Как спасали «афеиста»

Елена ЯМПОЛЬСКАЯ, Псковская область

10.02.2012

Михайловское — пожалуй, главная точка пушкинской вселенной, пространственной и духовной. В биографии любого человека есть набор географических вех: где родился, вырос, учился, женился... Но далеко не каждый находит на земле главное место и там воплощает мечту Создателя о себе самом.

25-летний Пушкин, и без того уже пострадавший за невоздержанность языка, обмолвился в частном послании, что берет «уроки чистого афеизма». Переписку перлюстрировали. Некрасиво? С нашей точки зрения, отвратительно.

Ради спокойствия несчастного графа Воронцова (и вопреки желаниям графини Элизы) Пушкина отправляют в родовое имение матери в Псковскую губернию. Для начала под домашний надзор. Следить за сыном соглашается Сергей Львович Пушкин. Странно? По нынешним временам — дико.

Вообще сам повод ссылки — за безбожие — современному человеку воинствующе непонятен. Разве можно вбивать религиозность силой? Поверь в Бога или сиди под замком — бред, достойный печально известных советских психушек.

Все это так. Однако Святое Провиденье действует сложнее, чем механизмы либерального общества. Пушкин был сослан в Михайловское (то ли царем, то ли Кем Покрупнее) за безбожие — и здесь навсегда и полностью от безбожия излечился.

Он ведь наведывался сюда неоднократно, и раньше, и позже. Но душевный переворот датируется именно годами ссылки.

Сначала буян чуть ли не дрался с отцом и искал одиночества; затем тосковал в одиночестве, мучительно (как бывает только в 25 лет) скучал по Элизе, захлебывался пеной возмущенного самолюбия. В черновике письма к Жуковскому есть строки: «Стыжусь, что доселе не имел духа исполнить пророческую весть, что разнеслась недавно обо мне, и еще не застрелился…» Это ноябрь 1824-го.

Вяземский отвечал ему словами, которые хорошо бы выбить золотом по граниту и выставить сей гранит на площади (можно на Болотной): «...попробуй плыть по воде, ты довольно боролся с течением. Душа должна быть тверда, но не хорошо ей щетиниться при каждой встрече. Смотри, чтобы твоя не смотрела в поросята… Не сам ли ты частью виноват в своем положении? Ты сажал цветы, не сообразуясь с климатом... Оппозиция у нас бесплодное и пустое ремесло во всех отношениях. Она не в цене у народа».

Покидал Михайловское в сентябре 1826-го совсем иной Пушкин. Автор великих и самых русских своих произведений. Признававшийся (на привычном французском): Je sens que mon ame s’ est tout-a-fait developpee, je puis creer. «Чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития, я могу творить».

Приехал мальчишка, эпатажник, шкодливый бесенок. Уезжал взрослый, глубокий — необъятно глубокий человек.

Был сочинитель «Гавриилиады», для веры служивший «изолятором» (сегодня среди литераторов таких большинство — способности есть, дух низок). Стал — проводник (не полупроводник, Пушкин половинчатости не терпел) высокого религиозного сознания.

Кто или что тому причиной?

Долгие зимние вечера, которые Пушкин проводил за слушанием пресловутых няниных сказок и тем добирал детства, добирал русскости?

Та же няня, которая за своего питомца «просвирки вынимала и молебны служила»?

Девичий цветник и теплые семейные ласки в Тригорском?

Настоятель Святогорского монастыря игумен Иона и приходской священник села Вороничи отец Ларион, в просторечии известный как поп Шкода? С живой, неофициальной церковью Пушкину было проще.

В монастыре Пушкин, посмеиваясь, заказывал панихиду «по болярине Георгии» — Джорджу Байрону. А когда приехал в 1836-м хоронить мать, понял, что и сам хочет однажды упокоиться именно здесь. Однажды грянуло вскоре.

Бог спрятал Пушкина в Михайловском, вовремя удалив из Петербурга и пустив ему, суеверному, поперек дороги зайца — когда недавний «корифей либерализма» все-таки решил воссоединиться с друзьями-бунтарями. Великий поэт на виселице или в рудниках — от такого позора Россия не оправилась бы никогда.

Сам либерал стащил с кудрявой головы красный революционный колпак и охарактеризовал дворянский заговор как «забавы взрослых шалунов». Он никого не предал. Просто в нем небывалыми темпами прорастала душа. Только на личном опыте человек способен понять преимущества внутренней эволюции перед внешними потрясениями.

Биография Пушкина чересчур известна, чтобы утверждать, будто Михайловское сделало его святошей. Ерунду любовных похождений оставим в стороне. В Пушкине, светском и беспокойном, осталось, быть может, самое для нас пугающее — готовность быть убитым. Еще хуже — готовность убивать. Просто и буднично. Не меняя панталоны, фрак, жилет на военную форму.

Пушкин никого не убил, хотя имел к тому массу возможностей. Опять-таки Бог спас, развел гений и злодейство. Кумир нации — душегуб? Мы могли потерять Пушкина при гораздо более трагических обстоятельствах. И больше уже не обрести.

...Что «в деревне Бог живет не по углам», сформулировано Бродским, однако не им первым замечено. Пушкин осенью 1824 поныл немного: «Небо у нас сивое, луна точно репка», а потом утонул в прозрачном холмистом совершенстве михайловских пейзажей — с шумом корабельных сосен, древними замшелыми крестами, стыдливым зигзагом Сороти среди осоки и озерами, которые стоят, налитые до краев, как полные чаши на пиру.

Пейзаж в Михайловском религиозен. Земля в Михайловском по красоте, чистоте и торжественности — нерукотворный храм. Эта земля сделала Пушкина — Пушкиным. Самое поразительное — она доступна нам сегодня практически с теми же извивами, изгибами, той же линией горизонта. Георгий Василевич, восемнадцать лет директорствующий в музее-заповеднике, блюдет здесь порядок и чистоту, действительно достойные храма.

Зима-2012 в Михайловском задалась не очень, в небесах преобладает сивая масть. Однако пустынно здесь не бывает. Туристов хоть и в три раза меньше, чем на излете брежневской эпохи, но 350 тысяч за год — стабильный показатель.

— Коля, иди сюда! Смотри — домик няни. Я кому сказала?! Иди в домик няни немедленно!

Коля в данный момент меньше всего нуждается в няне. Он сбросил рукавицы и голыми красными лапами упоенно катает голову для снежной бабы. Шалун уж заморозил пальчик, ему и больно, и смешно — далее по тексту.

Экскурсовод на Михайловском холме рассказывает группке притоптывающих туристов:

— Семен Степанович Гейченко говорил, что отсюда так и хочется крикнуть: ау, Пушкин! Ну мы и досочинили: а с соседнего холма доносится: «Ау, Гейченко!»

— Ау, Пушкин! — кокетливо звенит над Маленцом сразу включившийся в игру женский голос.

— Ау, Аня! — с готовностью отзывается ее кавалер.

Все хохочут. Александр Сергеевич наверняка доволен: Святое Провиденье и молодой флирт соседствуют в его пенатах так же естественно, как 157 видов северных лишайников. Почему бы нет? Осеняет, конечно, пункт первый. Зато второй веселит сердце.

Михайловское и древняя Савкина горка; Петровское — усадьба Ганнибала; Тригорское и городище Воронич с восстановленной церковью, могилами Гейченко и Ямщикова; Бугрово с водяной мельницей; дом, где жил экскурсовод Довлатов; наконец, Святогорский монастырь — это еще не все.

Заповедник прирастает новыми маршрутами. В 12 километрах от райцентра Пушкинские Горы бизнесмен-строитель из Питера взялся восстанавливать имение дворян Львовых с загадочным названием Алтун. Когда-то здесь были собственные производства: кирпичное, черепичное, винокуренное. Сейчас — гостиница на 11 номеров. Вид из окон на живописные развалины. Стильный ресторан в бывшем сарае специфически северной — валунной — кладки.

В центре композиции огромное озеро. Летом купание, круглый год рыбалка. Вокруг глухая стена лесов: грибы, ягоды, дичь. На задах ресторана псарня. Заливистый лай разносится на всю округу.

Когда Алтун начнет приносить доход новым владельцам, лучше даже не думать. Отельный бизнес не терпит суеты похлеще служенья муз. Вот гостиница «Арина Р.» в Бугрово за три года существования не окупилась. Хотя в нынешние новогодние каникулы здесь не было ни одного вакантного места.

Средства, вложенные в такой вот Алтун, — это инвестиции в чувство собственного достоинства. Человеку хочется что-то оставить после себя на родной земле. В последние годы такие вещи по России случаются — то здесь, то там. Непривычны они пока и радостны до слез.

Пушкину до сих пор уютно в Горах — некогда Святых, а теперь его имени, потому что здесь его любят. В заповеднике это чувство академичнее, в монастыре оно, скорее, интуитивное. Здесь вы услышите много такого, что может быть отнесено к новому слову в мировой пушкинистике. Например, апокриф о том, как в Михайловское навестить изгнанника приезжал пиит Державин (почивший, напомню, в 1816-м).

— А вот известно, что Пушкина сослали сюда за атеизм... — пытаюсь вызвать отца-наместника на животрепещущий разговор.

— Кто вам сказал? Ничего подобного! Просто царь почувствовал, что Пушкин дружит с бунтовщиками, и услал его подальше. Царь о нем заботился, чтобы Пушкин не попал под дурное влияние и не вляпался в какую-нибудь историю...

Что за прелесть эти сказки!©

— Все говорят: Пушкин грешник, Пушкин грешник! — кипятится архимандрит Макарий, от волнения сбросив с колен любимую кошку-сфинкса. — А я так думаю, мы еще когда-нибудь на Пушкина молиться будем! То, что он делал, — пустяки по сравнению с тем, что мы сейчас творим. Только Пушкин, в отличие от нынешних, каялся, у него совесть была, душа болела, он умер, как настоящий христианин, врага простил, исповедался, причастился. И мы еще смеем рассуждать о его греховности?!

Каждый год 10 февраля отец Макарий с немногочисленной братией служит на могиле Пушкина заупокойную литию. Впрочем, ни могилы, ни самого монастыря здесь могло бы уже и не быть. Со Святогорской обителью воевали и немцы, и русские. В этом грязный ужас происходившего. Да, представители западной цивилизации дважды подрывали главный монастырский храм — Успенский собор. Только к тому моменту там уже лет двадцать хранили зерно и железо... Как свои же, местные выносили Распятие, рубили иконы, как тихо плакали бабы, а потом те, кто крушил и грабил, вешались, топились, сходили с ума, — такие истории вам расскажут практически в любой российской деревне. Есть подобный фольклор и в Святогорье.

Стояла когда-то на территории монастыря церковь Параскевы Пятницы, окруженная могилами. В 1938-м вихрастые комсомольцы и комсомолки утрамбовали погост под танцплощадку. Рядом волейбольную сетку натянули. В самой церкви открыли клуб.

Через несколько лет именно в этом клубе запирали молодежь, предназначенную для угона в Германию.

Сегодня за монастырской оградой снова кладбище. Похоронены здесь многочисленные защитники Пушкинских Гор, в основном сопливые красноармейцы, такие же комсомольские несмышленыши. Такие же, а порой те же самые. Кто шаркал стоптанными тапочками по костям предков, лег рядом, искупив и свои, и чужие грехи.

Эта простая история способна многим вправить мозги. По вопросу, зачем была послана России страшная война. И сумели бы мы без нее остаться русскими, сохраниться как народ. И почему праведники пострадали вместе с грешниками (а исключения из этого скорбного правила даже в Библии редки).

Впрочем, не надо преувеличивать скорость вразумления. После освобождения Пушгор в 1944-м сильно пострадавший Никольский храм разобрали на кирпичи. Многие здания в поселке до сих пор стоят на таком фундаменте. Заодно обсуждался вопрос об окончательном уничтожении Успенского собора и переносе могилы Пушкина в Петербург.

Что помешало? Как водится, Бог спас.

Недавно возникла удивительная идея — передать единственное здание, сохранившееся от ансамбля московского Страстного монастыря (то, где раньше размещалась редакция «Нового мира»), Святогорской обители. Устроить подворье.

Мысль хороша настолько, что дух захватывает. Ну давайте порадуем Пушкина. Ведь он долгие годы вынужден торчать на месте монастырских ворот, склоняя голову перед театром и рестораном собственного имени. Не исключено, что именно это — плюс необходимость слушать Жириновского (не соскочишь же с постамента), стало для Александра Сергеевича главной карой за кощунства молодости.

...А в Михайловском опять буря мглою небо кроет. С репкой, прирастающей среди волнистых туманов, рифмуются желтые огоньки деревень. Страшно, страшно поневоле средь неведомых равнин.

— Ау, Пушкин!!!

Георгий Василевич: «Пушкина и Высоцкого несло, разрывало на куски»

Директор музея-заповедника «Михайловское» ответил на вопросы главного редактора газеты «Культура». На сей раз в беседе преобладали вопросы не хозяйственно-финансовые, но духовные и социальные.

культура: Георгий Николаевич, почему, как Вы думаете, Пушкина Бог спас, а Высоцкого — нет? При разных масштабах таланта они схожи по темпераменту, кипению страстей, по популярности — каждый в свое время, конечно. Совпадение даже в том, что ни одна газета после их кончины не могла выступить с полноценным некрологом и власти всячески пытались пригасить широкую народную скорбь при прощании — что с Пушкиным, что с Высоцким... А вот достойно умереть из двоих выпало только первому.

Василевич: С сопоставлением Пушкина и Высоцкого я согласен. Более того, они жили в похожие времена. Государство от агрессивно светского — известны же случаи, когда монастыри при Екатерине II лишались земли, когда сам Синод выполнял функцию государственного подавления церкви, — разворачивалось в другую сторону. Люди начинали размышлять над присутствием Бога в своей жизни. Пушкину повезло больше, потому что в Царском Селе были лицейские службы — это раз. Во-вторых, коллектив там составляли ребята из разных семей, и не у всех родители приветствовали атеизм как правильный и передовой. В-третьих, в мальчиках воспитывалось чувство рефлексии. К этому добавлялось воспитание классического греко-римского поведения, направленного на готовность к подвигу. Ведь путь к Богу лежит через самопожертвование. Будь то время, которое вы отдаете делу, или жизнь, которой вы жертвуете за други своя. Все это присутствует в институте героизма.

культура: Героизм был в чести и у советских мальчиков. Этот вектор очень силен в творчестве Высоцкого.

Василевич: Конечно. Кроме того, если говорить о среде, которая в советские времена наиболее соответствовала представлению о дворянстве, об избранной прослойке, наверное, это был театр. Театр позволяет жить словом. Слово несет в себе огромную возможность изменять человека. Высоцкий в этом смысле находился почти в лицейской ситуации. И еще одно замечательное свойство, которое нельзя обойти, — он соотносил себя со всей русской литературой, был ее логичным продолжением. А разнос, в который уходили поэты, — это несчастный, но неизбежный для них путь принятия мира со всеми его сложностями, тяготами и потрясениями. И Пушкин, и Лермонтов, и Высоцкий какие-то вещи знали в силу того, что их несло, разрывало на куски. Они единомоментно получали опыт, который иначе получить, видимо, было невозможно. Преодолением всего этого, с моей точки зрения, было творчество. После того как ты развалился на части, собрать себя обратно можно единственным способом — выплеснув произведение, которое читатель признает состоявшимся и способным изменить душу. Это тоже способ общения с Богом, способ подчинения Богу.

культура: Вы считаете, что и Высоцкий не был богооставлен?

Василевич: Я уверен в этом абсолютно.

культура: Вы наблюдали, как меняются люди в Михайловском? Пушкиным это не ограничивается?

Василевич: Постоянно наблюдаю. И на самом себе, и на доброхотах, которые здесь помогают, и на людях, которые сначала приезжали просто посмотреть, а потом оказывалось, что Михайловское их притягивает, как родное гнездо — птицу. Почему стоит драться из-за этих мест: мы с вами сохраняем удивительную опорную среду, которая позволяет в нужный момент кому-то — очиститься, кому-то — собраться, принять необходимое решение. Пока у нас существует необходимость зваться Россией, пока мы будем произносить громкие — и справедливые — слова, касающиеся отношения человека к родине, должны быть места, где проще все это осознать не только головой, но и эмоционально.

Для меня Михайловское — совмещение идеального Божьего замысла с реальной точкой в пространстве. Чем эти места живы — они проросли в вечность, здесь время течет иначе. Если ты имеешь хоть какой-то духовный опыт, ты не можешь этого не почувствовать. Для меня важно не присутствие тут тени Пушкина, а присутствие его как личности, которая выполнила эту работу — соединение вечности с реальностью.

культура: Болотная площадь — не Сенатская, смелости не требует, но, как Вы думаете, мы обнаружили бы там Пушкина, будь он нашим современником?

Василевич: В равной мере могли бы обнаружить, а могли и нет. При условии, что туда придут друзья и знакомые, чьим мнением он дорожит, — вполне вероятно. С другой стороны, Александр Сергеевич в любом случае государственник, задача разнести все в щепки ему никогда не была близка, он считал, что надо дать форме естественно меняться.

культура: А Вы пошли бы на Болотную, если бы находились в это время в Москве?

Василевич: У меня та же ситуация. С одной стороны, там находились люди мне близкие. С другой, мы видим массу примеров того, как при нынешних средствах управления толпой государства разваливаются, и с ними потом делают, что хотят. Никто не будет ждать, пока мы повзрослеем. Никому мы не нужны взрослые, сильные, со всеми нашими достоинствами. Меня это не устраивает.

культура: Опять, как в 1918-м, сожгут Михайловское…

Василевич: Еще хуже: Михайловское может вообще больше не понадобиться.

Но все равно: задача тех, кто хочет жить в своей России, а не в «этой стране», — сделать так, чтобы власть перестала, наконец, совершать элементарные ошибки роста, прекратила выбрасывать в мусорную корзину все хорошее, что мы до сих пор наработали. Смешно ведь двадцать лет талдычить: «Ребята, у нас под ногами золото, бриллианты», имея в виду музеи-заповедники, а получать с каждым годом все меньше финансирования и внимания…

культура: Разве финансирование уменьшается?

Василевич: Оно не увеличивается. А то, что есть, съедает инфляция. Плюс к тому добавляются эксперименты с законами разного свойства. Вот 94-й федеральный закон. У нас тендер на заправку автомобилей, принадлежащих заповеднику, выиграла бензоколонка, находящаяся в 25 километрах от Пушкинских Гор. 25 километров в одну сторону, столько же — в другую. Это так мы экономим государственные средства? Можно целые тома выпускать про то, сколько глупостей в стране делается, сколько денег мы убиваем впустую.