Лицом к лицу с Америкой
08.12.2016
135 лет назад родился художник Николай Фешин. Его огромного таланта хватило на две родины — не только Россию, но и Соединенные Штаты, где Фешин-эмигрант со временем стал считаться местным живописцем. Впрочем, нынешний юбилей вряд ли будут пышно отмечать по обе стороны Атлантики. И дата не круглая, да и сам автор — фигура слишком необычная, не принадлежащая ни одному из течений, будь то импрессионизм, модерн или экспрессионизм.
Его судьбу, как часто бывает, определил случай. Мечты о живописи так и остались бы несбыточной грезой, не откройся в Казани художественная школа. Настоящая удача: ведь раньше в городе невозможно было получить подобное образование. Увы, семья будущего мастера в тот момент переживала драму: Фешин-старший, испытывавший серьезные финансовые проблемы, покинул город; мать уехала к родителям в Кострому. Мальчик остался один. Как выжил, не помнил: вероятно, помогали родственники по отцу. Ночевал в заброшенном доме, остальное время проводил в классе, погруженный в творчество.
В 1900-м он поступил в петербургскую Академию художеств, а через три года перешел в мастерскую Репина. По воспоминаниям, мэтр не навязывал студентам свои взгляды, однако фешинский дар проявился лишь после ухода Ильи Ефимовича из Академии. Юноша отверг литературность, повествовательность картин Репина: его больше влекли лирика, впечатление или откровение, выраженные с помощью причудливых техник. Поворотным пунктом стали работы 1908 года — «Черемисская свадьба» и «Дама в лиловом». Первая оказалась очаровательной смесью дикости, юмора, гротеска, в которую органично вплеталась народная тема. Полотно Фешина перекликалось с произведениями Бориса Григорьева, изображавшего крестьян как стихию, готовую смести все на своем пути. Впрочем, в картинах казанского художника не было апокалиптических мотивов: брейгелевские типажи сочетались с веселой атмосферой дионисийского праздника, разгула, почти карнавала («Капустница», 1909; «Обливание», 1914).
Вторая работа — штудия безымянной натурщицы — предвосхитила главные творения Фешина. Сам портрет можно назвать «Неизвестной» эпохи модерна. Отсутствие имени героини лишь подчеркивает ее типичность: сильная, уверенная в себе женщина, предвестница эры феминизма. В отличие от дамы Крамского, она не смотрит на зрителя: ей не требуются внимание и поддержка. Острый точеный профиль, тщательно выписанные тонкие пальцы — Николай Иванович мастерски изображал руки, передавал с их помощью характер: сложная задача даже для некоторых классиков. И на фоне гладкой живописи — буйство серых, жемчужных, лиловых мазков платья модели. Мерцание драгоценных камней — так говорили о невероятном даре Фешина-колориста, умевшего «расцветить» холст.
При этом он оставался вызывающе консервативным, когда дело касалось передачи психологического состояния человека. Возможно, здесь проявилось влияние Репина: внутренняя жизнь героя была для Фешина важнее любых приемов. Впоследствии подобная «старорежимность» не позволила художнику «выстрелить» в Штатах: несмотря на известность, он так и не попал в число звезд первой величины. Куда более популярными были местные авторы — Эндрю Уайет или Эдвард Хоппер, не пытавшиеся заглянуть в душу индивида. В их картинах, наполненных чувством экзистенциального одиночества, людские фигуры выступают скорее стаффажем, чем полноценными персонажами.
В США Фешин попал опять же случайно. После окончания Академии он вернулся в Казань, начал преподавать в художественной школе. Вскоре женился, купил дом. Его полотна регулярно участвовали в выставках за границей. Появились покупатели — в частности, американец Уильям Стиммел, который собрал наиболее внушительную коллекцию работ русского мастера (после смерти владельца произведения были проданы с аукциона). Революция и Гражданская война поначалу почти не задели Фешина, жившего с семьей в 30 верстах от Казани. Однако нестабильная обстановка, тающие заказы, голод и свирепствующий тиф — все это вынудило его искать выход. Николай Иванович возобновил прервавшуюся было переписку со Стиммелом и, оформив документы, в 1923 году вместе с женой и дочерью отправился в США.
Его последующая творческая жизнь разделилась на три периода. Первый — в Нью-Йорке, короткий и продуктивный: он жил возле Центрального парка, дружил с Бурлюком, писал в основном русских эмигрантов, хотя иногда получал заказы и от американцев, например от актрисы Лиллиан Гиш (1923). Открывшийся туберкулез вынудил искать место с более благоприятным климатом — так Фешины оказались в Таосе, городке в штате Нью-Мексико, где в то время обитала небольшая интернациональная колония художников. Здесь русский скиталец построил дом, украсив обстановку диковинной резьбой. У живописца словно открылось второе дыхание: внимание Николая Ивановича привлекли яркие индейские типажи. Народная тема, приправленная этнографическими акцентами, по-новому заиграла на его картинах. Однако в 1934 году случилась драма: Александра Фешина потребовала развода, и мастер вместе с дочерью Ией покинули Таос.
Последний период жизни связан с переездом в Калифорнию, а также с путешествиями в Мексику, на Бали. Фешинские полотна стали особенно сочными: рядом с ними даже колористы, подобные Ван Гогу или Гогену, смотрятся бледно. Ни солнце Таити, обжигавшее француза, ни терпкий абсент, поддерживавший дух Винсента, — ничего не требовалось русскому мастеру, чтобы видеть мир в ярких красках. При этом он всю жизнь оставался великолепным рисовальщиком, чьи графические этюды, выполненные на уровне Рембрандта, оказались недосягаемой вершиной для современников. Отчего же так странно сложилась судьба невероятного таланта, до сих пор не получившего заслуженной славы? Истории еще предстоит исправить это недоразумение.
