Цвет и трепет

Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

15.06.2017

Галерея «Веллум» представила работы Артура Фонвизина и его ученицы Веры Яснопольской. Выставка «Цветение в акварели» в столичном «Открытом клубе» дает возможность не только полюбоваться на хорошеньких цирковых наездниц, нарисованных мэтром, но и убедиться в его педагогическом таланте.

Фонвизин — фигура, стоящая особняком в русском искусстве: подобной автономией и ни на кого не похожим стилем обладал лишь еще один самородок — Николай Фешин. Кровно связанный с объединением «Голубая роза», участник первой выставки «Бубнового валета», Артур Владимирович, однако, до конца не порывал с традицией. Во-первых, сохранял верность принципам импрессионистов — даже когда направление считалось безнадежно устаревшим. А во-вторых, подобно великим художникам прошлого, сумел оставить после себя школу, хоть со временем и угасшую.

Ученицы появились у Фонвизина случайно, почти от безысходности: в 1950-е из-за трудного материального положения ему пришлось открыть курсы. Одной из тех, кто захотел освоить технику мокрой акварели, стала Вера Яснопольская, работавшая архитектором у Алексея Щусева. Кстати, галерея «Веллум» в 2008 году уже устраивала выставку, посвященную творчеству Фонвизина и его многочисленных последовательниц. 

Но на сей раз решили сосредоточиться на самой выдающейся.

— Спустя девять лет после предыдущего проекта я поняла: остальные ученицы — дамы, а это — художник, — объяснила арт-директор Любовь Агафонова. — Работы Яснопольской написаны тогда, в 50-е, в студии Артура Владимировича. В них ярко проявляется гений преподавателя: как тонко он сумел передать свое мастерство. К нам приходил коллекционер Александр Хвалебнов, владелец многих картин Фонвизина, который отметил, что ряд творений Веры Леонидовны можно перепутать с произведениями мэтра.

Действительно: на акварелях Яснопольской — те же нежные причудливые переливы, которые поражали поклонников Фонвизина. Сам живописец в молодости писал маслом: подтверждением тому служат ранние «Фантазии на тему Отелло» (1900). Однако именно акварель дала ему невероятную свободу. Художник даже не делал карандашного рисунка: сразу набирал краску, смешанную с водой, и творил волшебство на бумаге — правда, в очерченных воображением границах. Особенно удачными выходили женские портреты (к сожалению, на выставке их не так много). Зато есть изображение той самой ученицы — Яснопольской: сосредоточенной, чуть углубленной в себя, с немного капризными губами (1950-е). В основном же представлены эфемерные наездницы: легкие цветовые пятна и изящный контур, выполненный несколькими прикосновениями. Работы Веры Яснопольской все же несколько иные: включенные в экспозицию натюрморты кажутся более вещными и осязаемыми по сравнению с невероятными фантазиями мастера. Понятно, что проект не может исчерпывающе осветить творчество двух живописцев. Но спорить с тем, что Фонвизин витал в каких-то особых эмпиреях, бессмысленно.

Солистка Большого театра Нина Чистова, несколько лет позировавшая мэтру, рассказала:

— Он был хорошим человеком, от которого исходила мудрость. Артисты — народ эмоциональный, легко раздражаются, но с ним подобных ситуаций не возникало. Фонвизин казался немного блаженным. Приезжал в театр каждый день. Привозил патефон, пластинки — например, записи Анастасии Вяльцевой. Он не мог творить в тишине. Трудился быстро, обычно сеанс длился час, максимум — полтора. Подсказывал, какие должны быть аксессуары: пачка, шаль, цветы. Меня писал часто, сделал, наверное, семь портретов. Один храню до сих пор, изображена на нем в образе Лебедя. Другой недавно видела в антикварной галерее в ЦДХ. Стоил 30 тысяч долларов. Вообще Фонвизин загорался от балета и от цирка: ему нравилось движение. И работу свою делал с удовольствием, никогда не жаловался. 

Русский художник с немецкими корнями, Фонвизин сумел словно не заметить катастроф и перипетий XX века, сохранив верность трепетным музам. Недаром, как отмечают многие, почти невозможно на глаз определить дату создания рисунков: таким ровным, глубоким и самобытным был однажды найденный стиль. Мастер если не понимал, то чувствовал: все раздоры канут в Лету, а эти барышни с аквамариновыми глазами и лихие гусары, обнимающие растворяющихся в акварельном мареве девиц, будут и дальше находить дорогу к сердцам публики. И учил этому своих последовательниц.