«ПЕТРУ перьвому ЕКАТЕРИНА вторая л?та 1782»: 230 лет назад, 7 (18) августа, в Санкт-Петербурге было торжественно открыто изваяние, вскоре ставшее символом этого города. Еще одну важную дату Питер отметил в мае — 300-летие обретения статуса российской столицы. И хотя в 1918 году этот статус вернулся к старой Москве, пушкинский образ «младшей столицы» из поэмы «Медный всадник» сохраняется за Петербургом и по сей день.

Город, знакомый до слез?

Заметки любознательного москвича

Почему Питер называют культурной столицей России? По каким критериям присвоен титул? Больше музеев и театров на душу населения? Гуще поток туристов? Может быть, население отличается повышенной духовностью? Или, тоже вариант, в высоком звании — компенсация за утерю статуса официальной столицы?

Санкт-Петербург был столицей государства Российского в его нынешнем виде дольше, чем Москва, и может пропитаться ревностью и обидой. Спор двух столиц — особая тема, но лично я поставил себе за правило хотя бы раз в год приезжать в Петербург. Уверен, как бы ни был исхожен этот город, его история настолько богата и щедра, что всегда найдутся новые яркие открытия. И эти открытия нужны не Санкт-Петербургу, они нужны тебе лично.

Кажется, именно здесь созрела и сформировалась современная русская культура, здесь истоки нынешних бед и проблем. Понимаю, что подставляюсь и меня легко уличить в упрощении, но это личное впечатление. Если мы согласны с тем, что Пушкин — наше всё, то город, где он жил, на исторической шкале значит никак не меньше. Так же с наукой — большинство российских нобелевских лауреатов корнями из Питера. Как и создатели (кроме Берии и Сахарова) советского ядерного оружия, нашего самого важного научно-промышленного проекта, который и поныне держит Россию в мировых лидерах.

В последние годы к Санкт-Петербургу появились претензии из-за несоразмерного наплыва «питерской» команды, но ведь «ленинградское» дело, по которому зачистили не только высшую партноменклатуру, но и творческую интеллигенцию, не привело к отчуждению ленинградцев от общих российских судеб. Итак, поскольку не только же питерским ездить в Москву, я собрался в путь.

Пройду по Гороховой

Тому, кто ценит русскую литературу и культуру, кто слышит в русской истории отзвуки современности, полезно наведываться в Санкт-Петербург. Можно, конечно, размышлять на расстоянии, но вблизи больше замечаешь. На Гороховой я искал дом одного из первых русских журналистов Николая Греча, на «четвергах» которого бывали все литераторы пушкинского круга вместе с будущими декабристами. Но по соседству набрел на бывший детский приют, ныне школу имени Пьера Кубертена, где учились выдающиеся мужи современности — Грызлов, Полтавченко, Патрушев, первый заместитель директора ФСБ Смирнов, Рейман, тренер сборной России по дзюдо Корнеев и еще актер Стржельчик и режиссер Мамин. Одного этого перечня хватило бы на «питерскую» команду, а сколько еще в городе школ! Мемориальных досок ни на школе Грызлова, ни на доме Греча нет, так что историческое равенство (или равнодушие?) сохранено.

Другое открытие на Гороховой — дом, где был ресторан Дюме, где Пушкин познакомился с Дантесом. Этого заведения след простыл, но в соседнем доме открыт другой ресторан — «Удачный выстрел». Если это черный юмор в память о Черной речке, то типа очень крутой... По диагонали напротив — дом княгини Голицыной, которая послужила прообразом для Пиковой дамы. На вид самый ветхий дом на Гороховой, но трогать его не моги. Как-то, признаюсь, не по себе, когда стоишь у особняка и гадаешь, из какого окна Лиза высматривала Германна и в какую комнату он прокрался с пистолетом, но так и не сделал выстрела.

На Гороховой жили великие люди — Гоголь, Пушкин, Глинка, Дунаевский, Уланова… Но в советские времена улица носила имя Дзержинского по той веской причине, что в здании бывшего Охранного отделения разместилась Всероссийская ЧК. Сейчас в здании открыт Музей политической полиции с мемориальным кабинетом, где в одном кресле сидели, сменяя друг друга, Судейкин, Урицкий, Дзержинский. При безмерном богатстве материала, который имеет политический сыск в России, музейчик скромный. Впечатление, будто он, как филер, хочет остаться незамеченным. А, может, собрать достойную экспозицию рука не поднимается, хотя выпускники школы, что неподалеку, могли бы пособить.

Символисты и тамбовская ОПГ

По улицам Санкт-Петербурга я ходил с айпадом. Полезная штука — можно, как у живого гида, узнать историю любого камня. В Питере каждый дом дышит историей. Есть ли на наших просторах еще один такой город? Около Соляного городка мое общение с умным гаджетом прервал участливый голос: «Что ищете? Могу помочь». Слово за слово — познакомились: Валерий Суевалов, молодой сотрудник Музея обороны и блокады Ленинграда. По дороге Валерий рассказал, как в ходе «ленинградского» дела был разгромлен этот музей, а его руководство оказалось в застенках. Претензия серьезная — злокозненно преувеличена роль блокадников, а роль партии и лично товарища Сталина преступно недооценена. В музее разместили спортзал. Лишь в годы перестройки решили воссоздать экспозицию, но она не может сравниться с безвозвратно утерянной. «Наши помещения заняли военные институты, — печально поведал Валерий Суевалов. — А если военные что-то оккупируют, то снять блокаду очень трудно».

Искал же я «Дом с башней» на Таврической улице, где в начале ХХ века размещался салон поэта-символиста Вячеслава Иванова и его жены Лидии Зиновьевой-Аннибал. В штабе символизма часто бывали Брюсов, Мейерхольд, Мережковский, Ахматова, Горький, Белый, Волошин, Гумилев, Кузмин, Андреев, Сологуб, Хлебников — вся литературная энциклопедия. Блок впервые прочитал в башне «Незнакомку». По средам лекции читали философы Розанов, Луначарский, Булгаков, Шестов, вел заседания обычно Бердяев. В художественной мастерской преподавали Добужинский, Петров-Водкин, Бакст, Сомов. «Дом с башней», как сказали бы сейчас, был мозговым центром Серебряного века, но скромную мемориальную доску на здании повесили почему-то французы.

Сам Вячеслав Иванов жил чрезвычайно насыщенной личной жизнью, которая складывалась под влиянием его теорий о «дионисийстве» и «эротико-мистическом коллективизме». Его супруга, «русская менада» Лидия Зиновьева-Аннибал, в чьих жилах текла горячая кровь Пушкина, разделяла смелые взгляды и даже написала скандальный и запрещенный роман «33 урода» — о лесбийской любви в русском преломлении. Слово не расходилось с делом, они предпочитали жить втроем — в семью входили и жена Максимилиана Волошина художница Маргарита Сабашникова, и поэт Сергей Городецкий. После неожиданной кончины Зиновьевой-Аннибал, поэт Иванов взял в жены ее дочь и свою падчерицу, что никого не удивило...

Видимо, в «Доме с башней» сохранился дух вольницы и дионисийства, потому что в новейшее время в нем поселился лидер тамбовской ОПГ Владимир Кумарин, главный герой «Бандитского Петербурга». Многие дела решались в башне, но ничего символического не было, чисто конкретно. Из «Дома с башней» Кумарин отбыл в места не столь отдаленные, где башенок и вышек в полном изобилии.

Прекрасная Елена Семеновна

В Таврическом саду я познакомился с Еленой Семеновной Меньшовой. Старушка бодро вышагивала по дорожкам, и сумки с продуктами ее не особо тяготили. «Мне уже 87, но я с 16 лет почтальон, в войну не такие сумки таскала! — объявила Елена Семеновна. — Газет почти не было, похоронки в несколько раз больше весили. Страшнее всего, когда перед голодной смертью люди отдавали мне любимые фотографии и последние письма».

Блокадный паек — 250 граммов хлеба. Но как одним хлебом питаться? Елена Семеновна показывает на траву вокруг, где загорают упитанные люди. Я не понимаю, и старушка объясняет, что трава вполне съедобная, особенно калорийной и вкусной была лебеда. А еще можно было к сгоревшим Бадаевским складам сходить — земля от расплавленного сахара стала сладкой. Спрашиваю, как поступила Елена Семеновна с фотографиями блокадников? Почтальон отвечает, что отдала их в Музей блокады Ленинграда.

Самый счастливый день в ее жизни — 27 января 1944 года, когда была снята блокада. Помимо войны, еще много было несчастий. Первый муж, красавец и боевой офицер, таких страхов во время войны насмотрелся, что детей заводить не хотел. Ушла ко второму, а первый потом много денег предлагал, чтобы вернулась, но как без детей? Сын вырос хороший, просвещает по актуальным проблемам, благодаря ему она поняла, что телевидение — это «дурилка», поэтому предпочитает радио. Радует, что пенсия высокая — 30 тысяч. «Могу теперь питаться, как в блокаду партийный секретарь Жданов втихомолку наедался», — говорит блокадный почтальон, проявляя историческую осведомленность.

Слезы социализма и спецхран

В конце 1920-х на улице Рубинштейна (бывшая Троицкая) архитектор Андрей Оль построил дом-коммуну инженеров и писателей. Дом быстро получил название «Слеза социализма». Выстроенное под Корбюзье жилье было убогим, как собачья конура. Выше была идея — победить старый быт путем его «обобществления». Ради прорыва в светлый мир требовалось свести комфорт к минимуму. Удобств и кухонь в квартирах не было, зато полагались общие комнаты для отдыха, детский сад, душевые и парикмахерская. Для телесного здоровья был устроен природный солярий, где несознательные коммунары сушили белье и выращивали лук. В доме жили крупные литераторы — Ольга Берггольц, Вольф Эрлих, которому Есенин посвятил предсмертное «До свиданья, друг мой, до свиданья», Александр Штейн, Ида Наппельбаум…

Ольга Берггольц описывала передовой быт: «Мы вселились в дом с энтузиазмом. Звукопроницаемость была такой идеальной, что если внизу, на третьем этаже читали стихи, у меня на пятом было все слышно вплоть до плохих рифм». Берггольц запечатлела коммунальный фаланстер, который она называла самым нелепым домом в городе, в стихах: «Если ж кто угрюм и одинок, / Вот мой адрес — может, пригодится? / Троицкая, семь, квартира тридцать. / Постучать. Не действует звонок».

В Ленинграде планировалось построить несколько коммун, рассчитанных на строго равное количество мужчин и женщин. Дома, по замыслу, должны были состоять из двухкоечных спален для супружеских пар и четырехкоечных «холостых» кабин. Питаться коммунары должны были на фабриках-кухнях, одежду хранить в «туалетно-вещевых комнатах». Слабая природа человека брала свое — коммунары готовили личные яства на примусах, которые выставляли на подоконник.

Некоторые конструктивисты шли дальше — все коммунары должны жить в шестиместных кабинах, а супруги могли по специальному графику уединяться в спальню для ночлега. Практика домов-коммун была осуждена постановлением «О перестройке быта», принятом ЦК ВКП(б) в мае 1930 г. Что касается архитектора Андрея Оля, дом-коммуна был не последним его творением, который вызывал слезы. Архитектор Оль — один из авторов Большого дома на Литейном, где разместился НКВД и где пропали многие жильцы дома-коммуны. В том числе — первый муж Ольги Берггольц поэт Борис Корнилов, автор знаменитого гимна «Нас утро встречает прохладой, нас ветром встречает река».

Дом «Слеза социализма» стал знаменитым в годы войны. Единственная мемориальная доска — во время блокады здесь жила Ольга Берггольц, ее ежедневные передачи по радио поддерживали ленинградцев. Но на мемориальной доске не написано, что в доме умерли ее дочери, не вынес голода ее второй муж литературовед Николай Молчанов. В 1938 была арестована и сама Ольга Берггольц: «Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в нее, гадили, потом сунули обратно и говорят: живи!»

После смерти Ольги Берггольц ее дневник был конфискован и помещен в до сей поры закрытый спецхран. Некоторые случайные страницы опубликованы в Израиле. Два года назад, к 100-летию со дня рождения Берггольц, «Балтийский дом» поставил спектакль «Ольга. Запретный дневник». Говорят, зал был заполнен стариками-блокадниками.