07.10.2015

Джигарханяну стукнуло 80. В крохотном кабинетике «Театра «Д» на Ломоносовском потихоньку увядает цветник, на столах — телеграммы (многие с красным грифом «правительственная»), адреса в тисненных золотом папках: от президента России, президента Армении, президента Белоруссии... Все-таки народный артист СССР.

Телевидение отметило круглую дату главного российского армянина в своей обычной юбилейной манере — доступно и слащаво. Что Джигарханяну — даже в период до сахарного диабета — было противопоказано. Он демонстрирует доброжелательный оскал, щурит глаза под седыми бровями и уходит из-под взгляда телекамеры таким же закрытым, каким пришел.

Восемьдесят — много, разумеется, однако это не век, как у Владимира Зельдина, не девяносто — как Вере Васильевой. И все-таки именно в отношении Джигарханяна возникает чувство, будто он пережил свое время. Ему банально стало не с кем поговорить. Поэтому, наверное, редко дает интервью — знает: спросят про развод, про женитьбу на молодой, на этом интеллектуальный запас собеседника иссякнет. А к Джигарханяну очень и очень стоит прислушаться. Настроиться на его волну и попытаться плыть против нее. Проникнуть за слова — которые у него, как у классического великого артиста русской школы, значат немного. Джигарханян — словно живой кроссворд с постоянно добавляющимися вопросами: никогда не надоест разгадывать, никогда не разгадаешь до конца.

культура: Как Вы, Армен Борисович? Самочувствие, настроение?
Джигарханян: Нормально. Тебе как близкой подруге говорю, что, оказывается, это все не придумано, возраст — опасная вещь. Кто-то верно сказал: самое трудное в жизни — расстояние и возраст. Но я хорошо себя чувствую. Наверное, потому что очень люблю театр и получаю здесь удовлетворение. Настоящее, не выдуманное.

культура: У Вас ведь московский театр, городского подчинения. Сменился руководитель департамента культуры...
Джигарханян: Да. Кибовский теперь. Очень мне нравится. Умный. И в меру начальник.

культура: При Капкове труднее было? 
Джигарханян: С Капковым я вообще дружил! Он мне каждый раз говорил: поедем в Англию, футбол посмотрим вместе! Потом попал в министры культуры Москвы и оказался просто...

культура: То есть сейчас лучше? 
Джигарханян: Даже сравнить нельзя.

культура: Труппа устраивает Вас на данный момент?
Джигарханян: Да, особенно девочки хорошие. Но все равно надо искать — у нас нет, например, такого социального героя, правильного, как это раньше называлось...

культура: Резонер.
Джигарханян: Именно. Вот он нам нужен. Хотя, знаешь, армяне говорят: все хорошие вместе не бывают. Так что нормально. Ищем. Кто-то ушел, кто-то пришел.

культура: Но уже без потрясений? Бывало, Вы разгоняли артистов — только пух и перья летели.
Джигарханян: Будут еще потрясения, не волнуйся. Мы, к сожалению, в страшной стране живем. Любви нет между людьми.

культура: Кто с Вами впервые общается, наверное, вздрагивает: Джигарханян Россию не любит...
Джигарханян: Я живу здесь 60 лет. Более того, я, может быть, самый удачливый, счастливый человек в этой стране. Все, что хочу, имею — даже театр. Иду к разным начальникам — улыбаются, помогают, удовлетворяют...

культура: И тем не менее я понимаю, о чем Вы говорите. Договороспособность в России, действительно, сегодня практически на нуле. Каждый в свою сторону тянет.
Джигарханян: Договориться — это самое трудное. Вот ты сейчас договариваешься с армянским мужчиной, а армянский мужчина — явление страшное.

культура: Ничего подобного! Лично я замужем за армянским мужчиной и считаю это крупной удачей.
Джигарханян: Прекрасно. Молодец. Значит, мы договорились.

Какое-то время назад пришла идея сделать Виталину директором нашего театра. Знаешь, кто больше всего испугался? Я сам. Потому что я живу в той атмосфере, о которой мы говорим. Вроде все тебя любят: «Здравствуете, Армен Борисович!». А за спиной...

культура: У вас, насколько я помню, был директором последний муж Людмилы Гурченко.
Джигарханян: Да. Мы с Люсей дружили давно, потом он появился. И она мне хорошие слова о нем говорила. Когда Люся умерла, я ему сам сказал: иди директором к нам... До сих пор не можем расхлебать, долги отдать... Расстались со страшной силой.

культура: Объясните мне — отложив в сторону коллизии с вашими директорами, — откуда столько плебеев в стране появилось? Ведь воровать — плебейское занятие. Яхтами меряются, часы центнерами собирают, золотые слитки закапывают...
Джигарханян: Я ведь семью вот этого знал, который из Коми...

культура: Гайзера? 
Джигарханян: Да. Был у него гостем, когда он в губернаторы шел.

культура: Это называется — участвовать в предвыборной кампании.
Джигарханян: Более того, сын моего близкого друга — там второй человек. Сейчас в тюрьме сидит. 

культура: И как Вы трактуете этот сюжет?
Джигарханян: Мое мнение хочешь? Нету вариантов. Все берут. Потому что это просто лежит.

культура: Во-первых, не все. Во-вторых, так можно любые грехи списать: не я жулик, а обстоятельства определенным образом сложились. 
Джигарханян: В Америке не спишешь. В Америке закон. Вот это нельзя, говорят они. Этого не делайте, потому что Вас посадят через три дня. А то и выселят отсюда.

культура: Увлечение Америкой не прошло еще? Почему Вы к ней так прикипели? 
Джигарханян: Великая страна. Когда они видят, что человек хорошо свое дело делает, они сами найдут, позовут, все для тебя сделают и деньги заплатят. И тебе не надо ходить, просить: поднимите мне зарплату. Они говорят: мы решили поднять вам зарплату, потому что вы хорошо работаете. Это чудо.

культура: Подумаешь, чудо. Я в своей редакции такие чудеса регулярно практикую. И думаю, не только я.
Джигарханян: Ты была в Америке? 

культура: Несколько раз. Масса завидных вещей, а в целом — пшик. Как человек, у которого куча разных способностей, но масштаб личности — ничтожный.
Джигарханян: Значит, у тебя вкус дурной. Нет, не имею права тебя обижать...

культура: Вот именно. Не дурной, а другой. Но, кстати, по жизни замечаю: кто существует между двумя странами, родился и вырос в одной, живет и работает в другой, часто прикипает к Америке. Когда, простите, Родины нет.
Джигарханян: Ты сама себе все придумываешь и веришь. Родина — там, где тебе хорошо.

культура: А мне хорошо.
Джигарханян: Значит, это твоя Родина. Только ты очень тяжко добываешь свои два рубля с копейками. Очень тяжко.

культура: Не тяжелее, чем остальные.
Джигарханян: Думай, как хочешь, я не могу тебе мешать. А мне 80 лет. Сколько еще осталось? Ну, скажем, десять. И я хочу их хорошо прожить.

культура: Что такое в Вашем понимании «хорошо»?
Джигарханян: Чтобы мне было удобно, комфортно, чтобы около меня были люди, которых я люблю.

культура: Разве в России Вам некомфортно?
Джигарханян: Ты забываешь, что я армянин и живу среди чужих по менталитету людей.

культура: В чем различия менталитета?
Джигарханян: Во всем. Мужчина — женщина, например. У армян власть сверху всегда. Я приказываю.

культура: Не замечаю ничего подобного у себя дома.
Джигарханян: Ты живешь в какой-то другой семье. Абсолютно не армянской. 

культура: Ну, в Америке с такими взглядами точно делать нечего. Сразу сочтут гендерным шовинистом. 
Джигарханян: В Америке таких вопросов нет вообще. Там один вопрос: деньги есть?

И, что для меня очень важно, там нет национальностей. Гражданин Соединенных Штатов, а армянин, русский, еврей... — никому не интересно. 

культура: Почему Вас это беспокоит?
Джигарханян: Я до сих пор помню, как мне советовали при переезде в Россию фамилию поменять.

культура: На какую?
Джигарханян: Джигяр. По-армянски — печень...

культура: Армен Печенкин?
Джигарханян: Есть второе значение — родной, душевный. Умные люди мне говорили: у тебя сложная фамилия, ее не запомнят. Но моя логика в том, что я не армянин, я — человек. Поэтому оставил «Джигарханян». 

культура: И все великолепно запомнили. Более того, такой любовью даже среди природных русских актеров мало кто пользуется.
Джигарханян: Это-то и страшно, что, даже любя, хамят.

культура: Кто?
Джигарханян: Кто угодно. У меня машина, я останавливаюсь по дороге заправиться, и этот хам... нет, этот чудный нежный человек, который вставляет «пистолет» в бак, мне мешает жить. А тебе разве нет? 

культура: Нет. Отродясь мне на бензоколонках не хамили.
Джигарханян: Потом покажешь эти бензоколонки. 

культура: Может, в Америке Вы просто не чувствуете, кто нахамил, кто нет? Все-таки английский у Вас не настолько свободный... 
Джигарханян: Я снимаю вопрос. Больше не хочу с тобой разговаривать. 

культура: Не верю. Мы с Вами записали первое интервью 25 лет назад. С тех пор вся Ваша жизнь радикально переменилась. По-моему, сохранилась неизменной только страсть к театру.
Джигарханян: Конечно. Я же, учти, не стесняясь, тебе говорю, один из тех людей, которые умеют что-то рассказать про жизнь. Про любовь. Вот сейчас мы репетируем Булгакова «Жизнь господина де Мольера». Я очень любил Эфроса и горжусь, что играл в его спектакле «Кабала святош», но, думаю, там еще несколько слоев могут проявиться. В этой пьесе есть фрейдистские проблемы, абсолютно. Самая сложная вещь на свете — это самец и самка. Самая непреодолимая трудность.

культура: Которая в итоге всегда преодолевается...
Джигарханян: Не всегда. Я по своей жизни больше неудач видел. 

культура: Сами на сцену выйдете?
Джигарханян: Хочу играть Людовика. Причем, чтобы он был похож на Сталина. Пока не знаю, как, — конечно, не акцентом, не френчем, но это должен быть Сталин.

культура: Боюсь спросить о Вашем отношении к Сталину...
Джигарханян: Гений! Абсолютный гений! Я тебе скажу: Толстой, Достоевский, Горький знали русский характер потрясающе...

культура: Но как его знал Сталин...
Джигарханян: Умница ты моя! Причем тончайшие детали он учитывал. Я же играл Сталина в сериале, много читал, много мне показывали... В свое время с Анастасом Ивановичем общался.

культура: Как интересно!
Джигарханян: Ну, не особенно. Гениев там мало было.

культура: Перефразируя армянскую поговорку, все гении вместе не бывают. Для Вас безусловный образчик гениальности кто?
Джигарханян: Ницше.

культура: Несмотря на полное собрание диагнозов?
Джигарханян: Ницше может нравиться, не нравиться, но я время от времени его открываю, просто чтобы поразиться: почему он так сказал? Что его навело на эту мысль?

культура: То есть для Вас открыть Ницше — все равно, что поговорить с умным человеком?
Джигарханян: Абсолютно. Более того, буду груб, как Джамбул Джабаев...

культура: Раньше Вы предпочитали мем «со всей большевистской прямотой»...
Джигарханян: Так тоже можно... Нуждаюсь в этом.

культура: Нуждаетесь в Ницше, потому что на философском уровне теперь мало кто способен общаться? Вам интересных людей вокруг хватает?
Джигарханян: Нет! Особенно в театре, в искусстве — очень мало осталось людей. Вообще, оттуда пошел какой-то запах...

культура: И мы даже знаем, чем пахнет.
Джигарханян: У меня есть друг, академик медицины, мы дружим много лет, я его спросил: «Что такое педерастия?». Он ответил, что это очень серьезная болезнь, очень. И добавил: «Если они возьмут власть, они сделают так, как хотят».

культура: Рискуя нарваться, спрошу: разве не из Америки все это распространяется по миру?
Джигарханян: Там есть выбор! Вот мы с приятелем в Калифорнии видели гей-парад. Это же счастье посмотреть! Это цирк, клоуны!

культура: Клоуны — пока не пришли к власти, как справедливо заметил Ваш друг академик.
Джигарханян: Там не придут.

культура: Для меня очевидно, что Ваша Америка — как для верующих Небесный Иерусалим. Мечта. Мираж. Но хоть что-то в реальной современной России Вам нравится?
Джигарханян: Мне кажется, наш президент — очень неглупый человек. Я снимался в документальном фильме про Назарбаева — как его друг, беседовал с людьми. Мне позвонили и сказали, что в картине примет участие Владимир Владимирович. Я пришел, часа полтора ждал, — нет, я все понимаю, президент, дел много. Но уже когда мы разговаривали, я рискнул сказать: «Мы — крепостная страна». Он: «Почему Вы так думаете?» — «А вот я старый человек, у меня сахарный диабет, не имею права долго не кушать, но полтора часа жду здесь, в Кремле...». Я был потрясен его реакцией. Вот тогда я точно понял, что он хороший человек! Живой! «Хотите мы Вам привезем еду?»

культура: А без задержавшегося президента Вас никто не догадался покормить?
Джигарханян: Ну, не догадались. Мы сидели в Георгиевском зале, все в золоте...

культура: Вам не кажется, что вреднее всего для здоровья — возмущаться?
Джигарханян: Нет, это лучше. Мои врачи говорят — надо высказываться. Не бойся. Главное — не держать в себе.

культура: А еще? Пережив неминуемые болячки, что поняли: как надо отдыхать, как стрессы снимать?
Джигарханян: Вот ты у меня есть — мой друг. Пойдем хаш покушаем, отведем душу, посплетничаем. Про театр поговорим. Я посмотрел «Гамлета» в Театре Наций...

культура: И как?
Джигарханян: Я беззаботное не люблю... Наверное, выше «Гамлета» нет литературы, а там я даже не услышал «быть или не быть», в их спектакле это не было проблемой...

культура: До сих пор в театр часто ходите?
Джигарханян: Очень.

культура: Не представляю, чем Вас можно удивить — все тысячу раз видано-перевидано.
Джигарханян: Нет, все равно интересно. Например, «Братья Карамазовы»...

культура: В МХТ?
Джигарханян: В МХТ... Я очень люблю смотреть КВН, потому что думаю: до какого еще идиотизма можно дойти? Это то же самое... Я впервые ушел, не дождавшись финала! Мне показалось, что это уже не просто издевательство, — сейчас они начнут свои ночные горшки выливать мне на голову. Очень страшно... Особенно страшно, потому что взяли такую гениальную литературу.

культура: Вы сказали об этом Табакову?
Джигарханян: Нет. И не стал бы. Но раз возникла возможность, я об этом говорю. Я не реакционер, ты знаешь, но, на мой взгляд, это очень вредно. Так нельзя. Нам достался Достоевский, чтобы мы время от времени задумывались.

культура: Еще один пример Вашей парадоксальности — трепетное отношение к Достоевскому у неверующего, как Вы утверждаете, человека. На служебном столе, смотрю, стоит хачкар — армянский крест. Что-то изменилось?..
Джигарханян: Нет. Это кто-то мне привез, вот и стоит. Хочу быть свободным. Чтобы я сам выбор сделал. Я это очень люблю — когда сам выбираю, а не мне подсказывают. Кто угодно — даже Господь Бог.

культура: Честно говоря, не знаю, кому адресовать заключительный вопрос — Вам или себе. Что объединяет людей? Взгляды у нас разные, зачастую противоположные, а друг с другом нам интересно, более того — хорошо, и со временем это не меняется.
Джигарханян: Значит, есть какая-то притягательность. Какая-то информация на уровне запаха идет от тебя ко мне, от меня к тебе, и это не вызывает аллергии.

Мысль, на мой взгляд, не сближает. Высокая мысль, наоборот, может унизить человека: ты что, не понимаешь?!

Но я еще буду думать сегодня-завтра над твоим вопросом.