ДЕКОративное искусство

Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

13.03.2018

Столичная галерея «Эритаж» отпраздновала 10-летие выставкой «Постконструктивизм, или Рождение советского ар-деко: Париж — ​Нью-Йорк — ​Москва». 

Проект посвящен искусствоведческому спору: многие исследователи до сих пор сомневаются в существовании отечественного извода «джазового модерна», как называли это направление в архитектуре и дизайне 1920–1930-х. Корень всех проблем — ​различие в генезисе: американские и французские образцы ар-деко восходят к изящному ар-нуво; другим источником вдохновения служили монументальные постройки Древнего Египта и Вавилона. Поначалу некоторые зодчие, увлеченные модой, игнорировали набиравший силу и влияние функционализм: лишь во второй половине 1930-х появился стиль «стримлайн» с плавными линиями, избавленный от излишнего декора. В Стране Советов передовая архитектура вышла из «шинели» конструктивизма: скупого на выразительные средства, рационального и в то же время мечтательного, устремленного в будущее. Отличия в бэкграунде неизбежно отразились на облике зданий, а также на дизайне посуды, мебели, украшений, одежды.

Галерея показала каноничные образы ар-деко, сопоставив их с советскими интерпретациями стиля. Любопытно, что Париж представляют несколько выходцев из Российской империи. Например, знаменитый Эрте (Роман Тыртов): дизайнер, создатель роскошных костюмов к театральным постановкам и ревю. Русский самородок увлекался и скульптурой: в частности, здесь можно увидеть бронзовые статуэтки Зевса и Геры, а также деву, чьи развевающиеся волосы придают фигурке сходство с буквой «Р» — ​композиция навеяна знаменитой графической серией «Алфавит». Квинтэссенцией ар-деко выступает и другой экспонат: кресло, спроектированное в 1950-м Эмилем Берно по образцу мебели, украшавшей салон первого класса лайнера «Нормандия». Трансатлантический турбо-электроход, спущенный на воду в 1932-м, поражал пассажиров великолепными интерьерами, выполненными по последнему писку моды. Как и созданный ранее океанский лайнер «Иль де Франс», он стал символом нового стиля. Ильф и Петров в «Одноэтажной Америке» красочно описывали путешествие первым классом «Нормандии» — ​буржуазный рай отчего-то пришелся сатирикам не по душе: «Все громадно в первом классе: и палубы для прогулок, и рестораны, и салоны для курения, и салоны для игр в карты, и специальные дамские салоны, и оранжерея, где толстенькие французские воробьи прыгают на стеклянных ветках и с потолка свисают сотни орхидей, и театр на четыреста мест, и бассейн для купания — ​с водой, подсвеченной зелеными электрическими лампами, и торговая площадь с универсальным магазином, и спортивные залы, где пожилые лысоватые господа, лежа на спине, подбрасывают ногами мяч, и просто залы, где те же лысоватые люди, уставшие бросать мяч или скакать на цандеровской деревянной лошадке, дремлют в расшитых креслах, и ковер в самом главном салоне весом в тридцать пудов. Даже трубы «Нормандии», которые, казалось бы, должны принадлежать всему пароходу, на самом деле принадлежат только первому классу. В одной из них находится комната для собак пассажиров первого класса. Красивые собаки сидят в клетках и безумно скучают. Обычно их укачивает. Иногда их выводят прогуливать на специальную палубу. Тогда они нерешительно лают, тоскливо глядя на бурный океан».

Американские здания эпохи ар-деко выглядели более мощно и монументально, чем французские постройки. Наиболее яркий пример — ​нью-йоркские небоскребы, повлиявшие, в частности, на облик московских высоток. На выставке можно увидеть «Современный Вавилон»: впечатления архитектора Вячеслава Олтаржевского, командированного в Штаты в 1924 году изучать многоэтажное строительство. Туфли и платья девушек эпохи джаза, вымпел со Всемирной выставки в Нью-Йорке (1939), на которую приезжали наши архитекторы — ​Иофан, Алабян… В целом раздел больше сосредоточен на отечественном восприятии заокеанского опыта. Так, здесь представлен скульптурный портрет Серафимы Ивановны Лычевой, музы и гражданской жены Александра Дейнеки: мэтр изобразил возлюбленную с тяжелым золотым колье на шее (1930-е). А керамические творения Владимира Ковальского — ​вазы и пепельницы — ​показывают преломление заграничной эстетики в оптике постконструктивизма.

Наконец, самый большой раздел посвящен советским практикам. Эклектичность, одна из главных черт ар-деко, доходит до максимума. С одной стороны, интерьеры Иосифа Вакса — ​редкие по чистоте стиля, такие, скорее, ожидаешь увидеть за границей. С другой — ​неожиданный кульбит архитектора-конструктивиста Ивана Леонидова: проект виллы в поселке Ключики близ Нижнего Тагила с отсылками к древним средиземноморским культурам, а также с веселым разноцветным балконом, способным поставить пуриста в тупик. В эпоху, когда культивировалось не частное, а коллективное, подобные здания, рассчитанные, скорее, на одну семью, выглядели вызывающе.

Черты ар-деко обнаруживались и в театре: например, в сценографии Вадима Рындина. Будущий муж примы Галины Улановой, скорее всего, был хорошо знаком с западными образцами — ​его произведения органично смотрелись бы на заграничных подмостках. В дизайне тканей проявила себя Наталья Киселева, ученица Людмилы Маяковской, сестры поэта. Вообще отправной точкой для становления «зигзага модерна» (как еще называли стиль) стали итоги конкурса проектов Дворца Советов: на выставке можно увидеть эскизы Алексея Щусева и Ильи Голосова. Однако куда больше внимания уделено не циклопическому сооружению, так и не реализованному, а московскому метро. И это неудивительно: здесь ар-деко, пожалуй, удалось воплотиться наиболее полно. Интерьеры станции «Дворца Советов» («Кропоткинская»), придуманные Алексеем Душкиным и Яковом Лихтенбергом, перронный зал «Охотного ряда» (Дмитрий Чечулин), центральная подстанция метрополитена на Большой Никитской (Даниил Фридман), барельефы с изображением спортсменов для станции «Динамо» авторства Елены Янсон-Манизер (а по соседству — ​«Конькобежец» ее мужа Матвея Манизера для завода «Красный выборжец»)… В Советской России ар-деко не удалось достичь той тотальности, что отличала стиль в Америке и Европе. Однако отзвук «ревущих двадцатых» был, без сомнения, слышен и у нас.