Николай Соломин: «Ни в Чечне, ни в Афганистане не боялся выходить с этюдником»

Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

15.10.2015

18 октября исполнится 75 лет народному художнику РСФСР, академику Николаю Соломину. Несмотря на захватывающую биографию — командировки в горячие точки, художественное руководство Студией имени Грекова, — центральной темой картин всегда была «милая Россия»: тихие пейзажи, храмы, деревенские дети, сочные натюрморты с грибами и ягодами. Живописец не скрывает: и в мирной жизни, и на войне его интересует только настоящее, нефальшивое. «Культура» побеседовала с Николаем Николаевичем накануне юбилея.

культура: Ваш отец — известный художник, Николай Соломин. Это повлияло на выбор профессии?
Соломин: Первые годы я папу, в общем-то, не видел. Он ушел на фронт добровольцем — как мои дед и дядя. Те с войны не вернулись, а отец попал в плен. Угодил в лагерь. Потом немецкая помещица забрала его на работы: здоровый парень был, вырос в деревне, косил хорошо. Нам пришла бумага, практически похоронка: «Пропал без вести». Вернулся он только в ноябре 1945 года. А мама молодая была — родила меня в 16 лет — и буквально за неделю до его приезда вышла замуж. Жить в одной квартире родители уже, конечно, не могли. Мама вместе с отчимом, военным, перебралась в Ленинград, забрав меня с собой. Там я стал рисовать — чувствовал какой-то внутренний порыв. Записался в Дворец пионеров. Думал, попросят изобразить яблоко. А педагог говорит: «Нарисуй то, что видишь из окна». Нормальное, на самом деле, задание. Однако наши окна выходили во двор-колодец. Я подумал: что же делать-то? И больше во Дворец пионеров не пошел. Не мог — с невыполненным заданием.

Мама написала отцу письмо: «Николашка рисует». И папа ответил: «Присылай его». А у самого уже новая семья, дети (он женился на двоюродной сестре — быстро, думаю, от обиды). И много дел: Соколов-Скаля пригласил его восстановить «Оборону Севастополя» Рубо. Мы жили на даче, где я исполнял роль няньки: а хотелось гулять, играть в футбол...

культура: Как поступили в легендарную МСХШ?
Соломин: Я был самостоятельный — отказался от отцовской протекции. Хотя папа и не собирался мне помогать: «Не надейся, что приду, замолвлю за тебя слово». Но если бы вы видели меня и отца... Глаза буравчиками. Ушастенькие. Волосы светлые. Просто одно лицо! Все знали, что я сын Соломина. Не надо было даже представляться. Из-за этого я имел много неприятностей. Все враги отца стали и моими. Правда, и доброжелатели тоже. А ведь я еще ничего не сделал.

культура: Сейчас родителей одаренных ребят нередко упрекают — мол, отбирают у отпрысков детство...
Соломин: И у нас соседки говорили: почему, мол, не гуляет, а ходит везде с этюдником? К тому времени мы с мамой, двумя сестрами, отчимом переехали в Москву, ютились на 11 квадратных метрах. Общая кухня, коридорная система. Развернуться толком негде — рисовать приходилось в коридоре. Соседка, уезжая, оставляла ключи от комнаты, чтобы мог работать. Ниже этажом, кстати, жил Высоцкий — правда, знаком я с ним не был.

Окрестная шпана мой труд уважала. Однажды — я уже женился — супруга возвращалась вечером домой, и ее окружили молодчики с фиксами, в кепочках. И вдруг один из них говорит: «Стоп, ребята! Это жена пермяка — соленые уши». Смешное прозвище я вычитал у Горького, и оно ко мне почему-то приклеилось. В общем, к живописцам в те годы относились с почтением.

культура: Как оказались в Студии военных художников им. Грекова?
Соломин: Как-то, уже после института, на улице встретил грековца Гену Прокопинского. Он пригласил посмотреть новое здание студии. Завел в мастерские, и у меня глаза на лоб полезли: чисто, паркет. Однако потом задумался: какой я военный? И не пошел. А затем снова встретил Прокопинского вместе с руководителем студии Николаем Жуковым. И они потащили меня в мастерскую. Дали ключи, сказали: «Завтра можешь переезжать». А у меня как раз не было помещения для работы. В общем, купили с потрохами.

культура: Позже вы возглавили студию?
Соломин: Да. Жуков ко мне хорошо относился. Подписывал книги «Будущему руководителю Студии им. Грекова», когда к этому не было никаких предпосылок. А потом сказал: «Давай в армию». Я отнекивался, но он уговорил. В любимцах у него ходил. Хотя и доставалось тоже. Когда развелся, он сразу вызвал: мол, чего себе жизнь портишь. А я, не моргнув, отвечаю: «Николай Николаевич, вы ведь сами во второй раз женаты!»

культура: Вы много ездили в горячие точки. Не страшно было?
Соломин: Ни в Чечне, ни в Афганистане не боялся выходить с этюдником. Всегда считал, что занимаюсь важным делом — рисую. Хотя предупреждали — могут быть провокации: выстрелят, ножом пырнут... Давали солдатика, который должен был меня охранять, но он тут же исчезал, боялся. Меня же плотным кольцом обступали местные, некоторые с автоматами. Пальцами в палитру лезли. Не знал, как с ними быть. Однажды девчонка потянулась, а я раз — и поставил ей краской пятнышко на лоб, как индианке. Она ахнула от восхищения.

культура: Чем еще запомнились военные командировки?
Соломин: Самая первая, кстати, пришлась на конфликт с Китаем на острове Даманском. Именно там я впервые увидел трупы, понял, война — вовсе не в галунах и бантиках. Это тяжелая и страшная вещь. Но что-то меня в ней привлекало. Там люди меняются. И ценности совсем другие. Есть настоящая дружба, взаимовыручка. И презрение тоже. Не раз видел: трусов, обманщиков не терпели — они не могли служить и уезжали. В общем, на войне ясно: впереди враг, а рядом друг. Я чувствовал себя легко и свободно. А здесь иногда не понимаешь, кто есть кто.

Помню — ночевал однажды в модуле, походной палатке. Завтра — марш-бросок: будем искать талибов. Засыпаю, а мой сосед сидит в постели и стонет, плачет. Говорю: «Ты чего?» А он отвечает: «Знаешь, не хотел сюда ехать. Но мой отец, генерал, сказал, мол, если планируешь служить дальше, придется...» А этот парень работал в редакции корреспондентом. Здесь же на него повесили автомат, как и на меня: на войне балласт не нужен. И он все как на духу про себя рассказал. Говорит: «Чувствую, все равно завтра убьют». Я его успокаивал, ночь не спал. Утром сходили, остановили колонну с наркотиками. Он не погиб. Но боялся уже меня видеть. Ведь выложил то, что никому не говорил. Ради таких ситуаций я и ездил.