Прошло время, и на просторах бывшего СССР нашлись целые народы, которые на самом деле считают за счастье убирать грязь в российских городах и весях. Многие уже позабыли, что у себя на родине они когда-то были инженерами, учителями и медиками, а новое поколение вообще не знает, что существуют какие-то другие профессии, кроме «лопата копай, метла махай».

Беги, Додо, беги!

Двадцатипятилетнему Зуфару Шутдинову повезло, в России он выучился на скотника. Это еще круче, чем дворник, потому что работать надо не в городской пыли, а на свежем деревенском воздухе. Вместе с тремя земляками он ухаживает за сотней коров в одном из бывших колхозов Калужской области. Земляки спят вповалку прямо на рабочем месте — в закутке, отгороженном от коров рваными кусками полиэтилена. Когда тепло, обедают на улице.

— Жди, — сказала мне завфермой Нина Игнатьевна. — Выползут ровно в двенадцать, секунда в секунду. Часов у них нет, но обед чувствуют как собаки Павлова. Я даже удивляюсь…

В двенадцать из коровника вышли Зуфар, Сосо и Мирзо. Присели на бревна, достали хлеб. Четвертый товарищ — Додо — не показывался.

— Болеет, — неохотно пояснил Зуфар. — В Москву ездил, помялся.

Слово за слово выясняется, что Додо захотел лучшей жизни, выпросил у начальницы отгул и поехал к родне на стройку. Родня — три двоюродных брата и четыре троюродных — хвалились, что хорошо устроились — месят бетон в Большой Москве под Троицком, зарплата 10 тысяч, живут в вагончиках. Вот Додо и соблазнился, взял сто рублей из заначки и поехал незнамо куда за 130 км. С родней и обняться не успели — налетела ФМС: проверка документов. Людей похватали, вещи перевернули. У братьев Додо ни регистрации, ни разрешения на работу. Да там 800 человек — у всех так, и всем светит депортация. Кинулись врассыпную — через заборы, по полю. Додо со страху бежал впереди всех, но только не в ту сторону. Упал два раза, вымазался и — прямо в руки полиции.

— Это хорошо, что он вымазался, — рассуждает Зуфар. — Они ему говорят: за тебя браться противно, сам иди в автобус. Додо пошел, а потом как понесся скачками к лесу, они уже за ним не побежали. До ночи в яме сидел, ботинок потерял, не помнит, как домой добрался.

Зуфар не одобряет похождения друга. Говорит: ну что еще человеку надо? Тут тепло, уютно и работа рядом. Облавы бывают, но начальство всегда заранее предупреждает, можно спрятаться в силосной яме. У колхоза нет денег оформлять нелегалов, как положено, да и прописывать негде, а платить по 800 рублей штрафа за каждого — вообще без штанов останешься. Таджики подозревают, что в местном управлении ФМС знают про их убежище, но не трогают, потому что входят в положение бедствующего хозяйства, где всего 20 работников, и 14 из них — гастарбайтеры. Хотя моим знакомцам колхоз не кажется таким уж бедным. У них, например, зарплата нормальная — 3000 рублей в месяц. По две отправляют домой в Таджикистан, на остальное живут. Хватает: хлеб дешевый, спецовка бесплатная, колхозники не жадные: когда корову режут, мясо дают.

Забой скота вообще-то нежелателен. Каждая ушедшая на тот свет корова сужает таджикам фронт работ и может случиться, что они станут совсем не нужны колхозу. Поэтому скотники изо всех сил стараются поддерживать жизнь своих кормилиц. За нынешнюю зиму выходили трех безнадежных буренок и сейчас усиленно пичкают их «витаминами» — питомицы уже объели вокруг фермы всю молодую траву.

Русскую деревню спасают азиаты

Точных данных, сколько мигрантов обитает в Калужской области, нет ни у кого — ни у властей, ни у ФМС, ни у полиции. Нет их и по России. По оценкам экспертов, «по-черному» у нас работают 6-7 млн выходцев из стран СНГ. Политики и чиновники, когда им выгодно, говорят и про 15, и про 20 млн. В декабре прошлого года, в ответ на настойчивые вопросы журналистов, глава ФМС Константин Ромодановский передал одному из интернет-порталов данные своего ведомства, основанные на миграционных картах, заполняемых при легальном пересечении границы: 10,3 млн иностранных граждан.

Ущербность этих подсчетов в том, что они не разделяют иностранцев на студентов, командированных и собственно тех, кто направляется в Россию искать работу. Добровольно заявили об этом в графе «цель визита» всего 2,5 млн человек. Чаще всего пишут просто «туризм». Надо еще иметь в виду, что гораздо больше «туристов» из Средней Азии едет в Россию не по железной дороге, которая теперь стала слишком дорогой, а на автобусах, пересекая по пути три-четыре границы. Пару лет назад корреспондент «Культуры» своими глазами видела конец путешествия таджиков, когда из автобуса, рассчитанного на 50 человек, вытащили 200 полутрупов. Те, кто мог шевелиться после десяти дней такого пути, целовали землю города Железногорска Курской области, остальных реанимировали, окатывая водой из бочки. К вечеру людей разобрали работодатели, и они растворились где-то на просторах области, не учтенные налоговой службой, полицией и еще десятком российских контор, управляющих процессом миграции.

— Никакой миграционной политики в стране нет, — рубит с плеча депутат законодательного собрания Калужской области, глава производственного кооператива «Москва» Михаил Белецкий, — а есть имитация деятельности. Я много лет призываю: давайте сначала определимся: миграция для России — это благо или погибель?

Сам Белецкий проблему не драматизирует, а старается смотреть на нее «с земной», как он говорит, точки зрения. Ну, типа того: «Если мне нужен толковый работник, я его возьму, будь он хоть с Африки, хоть с Марса». И ведь берет! На благо кооператива «Москва» наравне с русскими вкалывают десять азиатских семей.

Белецкий — руководитель знатный и независимый, колхоз у него богатый, потому Михаил Сергеевич может себе позволить не соглашаться с официальной политикой, а то и идти ей наперекор. Вот несколько лет назад пришла из Москвы затея вернуть на родину соотечественников из бывших союзных республик. Калужская область получила разнарядку — принять 36 000 человек.

— Формально если подходить, то ровно столько области и не хватает: треть ферм без доярок и скотников, трактористов — половина от нужного числа, — говорит Белецкий. — Ко мне многие просились. Никого не взял. Не нравится мне, когда на работу устраиваются заочно, по телефону, и сразу просят коттедж. Некоторые вообще первым делом спрашивали, сколько километров до Москвы, а то дочь — студентка, жена — актриса и теща без культуры ни шагу. Ну ясно же, что колхоз им нужен, как перевалочный пункт. Прикрыл это дело, и взял нормальных «азиатов», кто хочет работать и зарабатывать. Пока еще ни в ком не ошибся.

«Увидел туалет — и заплакал от радости»

Взгляды Белецкого на миграционный процесс разделяют и многие местные чиновники.

— Село стремительно обезлюдевает, непьющие и энергичные бегут в город, — почему-то «не для печати» говорил корреспонденту один высокопоставленный сотрудник районной администрации. — Поэтому ставку надо делать на наших братьев из среднеазиатских республик. У нас в последние годы в аграрный сектор закачаны миллионы — и по нацпроектам, и по другим программам возрождения сел. Мне, например, не важно, чьими руками оно будет возрождаться, я интернационалист по жизни.

Пробуждению интернационализма на калужской земле в значительной степени способствует тот факт, что над селом постоянно висит угроза бегства местных жителей. Бурно развивающиеся промзоны и наукограды высасывают из деревень самый перспективный трудовой ресурс. Удержать людей невозможно, прикрыть колхозы — тем более. Самое интересное, что до ручки они не дошли и сами себя не проели. Как удается? А вот вам пример колхоза с неблагозвучным названием ЗАО «Кривское». Весьма прибыльное предприятие, причем выбившееся из нищеты практически на глазах. Генеральным директором там Анатолий Гераськин, прагматичный менеджер и тоже интернационалист. Он первым еще лет семь назад стал набирать на работу «азиатов».

— Мы были в ужасе, — рассказывает бригадир полеводческой бригады Люба. — Раньше к нам на сезон приезжали украинцы, с ними просто, язык один, а эти по-русски плохо понимают, молодежь вообще ни бельмеса. Гераськин ставит им условие: чтобы через год все научились разговаривать, читать и писать. Смотришь, у них уже через пару месяцев все нормально, даже ошибки исправляют в своих фамилиях, если мы неправильно напишем. Оказывается, выучить язык совсем несложно, когда у человека есть мотивация.

«Кривское» платит приезжим 14-17 тысяч рублей. На российскую зарплату тракторист из Таджикистана Алик Качкаев кормит 16 человек в родном кишлаке под Ходжентом: мать, отца, троих младших братьев, четырех сестер, их малолетних детей и еще каких-то прибившихся к семье родственников. Жену Зейнаб вызвал в Россию, работает у Гераськина тепличницей, ее зарплату откладывают на строительство собственного дома.

Сейчас живут в отдельной комнате в общежитии. Под него освобождены кабинеты и подсобные помещения в старом заводоуправлении. Есть душ, теплый туалет.

— Я когда поселился, плакал от радости, — рассказывает Алик. — Такие условия у меня были единственный раз в жизни — в армии. Но здесь «крыша» даже лучше.

Не сразу поймешь, про какую это он крышу? Оказывается, так себя называет Гераськин.

— А кто я для них? — рассуждает он. — Приехали — бегаю, оформляю разрешение на работу, регистрирую по месту пребывания. Это не приведи Господи. Вон на стройках сотнями берут нелегалов, и никому нет дела, где они спят, сколько получают, выбрал работодатель квоту или не выбрал, а нас, законопослушных, формализмом замучили. Нужен контроль и учет — вводите визовый режим. А просто бумажная бюрократия ничего не дает и миграцию не сдерживает. Все равно Россия будет потреблять столько понаехавших, сколько ей требуется. И к нам будут ехать до тех пор, пока у них не очнется своя экономика.

— Очнется, когда рак на горе свистнет, — под общий хохот в тон директору выкрикивает из толпы совсем юный гастарбайтер. Они, оказывается, страшно любопытные и ловят каждое слово. Про миграцию особенно интересно, про визы — тревожно, потому что наверняка будут стоить дорого. Трех баранов, как сейчас — посредникам за выезд в Россию, на визу точно не хватит.

Директор тепличного комбината Андрей, получивший образование в США и из-за этого еще более продвинутый, чем доморощенный менеджер Гераськин, не столько для своих подчиненных, сколько для ушей московской корреспондентки приводит в пример мировой опыт. Когда гастарбайтеру создают условия только на время контракта, не заморачиваясь его жизненными планами, визой, пропиской и прочим, что не имеет отношения к работе.

— Вахтовый метод есть в большинстве развитых стран, — важничает он. — Отработал две недели — и домой, приезжает новая смена. Почему вы считаете, что для российского села это неприемлемо?

Наше село, думаю я, выдержит всё, но расстояния уж очень большие. Раз в год, когда заканчивается срок пребывания в Росссии, 50 узбеков и 30 таджиков, трудящиеся под его началом, обязаны пересечь границу. Путь на родину занимает неделю, еще столько же обратно, 30 000 рублей на билеты и как минимум 10 000 — на взятки. Какая вахта! Еще спасибо надо сказать, что вернулись и за время разлуки не забыли, чему здесь научились.

Какой я им чурка!

Алик, например, уверен, что нормальная российская вахта должна длиться три – пять лет, тогда и заработаешь, и ума накопишь. Так долго выдерживают не все — Россия не очень приветливая страна.

— Я раньше в Москве дворником работал, только и слышал: «Понаехали тут!», чуркой обзывали. Какой я им чурка? На границе служил, в техникуме учился. В деревне относятся по-другому: в гости приглашают, о жизни разговаривают…

На москвичей Алик хоть и обижается, но и их тоже понимает: люди много работают, мало радуются, а тут еще чужие под ногами — затурканные и бестолковые.

— Раньше мы пытались держаться, — рассказывает он. — В кино ходили. А сейчас какое кино? Билет 500 рублей да и вечером лучше не высовываться: то милиция, то скинхеды. Сидим дома. Люди опускаются, уже и не ощущают, что они в Москве. Раньше попасть сюда было мечтой, поездками награждали за хорошую учебу. Сейчас ничего такого нет…

С 1992 года в Москве выросло целое поколение иностранной молодежи, фактически выключенной из жизни, — они и от родины оторвались, и с Россией не породнились. Весь мир для них сосредоточен в подвале, где они родились, выросли и взяли метлу в руки.

— Судьба этих неприкаянных, беспокоит больше всего, — заявил «Культуре» председатель ЦК профсоюза трудящихся-мигрантов Ренат Каримов. — Они катастрофически безграмотны, неумелы и столь же катастрофически бесправны. Ужас в том, что уже в ближайшие годы, когда старшее поколение мигрантов по возрасту прекратит трудовую деятельность, Россию заполонит именно такой, не приспособленный ни к чему контингент. Москва открывает в Душанбе профтехучилища и школы ФЗО, но их очень мало, они не способны подготовить достаточный трудовой ресурс. Таджикистан сам должен озаботиться профессиональной подготовкой молодежи, но этого не происходит. А что такое отсутствие нормальной миграционной политики с той и другой стороны? Это очередной виток межнациональной розни.

Кажется — куда уж больше! Согласно социологическим опросам, 75% жителей крупных городов России убеждены, что страна должна ограничить использование иностранной рабочей силы, и не видят в нашествии мигрантов никакой пользы. Зато вред от гастарбайтеров кажется им очевидным: от «едят наш хлеб» до «создают нездоровую обстановку, ведут себя вызывающе».

— Ненавижу, ненавижу эту тупую черную массу! — с полуоборота завелся Виктор Матюшкин, деятель признанного экстремистским и запрещенного в 2011 году Движения против нелегальной иммиграции (ДПНИ). Он сам вызвался обсудить с корреспондентом «Культуры» экономические последствия нерегулируемого притока рабочей силы в Россию. В результате предрек только одно: если и дальше заигрывать с мигрантами, как это сейчас делает Россия, то к 2030 году мы переродимся в азиатское государство.

— В сознание обывателя вдалбливают образ трудолюбивого мигранта, без которого россиянину ну никак не прожить, — просвещал он корреспондентку. — Вам, женщинам, внушают, что таджики и узбеки лучше русского мужика, потому что они не пьют, любят детей — и вы от них рожаете. Всевозможные правозащитники достали всех толерантностью и правами человека. Но это мина замедленного действия. Ваши любимые таджики-узбеки, которым рано или поздно надоест занимать самую грязную нишу, повторят тот же сценарий, который проделали в Англии и во Франции выходцы из стран Северной Африки. Вы хотите, чтобы сожгли вашу машину, нагадили в подъезде?!

Я этого не хотела и быстро пошла смотреть, все ли в порядке. Машина стояла на месте. В подъезде было чисто.

— Зара с Ренатом с утра все помыли и уехали на родину, — сказала мне соседка из 56-й квартиры. — Ренатик сильно сокрушался, что через неделю мы зарастем по самые уши…

Дом у нас нормальный, с таджиками не воюет. И даже, можно сказать, «последовательно выступает за либерализацию политики в отношении мигрантов». Социологи нас об этом не спрашивали. Зато мы выхлопотали подсобку под жилье Заре с Ренатом и подарили им новый телевизор. И телик они не забрали — значит, еще вернутся.

Мигранты переводят за границу до 50 млрд долларов в год. На первом месте — Китай ($20 млрд), $15-18 млрд приходится на Таджикистан, Узбекистан и Киргизию. Таджикистан — беднейшее государство Средней Азии, по уровню ВВП ($6 млрд ) занимает 132 место в мире. Из 7,5 млн населения республики число работающих за границей достигает 2 млн человек. Средняя зарплата в республике составляет 472 сомони (около 100 долларов в месяц), пенсия 100 сомони (чуть больше 20 долларов).