Пейзаж, нарисованный грустью
22.06.2017
В ГМИИ им. А.С. Пушкина открылась выставка Гарифа Басырова — графика, знакомого многим по иллюстрациям в легендарном журнале «Химия и жизнь». «Обитаемые пейзажи», давшие название экспозиции, — главный цикл художника: гротескные изображения человеческих фигур среди пустынных просторов. Представлены и поздние пластические работы: небольшие странные создания — «инкубусы», результат увлечения скульптурой. Кураторы Алексей Савинов и Мария Гадас погрузили зрителя в необычную вселенную: меланхоличную и саркастичную, полную горькой иронии и тихой лирики.
Басыров окончил знаменитую Московскую среднюю художественную школу. Затем оттачивал стиль во ВГИКе, где приобрел, по словам режиссера Александра Митты, кинематографическое мышление. Действительно — маэстро творил циклами: его картины нельзя рассматривать по отдельности. Лишь собранные вместе, они дают представление о герое. Сам Гариф Шарипович говорил об образе советского человека, но тут же замечал: «Не слишком доверяйте словам художника, смотрите его работы». Теперь, когда после смерти мастера (совершенно внезапной) прошло уже 13 лет, понимаешь: персонаж Басырова универсален. Вероятно, именно поэтому его творчество находило признание во всем мире: у графика было более 30 дипломов и призов международных конкурсов.
Первое, что замечаешь в произведениях, — ювелирный штрих: точное движение карандаша по тонированной шероховатой поверхности. Художник рассказывал: «Хороший рисунок и бумага всегда лучше и честнее, чем большая и важная картина». За неприятием огромных полотен скрывалась тяга к уединению, стремление делать личное, непохожее, свое. Басыров не был реалистом в привычном смысле слова, хотя в его героях угадывались знакомые черты. Здесь носили габардиновые пальто, шапки-ушанки и строгие костюмы, бегали на лыжах в смешных ретроботинках и спали на раскладушках. Однако вся соль — вовсе не в типичных деталях советского быта. Эти странные люди-глыбы могли, задрав головы, глазеть на ночное небо («Звездное небо», 1983). Или, забыв о приличиях, лихо бить по мячу («Спорт V», 1991). И даже проноситься — будто облако или персонаж Шагала — над спящим городом («Объект», 1990). Важную роль в композиции играли пейзажи, напоминающие о работах сюрреалистов. С печальными полями, лугами, песчаными равнинами фигуры вступали в непонятные отношения: порой выглядели чужеродно на их фоне, а иногда казались вполне на своем месте.
О самих героях, нередко изображенных парно, критики писали: «Одиночество вдвоем». Минувший век знал много примеров экзистенциальных метаний, тоски и потерянности, и в творчестве Басырова эти настроения воплотились наиболее ярко. В искусстве его «братьями» стали американцы Эдвард Хоппер и Эндрю Уайет. Полуночные посетители кафе и одинокие постояльцы гостиниц, изображенные Хоппером, жители глухой провинции, запечатленные Уайетом, и, наконец, люди, одетые по моде 1930–1950-х, воссозданные Басыровым, — все они смотрятся персонажами одного ряда. Странными, нездешними, обнаружившими в бытии какую-то загадку.
С картинами соседствуют произведения совсем иного ряда — «инкубусы»: крошечные деревянные фигурки, напоминающие египетских божков с металлическими деталями в духе стимпанка. Гариф Шарипович уверял, что они символизируют некие загадочные артефакты из будущего: найденные тогда же, но представленные сейчас. Тут вновь проявляется, по словам Митты, философский юмор художника, но главное — стремление показать, что материальность мира зыбка и под ней скрывается что-то страшное и необычное. «Мои персонажи действительно пытаются прикоснуться к тайне», — говорил Басыров, и вслед за ними такая возможность предоставляется и зрителям.
