Джордж Андервуд: «Никто не мог предсказать судьбу Дэвида Боуи»

Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

17.01.2019

Центр фотографии имени братьев Люмьер представил первую в Москве экспозицию снимков Дэвида Боуи. Автор — легендарный Стив Шапиро, запечатлевший Энди Уорхола, Мартина Скорсезе, Жаклин Онассис и работавший на съемочных площадках фильмов «Крестный отец» и «Полуночный ковбой». 

Выставка включает в себя кадры, сделанные в 1970-е, в том числе — совместное выступление Дэвида с певицей Шер, а также фрагменты частной фотосессии 74-го года, использованные для оформления альбомов Station to Station, Low и сборника Nothing Has Changed. Сам Шапиро на вернисаж не приехал, однако российскую столицу посетил близкий друг музыканта, художник Джордж Андервуд — он не только придумал несколько обложек дисков Боуи, но и в некотором смысле создал необычный имидж артиста.

культура: Дэвид Боуи постоянно примерял новые образы, но одна деталь оставалась неизменной — разные глаза, придававшие ему вид инопланетного существа...
Андервуд: Можно сказать, я за это ответственен. Мы познакомились в 1956 году, еще в средней школе. У подростков, конечно, на уме только девочки. Нам обоим очень нравилась одна барышня, Кэрол Голдсмит, однако мы не знали, как с ней заговорить. Я попросил у родителей разрешения устроить вечеринку по поводу пятнадцатилетия. Пригласил Кэрол. К восьми вечера все уже были пьяны, особенно Дэвид. Я следил, чтобы гости не перевернули дом вверх дном. Извинился перед Кэрол за бедлам и, собравшись с духом, позвал ее на свидание. В намеченный день позвонил Дэвид и сказал: «Она просила передать, что хочет увидеться со мной, а не с тобой». Идти не было смысла, но я все-таки явился, пусть и с опозданием. Кэрол ждала целый час. Как оказалось, Дэвид меня обманул. Я очень разозлился. А на следующий день услышал, как он врет нашим приятелям, что встречается с Кэрол. Подошел и ударил его по лицу. Через несколько дней отец спросил: «Ты правда повредил своему другу глаз?» Оказывается, Дэвид попал в больницу, чуть не потерял зрение. Я был в шоке. Пришел в палату, извинялся, рыдал.

культура: Этот инцидент не повлиял на дружбу?
Андервуд: Нет, мы по-прежнему близко общались. Вместе мечтали об успехе в шоу-бизнесе, играли в группах. Говорили друг другу: «Ты послушал эту пластинку? Мы сможем лучше!» Я стал вокалистом The Konrads — поп-коллектива, исполнявшего в основном каверы. Приходил в школу вымотанным, с кругами под глазами. Дэвид хотел присоединиться к нам, играть на саксофоне — среди ровесников это считалось экзотикой. Я позвал его на репетицию. В итоге он влился в наш бэнд. Пел по-прежнему я — Дэвид исполнял лишь пару композиций. Затем я поссорился с ударником и покинул группу. Боуи продержался чуть дольше, однако позже тоже ушел — нужно было двигаться вперед, расти. Мы под именем Davie Jones & The King Bees выпустили сингл. Дэвид хотел видеть свою фамилию в названии. Он говорил: «Джордж, ты всегда сможешь заниматься живописью, а у меня есть только музыка». Я действительно стремился в шоу-бизнес, чтобы заработать денег, а потом планировал посвятить жизнь изобразительному искусству. Эта мысль оказалась не самой удачной. Музыканту, особенно в те годы, трудно было прокормить себя. Микки Мост, продюсер группы The Animals, однажды вез меня на «Порше» по Лондону. Спросил, зачем я занимаюсь музыкой. Честно ответил: хочу получать 100 фунтов в неделю — мелочь по меркам сегодняшнего дня. Мост рассмеялся: «Даже Эрик Бёрдон, вокалист The Animals, столько не зарабатывает». А ведь в день продавалось 80 000 копий The House of the Rising Sun. В общем, я понял: ловить нечего. Пережил нечто вроде нервного срыва, решил вернуться в колледж, закончить обучение и все-таки стать художником. В 21 год начал работать как фрилансер, оформлял обложки книг, выполнял заказы Дэвида. Создал иллюстрацию для альбома Space Oddity. Боуи предложил общую идею — сделать рисунок по мотивам знаменитого мемориала Корпуса морской пехоты, только вместо солдат с флагом изобразить двух астронавтов, держащих розу. Потом я раскрасил его фотопортрет для обложки диска Hunky Dory.

культура: Боуи тоже увлекался живописью?
Андервуд: Прежде всего коллекционированием. После его смерти часть огромного собрания была выставлена на аукцион. Моих произведений там не оказалось — очевидно, семья решила оставить их себе. Вообще, Дэвид любил экспрессионизм — Эрика Хеккеля, Эгона Шиле. Сам рисовал не очень много. Брал уроки у Джона Беллани — шотландского живописца, написавшего, кстати, несколько портретов Боуи.

культура: В детстве потенциал Дэвида был очевиден?
Андервуд: Абсолютно нет. Он вел себя как обычный ребенок. Мечтал о будущем, строил планы. Однако в отличие от многих не боялся действовать. И все же никто не мог предсказать его судьбу. Те, кто утверждает обратное, просто лгут.

культура: Слава изменила Боуи?
Андервуд: Отношение ко мне точно осталось прежним. Я знал его дольше, чем кто-либо из друзей. Моя мама говорила: «Этот Дэвид слишком самовлюбленный». Но мне так не казалось. Просто наши родители были старомодными: не любили строить воздушные замки, мечтать вслух. А мы легко рассуждали о том, как станем знаменитыми. И не видели в этом ничего предосудительного.

культура: Боуи дал единственный концерт в России в 1996 году. И считал его одним из худших выступлений: зал КДС оказался заполнен нуворишами, совсем не знакомыми с его творчеством...
Андервуд: Да, я слышал. Он, кажется, сильно расстроился, даже плакал. Дэвид вообще был очень чувствительным. Помню, разрыдался после одного из концертов The King Bees: публика принимала неважно, мы исполнили не те песни, которые она ждала. Дэвид полностью выкладывался в творчестве. Он запомнился мне как тонкий, умный, начитанный человек. С ним можно было поговорить о чем угодно.