Это валентинизм какой-то!
03.02.2013
Чем ближе День святого Валентина, тем заметнее усилия рестораторов, цветочниц и кондитеров. Подмигивающие сердечки, голубки и целующиеся ангелочки рапортуют о его прибытии со всех витрин. Одни в восторге, другие зализывают раны.
14 февраля мы с любимым никуда не ходим: как-то предприняли вылазку в один из популярных баров, но быстро сбежали, посрамленные категорической неспособностью участвовать в конкурсе на лучший комплимент и самый зажигательный парный танец. Хотя чего комплексовать? Без утешительного приза — голубого плюшевого то ли зайца, то ли щенка — тогда никто не ушел. Равно как и без впечатляющего списания с банковской карты.
Язык не поворачивается сказать, что День влюбленных — коммерческий маневр, как и рука дрогнет — выбросить неведомого зверя, сжимающего в лапах сердечко с трогательной надписью «I love you!». Сентиментальный, щедро приправленный нестойкими зимними розами, напрасными словами и наивными открытками, праздник бродит по планете как минимум семнадцать веков. А может, и дольше. Зависит, что взять за точку отсчета — римские луперкалии, казнь священника Валентина, тайком венчавшего легионеров с их возлюбленными и обезглавленного в 270-м, или его причисление к лику святых папой Геласием I в 496 году.
Неудивительно, что Валентинов день широко отмечен в западной литературе. Собственно, под влиянием Джеффри Чосера и его знаменитой поэмы «Птичий парламент», написанной в честь помолвки Ричарда II с Анной Богемской в 1381 году, сложилась традиция празднования этого дня как праздника влюбленных. Впрочем, и в литературе не обошлось без иронии. Так, например, в «Записках Пиквикского клуба» Чарльза Диккенса есть забавнейшая сцена, где Сэм Уэллер долго и мучительно сочиняет валентинку горничной Мэри. Перечеркивая и ставя кляксы, он внемлет предостережениям отца — «не опускаться до поэзии» и избегать витиеватых сравнений: «Что толку называть молодую женщину Венерой или ангелом, Сэмми? Ты можешь назвать ее грифоном, или единорогом, или уж сразу королевским гербом». Аллюзии на праздник и его «виновника» есть в рассказе О. Генри «Обращение Джимми Валентайна». Речь идет о гениальном взломщике сейфов, который сразу же по выходе из тюрьмы совершает серию дерзких ограблений, но, влюбившись, завязывает с воровским ремеслом. Классикой жанра — в Нью-Йорке существует даже одноименная литературная премия — стал рождественский рассказ «Дары волхвов». Герои, молодая пара Джим и Делла Диллингхем, обнаруживают, что у них не хватает денег на праздничные подарки. Делла тайком от мужа отрезает и продает свои роскошные каштановые локоны, чтобы купить ему платиновую цепочку для золотого хронометра. Он же относит в скупку часы, чтобы подарить ей черепаховые гребни...
Вообще, делать существенные презенты в этот день — вопрос личного выбора. Традиция ничего такого не предписывает. В Англии, откуда и пошел обычай широкоформатного празднования, на протяжении многих веков на улицу с утра пораньше выбегали дети. Они исполняли куплеты в честь влюбленных, за что и награждались всякой ерундой — мелкой монетой, фруктами, специально испеченными пирожными Valentine Buns. Что до даров возлюбленным, то они делались анонимно — пакеты просто подкладывали под дверь.
Открытки-валентинки, популярные и сегодня, вошли в обиход довольно поздно — в XVIII веке. Поначалу они были рукотворными — с сердечками, цветами и стихами, сочиненными отправителями. Типографские валентинки с готовыми сантиментами появились столетие спустя. Рельефные, позолоченные, украшенные кружевами, да еще и парфюмированные — отменили необходимость тратить время и силы. «Розы — красные. Фиалки — голубые. Ты моя любовь, а я твоя» — так звучал один из самых популярных во времена королевы Виктории куплетов. Незамысловато? Так ведь и праздник такой.