Россия-на-Дону

Елена ЯМПОЛЬСКАЯ, Ростовская область

31.05.2013

В легендарной станице Вёшенской очередной «Шолоховской весной» отметили 108-летие великого земляка.

Дороги на Дону подобны Дону: также не широко, изящно вьются, серебрясь под солнцем. Сам же Дон, особенно если смотреть ясным днем с высокого мелового обрыва, более всего напоминает дорогу: и застыл, и бежит одновременно. Только петляет сильнее: от Ростова до Вёшек автомобилем 350 километров, а по воде — больше восьмисот...

Природа, не задавленная человеческим жильем, — на этой картине взгляд москвича начинает отдыхать еще в поезде «Тихий Дон», часа через три после отправления с Казанского вокзала. Как пойдет писать, говоря словами классика (не Шолохова), по обеим сторонам дороги «чушь и дичь» — весенняя милота все более южных краев, глаз успокаивается, мозг убаюкивается, и ты впадаешь в блаженно-безответственное дорожное состояние, лениво ловя обрывки ускользающих мыслей. Например: вот интересно, что могут перевозить в цистернах с трафаретной надписью «Русский мир»?..

Красота донской земли — особая. Как ни заманчиво сверкание степной ковыльной амальгамы, сердце больше радуется темным коврам свежей пахоты и бархатам озимых. Набросаны они густо, тесно, внахлест, со здоровой крестьянской жадностью. Потом уже новый знакомец, местный агроном, расскажет мне, что хозяйства — особенно частные — запахали большую часть прежних пастбищ; что восстанавливать рухнувшее по всей стране животноводство гораздо труднее и затратнее, нежели посеять, снять урожай и распустить работников на всю зиму, не беспокоясь о зарплатах. Но мы-то в Средней полосе слишком хорошо знаем, как выглядит земля, родящая исключительно борщевик да колючки, даже не ковыль...

По адресу ковыля величайший донской уроженец Шолохов отозвался однажды с не менее великим презрением: «В Москве... можно совершенно неожиданно узнать о том, что степной ковыль (и не просто ковыль, а «седой ковыль») имеет свой особый запах. Помимо этого, можно услышать о том, как в степях донских и кубанских умирали, захлебываясь напыщенными словами, красные бойцы.

Какой-нибудь не нюхавший пороха писатель очень трогательно рассказывает о гражданской войне, красноармейцах, — непременно «братишках», о пахучем седом ковыле, а потрясенная аудитория — преимущественно милые девушки из школ второй ступени — щедро вознаграждает читающего восторженными аплодисментами.

На самом деле — ковыль поганая белобрысая трава. Вредная трава, без всякого запаха. По ней не гоняются гурты овец потому, что овцы гибнут от ковыльных остьев, попадающих под кожу. Поросшие подорожником и лебедой окопы (их можно видеть на прогоне за каждой станицей), молчаливые свидетели недавних боев, могли бы порассказать о том, как безобразно-просто умирали в них люди...»

Попал ковыль под горячую шолоховскую раздачу, а ведь и у самого писателя, и у его сыновей, и у внука, ныне директора музея-заповедника — такой же ковыль над крутыми лбами, над верхней губой. На Кубани сказали бы — пшеничные усы, на Дону — ковыльные. Есть у ковыля, как рассказывает мне Шолохов-младший, истинно казачье свойство: в неволе не растет. Пересадки — даже на сотню метров в сторону — не терпит. Своевольная трава. Или просто вольная.

У нас еще не отневестились яблони, а здесь давно и безнадежно заржавела сирень, пламенеют маки, дышит зрелой летней сладостью липа. Но — гонит Шолохов-младший на своем верном «туареге» из знаменитой Вёшенской к менее известному хутору Кружилинскому, кивает на промелькнувшие в вечернем небе тени: «Утки летят. Все еще парами...» Значит, пока весна.

Шолохов Александр Михайлович, разительно похожий на своего деда — Михаила Александровича, — человек поэтического склада. У них это в крови, причем давно и прочно. На хуторе Кружилинском Области Войска Донского будущий нобелевский лауреат родился и прожил до пяти лет. А потом семья вынуждена была двинуться дальше — не пошла у потомка рязанских купцов торговля. «Торгаш из прадеда был плохой», — улыбается нынешний Александр Михайлович, явно гордясь Александром Михайловичем начала XX века.

В этом году на «Шолоховскую весну» впервые приехал Василий Голубев — с 2010-го губернатор Ростовской области. Впервые, зато основательно, с ночевкой. Опробовал «аттракционы» Кружилинского: пахал на быках, старательно налегая на чапиги: «Цоб-цобэ!», гонял на допотопном (точнее, раритетном) тракторе. Пообещал осенью навестить «Кружилинские толоки» — это еще один придуманный в шолоховском заповеднике праздник, сугубо этнографический. Шолохов-директор вообще пропагандирует мирную сторону казачьего бытия, жизнь на земле. Плетни из краснотала (помните, «Тихий Дон» — Дарья, «гибкая в стану, как красноталовая хворостина»), камышовые крыши (гарантия на такую давалась мастером — от полувека и больше). Вот баня в Кружилинском — рязанский «след» Шолоховых, заведение, для казачьей усадьбы непривычное. Даже шутка есть:

— Казак, ты где моешься?

— В реке.

— А зимой?

— Да шо ее, той зимы?..

Губернатор слушал старинные казачьи песни и возглавил аутентичную казачью трапезу. Наваристая лапша, вареники с творогом, вишней и картошкой, яичница с салом, шкворчащая на чугунных сковородах, донская стерлядь, донская же селедка, соленые арбузы, пышки ровно в размер тарелки, глиняные корчаги со взваром (вроде нашего компота из сухофруктов), кислое молоко, ну и прозрачный самогон собственного музейного производства. Шолохов им не только гостей угощает, но и с собой вывозит — на крупные мероприятия. Может, из-за этого, или все-таки по причине большого личного обаяния, а вероятнее всего — по обоим поводам, улыбчивого, крепкого, прямого сердцем Шолохова на крупных мероприятиях всегда с нетерпением ждут...

Василий Голубев, хоть и отработал тридцать лет в Москве и Подмосковье (в основном главой Ленинского района), сам — рожак станицы Ермаковская Тацинского района. Рассказывает, что его личная малая родина сохранилась не хуже шолоховской: курень, двор, колодец. На станичном кладбище лежат предки — 22 могилы рядышком. Такая уж это земля — крепкие корни, ковылье упорство, долгая историческая память. Со всеми ее плюсами и минусами. На Дону могут по девяносто лет помнить, чей дед чьего прадеда в Гражданскую под лед спустил...

Зато долгая память — она же и объемная, многих способна вместить, не стирает людей походя. Накануне визита к Шолохову губернатор открывал в хуторе Стоговском бюст Александра Рекункова — в 1981-88 годах он был генпрокурором СССР. Почтить память своего учителя приехал нынешний заместитель генерального прокурора РФ Александр Звягинцев.

В Ростовской области 42 музея — от раскопов Танаиса и Азова до таганрогских литературных и художественных собраний. Первое место на Юге России по величине фондов — без малого два миллиона экспонатов. Голубев не скрывает, что главная для него сейчас, самая амбициозная областная задача в сфере культуры — «приподнять» древнюю казачью столицу Старочеркасск. Место, что говорить, козырное: на здешнем погосте вам покажут могилы родителей Степана Разина и матери Емельяна Пугачева, здесь же зарыта голова бунтовщика Кондратия Булавина; в храме Петра и Павла крестили младенца Матвея, будущего героя Отечественной войны атамана Платова; наконец, именно в Старочеркасске родился знаменитый казачий поэт Николай Туроверов, известный теперь уже и широкой публике, благодаря настойчивости Никиты Михалкова и исполненной им на пару с Николаем Расторгуевым песне «Уходили мы из Крыма»...

Приоритеты губернатора оправданны. Надо спасти престижный ныне Старочеркасск от новой безалаберной застройки, освежить его потускневший исторический блеск. Вполне понятно и то, что в застольных наших разговорах преобладала казачья тематика. Ансамблю песни и пляски донских казаков имени Квасова (справедливо ревнуя к славе «кубанцов») Голубев добавил тридцать штатных единиц, приобрел автобусы. Укомплектовали гардероб — по 18 костюмов на брата (и сестру). Кроме того, у казачьей культуры Дона вскоре появится новая штаб-квартира: область выкупает ДК «Россельмаша». 8500 квадратных метров, зал на 1200 зрителей. Конкурс в казачьи кадетские корпуса Ростовской области — десять ребят на место. План по открытию новых корпусов сверстан на несколько лет.

Однако, хорошие из нас торгаши или никудышние, очевидно, что в качестве главного бренда на Дону необходимо продвигать Шолохова и туристические маршруты торить, прежде всего, в Вёшенскую. Опять-таки приподняв, я бы даже сказала — поддомкратив, традиционный майский праздник.

Шолохов принадлежит не только прославленной и облагодетельствованной им станице, не одной лишь Ростовской области. Это достояние мировое — что важно, и общенациональное — что, на мой взгляд, значительно ценнее. В стране, где в головах и душах людей полыхает новая Гражданская, возродить интерес к человеку, болевшему сердцем из-за кровавых русских раздоров, знающему, что смерть всегда «безобразно-проста», — дело государственной важности.

— Дед однажды спросил у моего отца: «Когда там по вашим учебникам Гражданская закончилась? В 20-м? Нет, милый мой, она и сейчас еще идет. Средства только иные»...

Это Александр Шолохов ведет для гостей экскурсию по дому-музею. Лучшего гида, чем тот, кто в заветных стенах вырос, конечно, не найти. Из уст внука особенно волнующ рассказ о том, как больной дед (страдал раком пищевода, врачи элитарной «четверки» лечили от рака легких) за несколько дней до смерти долго жег в камине бумаги, а сразу после похорон в дом нагрянули фактически с обыском — и обнаружили пустые ящики письменного стола... Ему же, внуку, дозволено с улыбкой вспоминать, как Шолохов, сам поднимавшийся в пять утра, часам к восьми начинал обходить дом с побудкой: «Народы, вставайте, ширинки смыкайте!»...

По тому, как губернатор загорелся при виде свежевыпущенной столичным издательством «Синергия» «Шолоховской энциклопедии» (12 лет работы, 1200 страниц, около 800 статей): «Решено, закупаем во все школы и библиотеки!»; по его живому интересу ко всем музейным диковинам — от шолоховских автомобилей в гараже до фрака, в котором автор «Тихого Дона» получал Нобелевскую премию и НЕ поклонился шведскому королю (наоборот, король ростом метр девяносто нагнулся к Шолохову, бывшему чуть ли не на тридцать сантиметров ниже), — очевидно, что Голубев готов активно поддерживать «Шолоховскую весну». Очень важно, чтобы поддержка эта была направлена в первую очередь на преобразование, обновление, местами — на принципиальное перекраивание праздника. Дело Александра Шолохова и близкой ему команды — продумать идеологию перемен. Удобные зрительские трибуны на берегу Дона, где в виду бронзового Григория, жеребцующего перед бронзовой Аксиньей, проводится финальный гала-концерт, — это правильно. Но есть проблемы более сущностные.

Шолоховский праздник должен быть наполнен смыслами, помимо казачьей этнографии. И уж никак не имеет права превращаться в заурядную массовую гулянку. Показательные курени, профессиональные и любительские коллективы на майдане, народные ремесла — да. Надувные барби и микки-маусы, попса, сменяющая казачью песню, — вон! Новые гостиницы, хорошие кафе — острая потребность. Мегалитры пива и одуряющий шашлычный дух по улицам — абсолютно лишнее. Ничто в творчестве Михаила Шолохова не дает оснований для безбашенного веселья. Не могут фигуры общенационального масштаба использоваться мелкими лавочниками для приумножения своих доходов. Те, кто перечитывает «Тихий Дон», и те, кто не в состоянии осилить «многа букафф», должны испытывать равный пиетет перед гением Шолохова. Фамильярность недопустима. Установку: «Опять нет повода не выпить — у Шолохова днюха!» вырубайте по-казачьи, шашками. Тогда в Вёшенскую потянется народ со всей страны.

Наступает крайне подходящее время для переформатирования «Шолоховской весны» — в 2015-м со дня рождения Михаила Александровича исполнится 110 лет. Кстати, уже сейчас надо ставить вопрос о выпуске нового собрания сочинений — предыдущее, более или менее полное, датируется 1985 годом. «Видимо, у издательств нет коммерческой заинтересованности», — пожимает плечами скромный, хорошо воспитанный внук...

Государственная заинтересованность — вот чего достоин Михаил Шолохов. И речь не о литературном ликбезе. Речь — об удержании страны от неукротимого развития новой междоусобицы. Ну и о том, чтобы русский мир сохранился не только надписью на нефтяных цистернах.


«Без веры и овцы не ходят»

Михаил Михайлович Шолохов

Отрывок из предисловия к «Шолоховской энциклопедии» (изд-во «Синергия», Москва). Автор — Михаил Михайлович Шолохов, сын писателя, кандидат философских наук, главный консультант Государственного музея-заповедника М.А. Шолохова.

Вскорости после XX съезда партии, касаясь разоблачения «культа личности» Сталина, отец рассказал: «Помню, в одну из встреч с ним, когда деловая беседа уже закончилась и перед прощанием пошли короткие вопросы-ответы о том, о сем, я под разговор возьми да и спроси, зачем, дескать, вы, Иосиф Виссарионович, позволяете так безмерно себя превозносить? Славословия, портреты, памятники без числа и где ни попадя? Ну, что-то там еще ляпнул об услужливых дураках... Он посмотрел на меня с таким незлобивым прищуром, с хитроватой такой усмешкой: «Что поделаешь? Людям нужно башка». Меня подвел его акцент, послышалось «башка», «голова» то есть. Так неловко стало, куда глаза деть, не знаю. Не чаю, когда уйду. Потом уже, когда из кабинета вышел, понял — «божка», божок людям нужен. То есть дал понять, что он и сам, дескать, лишь терпит этот культ. Чем бы, мол, дитя ни тешилось... И ведь я этому поверил. Да, признаться, и сейчас верю... культ, что же... Назови, если хочешь, как-то помягче. Скажем, вера в авторитет, вера в человека, в вождя. Ясное дело, она не должна быть слепой. Но без веры в вожака и овцы в отаре не ходят».

Отвечая на вопрос, почему же тогда в Европе, в Америке никакого культа не было и нет, отец сказал: «У них жили люди и продолжают жить традиционным укладом. На перестройки в мировом масштабе не замахиваются. Все в рамках привычного, устоявшегося. Всяк за себя, все на свой страх и риск. Все успехи-неуспехи зависят от собственной обеспеченности, предприимчивости, пробивной силы. От умения «вертеться», короче. Я, сам понимаешь, упрощаю все это, но если ты говоришь, что там нет культа, ты ошибаешься. Еще какой! Только культ этот — самого себя. Культ личных интересов, эгоизма. А раз уж удовлетворение любого интереса гарантируется деньгами, — культ денег. Ну, и так называемого бизнеса, разумеется. Честного-бесчестного, чистого-грязного — лишь бы выгодный... Так что сынок, культ... Слово мне это не нравится... Веры, лучше сказать. Веры у людей никто и никогда отнять не сможет. Без веры человек — не человек. Отними у него веру в Бога, он станет верить в царя, в закон, в вождя. В науку, как ты, например. В равенство и братство. В деньги, на худой конец. Да, господи, во что только не верит человек... Высокой только должна эта вера быть. Возвышающей. Плохо, страшно, когда предмет веры мельчится. Мелкая вера — мелкий человечек. А высшие духовные ценности можно и в культ возводить. По мне, так и нужно. Должно. И раз уж они, ценности эти, не сами по себе существуют, а в человеке гнездятся, раз уж только личность может их пестовать и поддерживать, то я не против культа личности. Вопрос лишь в личности...

После Гражданской войны надо было строить, хозяйство налаживать. Это не разрушать «до основанья»... Тут уж, хочешь не хочешь, а должен где-то на самом верху появиться вождь. Именно вождь. Верховный Главнокомандующий. Человек, способный взять на себя смелость принимать окончательные, верховные решения. И наделенный верховной властью отдавать их как приказы. Обязательные для всех сверху донизу, и от Москвы до самых до окраин. И выполнены они должны быть... беспрекословно, неукоснительно, точно и в срок. И что бы там ни говорил Мыкита Сергеевич, а дураку понятно: это обязательно должен быть человек огромного личного мужества, чертячьей воли, непоколебимой убежденности и ни перед чем не останавливающейся решимости... А дело совершенно новое. Опыта — никакого. Знаний и у него тоже практически нет. Этот человек неизбежно должен быть ограниченным. Уж раз так, то и безрассудно жестоким. Боюсь, что Сталин еще и не худший вариант из того, что могло бы получиться.


Александр Шолохов: «Звонили из обкома: у вас там, в Вёшенской не восстание?»

— Знаешь, каким образом возник этот праздник? В 84-м году, спустя три месяца после смерти Михаила Александровича, мы семьей приехали в Вёшенскую — отметить его день рождения. Это было чисто семейное событие. У власти лежал Константин Черненко, никаких намеков на потрясения в обществе... И вдруг утром 24 мая мы слышим: в станице запели. Люди вышли на улицы в старинных казачьих костюмах. Оказалось, в сундуках есть все, включая шашки. На тот момент подчеркивать свою принадлежность к казачеству было не то что опасно, но ничего хорошего, во всяком случае, не сулило. А за ношение холодного оружия вполне могли и посадить. И вдруг — по станице гуляют казаки, чего не было со времен событий, описанных в «Тихом Доне». Нам на полном серьезе звонили из ростовского обкома и спрашивали: у вас там не восстание? Что происходит в Вёшенской?! Это было движение снизу, желание людей обозначить свое отношение к Шолохову, к его творчеству, ко всему, что он сделал для этих мест...

— Мы понимаем недостатки нынешних праздников, пытаемся их исправить. Это редкая ситуация, когда мне проще перечислить, что нужно поменять, чем объяснить, как мы до этого дошли. Понижение общего культурного уровня не могло не сказаться на «Шолоховской весне». Мне вообще не нравится слово «праздник» применительно к памятным событиям. Праздник — от слова «праздность», это отдых, пребывание в бездельи…

— Вот ты говоришь — мат повсюду... Наверное, приезжий человек внимательнее прислушивается к здешней речи. Как и у меня есть ощущение тройной нечистоты Москвы. Выходишь из метро, — во-первых, просто грязно вокруг, во-вторых, все курят, и вместо свежего морозного воздуха ты полной грудью вдыхаешь табачные миазмы, и третье — мат повсеместный…То есть все органы чувств оскорблены донельзя. У казаков мат — это была категорически запрещенная вещь дома, при женщинах, при детях. Дед пресекал любые попытки — даже не материться, а просто поднять «солененькую» тему. Любой намек на скабрезность в семье был категорически запрещен.

— Сейчас мы добиваемся, чтобы на карте России появилось достопримечательное место «Шолоховский край». На сегодняшний день это единственная юридически прописанная степень защиты, которая позволяет сотрудничать с градостроительным кодексом, охранять заповедник от застройки. Статус достопримечательного места подразумевает прописывание разных режимов для четко определенных зон. Мы сможем говорить: вот наша усадьба, в этой зоне вообще ничего нельзя делать, только охранять. Дальше существует буферная зона, где застройщик обязан соблюдать указанную этажность... И так далее. По Куликову полю, например, прописали больше десяти подобных режимов.

— Верхне-Донской природный парк, о котором, как ты слышала, говорил губернатор, — это шанс спасти реку. Я предлагаю сделать упор на научно-исследовательском направлении с практическим применением. То есть работает научная станция, которая опробует и тут же внедряет действенные механизмы природозащиты. Раньше в казачьих храмах в колокола не звонили, когда рыба на нерест шла. Вторая статья доходов Войска Донского — рыбодобыча... Сегодня проблема не только в браконьерстве. Режим реки изменен до невероятности — из-за того, что выше нас находится «Воронежское море». Оно на реке Воронеж, а это один из главных притоков Верхнего Дона. Как только они у себя на водохранилище «кран закрыли», вода к нам не поступает или поступает в небольших количествах… Я помню разлив на 9-10 метров от нынешнего уровня, у меня фотографии есть — недалеко от того места, где теперь дедова могила, выходишь на обрыв и стоишь фактически на берегу, спускаться некуда — вода вот она. Это нормальное явление в наших условиях. Сейчас серьезных разливов нет, а ведь разлив — очень важная составляющая жизни реки. Ледоход все, как плугом, пропахивает, выносит в луга, удобряется земля, потом вода падает, река промытая, все обновленное…

По большому счету, Дон сейчас умирает, как умерла Волга. Которая давно уже не река, а канал, не живет, а выживает. Дон пока еще живет. Семья Толстых ездит отдыхать — километрах в двухстах ниже по течению. Эту традицию завел еще Володин дед. Мы пару раз на лодках сплавлялись к ним от Вёшенской, так вот этих двухсот километров хватает, чтобы река начала восстанавливаться. Там омуты, там есть рыба…

Верхне-Донской природный парк — в низовьях Дона такой, кстати, уже существует, — конечно, не отменит Воронежское водохранилище. Но с предприятиями, сбрасывающими отходы в реку, можно будет разговаривать по-другому. У нас появится право сертифицированного анализа воды. А то сейчас мы начинаем трубить тревогу: ах, рыба дохнет, лягушки выбрасываются, все берега в дохлых ракушках, раки плывут кверху брюхом! А кто-то где-то берет анализ и говорит: да нет, все хорошо...