеринку. Рассказ летчика» (1939). Мастер изобразил уютные квартирные «посиделки»: светящийся лимонный абажур, длинные тени на стенах. По-летнему открытый балкон, за столом — компания, внимательно слушающая рассказчика: лишь парочка в углу отвлеклась на свою беседу. Не сразу вспоминаешь, что мирная сценка написана на пороге Второй мировой. Художник, отдававший предпочтение пейзажу, впоследствии уничтожил другие творения, выполненные в жанре советской тематической картины. Сохранившийся пример — единственный.

В экспозиции есть и портреты: изображения сына, жены, безымянных моделей. Или неожиданные вещи — вроде экспрессивного «Укрощения коня» (1950-е). Впрочем, еще больше пейзажных работ, в основном среднерусских видов, которые Ромадин искренне любил. «Сын самарского слесаря, человек, вышедший из самой сердцевины народа», как говорил Константин Паустовский, относился к родной природе особенно нежно. Паустовский, оставивший очерк о мастере, пытался сформулировать эти чувства: «Во время путешествий мы часто бываем восхищены блеском чужеземной природы, но она никогда не сможет затмить природу русскую. Наоборот, чем ярче чужое, тем ближе свое. Ничто — ни лиловый пожар Эгейского моря, ни розовеющий мрамор и алые олеандры Эллады, ни синий сказочный воздух Сицилии, ни золотая тусклая дымка над бессмертным Парижем, — ничто не только не может приглушить нашу память о своей стране, но, наоборот, доводит ее до почти болезненной остроты. Я испытал это на себе, когда в туманных предосенних садах Версаля с их почернелой, как старая позолота, листвой, с их геометрической пышностью я — совсем не знаю почему — вспомнил крошечный городок Спас-Клепики, и у меня заныло сердце».

Впрочем, Ромадин изображал и зарубежье — Амстердам, Рим, Венецию, Дамаск. И выполнены эти вещи ничуть не хуже. Как любой большой художник, он не укладывался в общепринятые рамки. В целом его работы удивительно вневременны и внеидеологичны: историческая лихорадка XX века словно не затронула живописца. Густая тайга и молодая звонкая яблонька, весенний, еще покрытый снегом лес и пышный цветущий куст... Это не затворничество Моранди, искавшего успокоения среди привычных вещей, но тоже своеобразный эскапизм. Отшельничество — при внешней сохраненной связи с миром: Ромадин был лауреатом Ленинской премии, а также Сталинской премии второй степени. Но всегда тянулся к тому, что находилось вдали от торжественных залов и пышных речей. И переносил увиденное на холст. Как заметил Паустовский: «Картины Ромадина неотъемлемы от природы. Они — живые ее куски. От этих картин можно озябнуть на ветру, вдыхать всей грудью весенний речной холодок, промокать насквозь от дождя, услышать запах сосновой перегретой хвои».