Дарья ЕФРЕМОВА

07.12.2013

Хитровка, Грачевка, Труба, «Ляпинка»... Москва Гиляровского кажется исчезнувшей, улицы — позабывшими вместе с названиями свое прошлое. Мастеровые, лакеи, «аркашки», модистки, проворные портняжки вымерли, как мамонты. Равнодушное «У нас все из полиэстра» взамен залихватского: «Помилте, вышздоровье, васкобродие, да вы только поглядите товар!» На месте трактира «Ад» — какой-то многофункциональный комплекс зданий. На Живодерке, ныне улице Красина, там, где помещался «Собачий зал Жана де Габриель», торговавший напитками по «двум уставам», питейному и похмельному, — благонравный дворик с гуляющими на детской площадке ливретками. Впрочем, охочему до живительной влаги человеку есть куда податься — винный бар «Винтаж» за углом. 

О том, что босяцкая, кабацкая, неприкаянная, его Москва начисто вымарается потомками, Гиляровский знал. Догадывался. «Минувшее проходит предо мною... Привожу слова  пушкинского  Пимена, но я его несравненно богаче: на пестром фоне хорошо знакомого мне прошлого, где уже умирающего, где окончательно исчезнувшего, я вижу растущую не по дням, а по часам новую Москву. Она ширится, стремится вверх и вниз, в неведомую доселе стратосферу и в подземные глубины метро, освещенные электричеством, сверкающие мрамором чудесных зал», — писал он в предисловии к «Москве и москвичам» в 1926-м.

А в конце 1880-х сошедший с поезда на Ярославском вокзале юный провинциал брел следом за своим провожатым, «спотыкаясь, по скрытым снегом неровностям, ничего не видя ни под ногами, ни впереди». Хитров рынок почему-то рисовался в его воображении Лондоном, этаким туманным Альбионом, в котором он никогда не бывал.

Клавесин вместо каторги

Дворик на углу Подколокольного и Хитрова переулка до недавнего времени был известен разве что краеведам, бродягам и художникам. Сейчас, говорят, сюда на экскурсии детей водят. Наверное, из каких-то продвинутых школ. Облупившаяся штукатурка, кирпичная кладка, заколоченные двери, крашенные голубой краской пожарные лестницы, герань на окнах. Рядом аккуратненькие особнячки разного времени и архитектурных стилей. «Дом образцового содержания» — гласит табличка на одном из них. На горбатом склоне возвышается церковь. Когда-то здесь  располагались знаменитые хитровские трущобы, пристанище «бездомников», нищих, барышников и беглых каторжников. Нумера ходили по двугривенному. Под нижними нарами, поднятыми на  аршин от пола, были логовища на двоих; они разделялись рогожкой. 

Ночевали без всякой подстилки, кроме собственных отрепьев. Света в коридорах не было, свои дорогу найдут, чужим — нечего и соваться. Ночлежки назывались по фамилии владельцев — Бунина, Румянцева, Ярошенко и Кулакова. Они приносили хозяевам огромный доход. Были на Хитровке, конечно же, и трактиры «Пересыльный», «Сибирь» и «Каторга». Последняя считалась особенно престижной — притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых. Вот как вспоминал писатель о визите в этот кабак: «Шум, ругань, драка, звон посуды... Мы двинулись к столику, но  навстречу нам с визгом пронеслась по направлению к двери  женщина с окровавленным лицом и вслед за ней — здоровенный оборванец с криком: «Измордую проклятую!»... В облаке пара на нас никто не обратил внимания. Мы сели за пустой грязный столик. ...Я приказал подать полбутылки водки, пару печеных яиц на закуску — единственное, что я требовал в трущобах... За средним столом, обнявшись с пьяной девицей, сидел угощавший ее парень, наголо остриженный брюнет с перебитым носом».

— Трактиры? Трущобы? — нынешний хозяин квартиры-мастерской в доме Ярошенко, где когда-то и располагалась печально-знаменитая «Каторга», любезно соглашается на мой нежданный визит. Теперь здесь просторная студия. Скульптуры в духе Антокольского, картины, иконы, старинная мебель, клавесин. Художник и реставратор Николай Аввакумов живет на Хитровке с начала 2000-х. По соседству держат мастерские еще несколько товарищей по цеху. У Николая проходят клавесинные вечера. Собирается по полсотни человек — скульпторы, художники, артисты, бывает кто-то из прихожан храма Трех Святителей на Кулишках. Чистая публика, никаких тебе пьяниц-оборванцев. 

— Гиляровский ведь не историк, он бытописатель, — открещивается от темного прошлого своего жилища мой собеседник. — Мог и преувеличить ради смачного факта. Не уверен, что «Каторга» была в нашем доме. Ночлежный период — не самый интересный и продолжительный в истории этого места. Он начался после 1861 года, когда отпущенная на волю крестьянская беднота ринулась в города. 

Призрак чайной

В XV веке описанных дядюшкой Гиляем безобразий на Хитровке не водилось. В Кулишках селилась московская знать. Бояре, князья, касимовский царевич. Неподалеку от церкви Николы в Подкопаях жил Иван III. Это было временное пристанище, царь пережидал, когда после пожара отстроят дворец в Кремле. Дом Ярошенко — как раз из того «фешенебельного» периода. В 1660-е здесь находились палаты стольника и воеводы Емельяна Ивановича Бутурлина. 

— Вот и кирпичная кладка с тех пор сохранилась, — продолжает Аввакумов. — И изразцы. После пожара 1812 года владения вокруг села Подкопаева выкупил генерал-майор Николай Хитрово. Он восстановил дом стольника, по периметру двора обустроил торговые ряды, окруженные палисадником. В нашем доме держали не питейные, а чайные заведения и овощную лавку. Хитрово, как и многие благотворители тех времен, отучал народ от пьянства, давая понять, что время можно проводить не только за рюмкой, но и за чашкой чая... 

Не прерывая рассказа, Николай извлекает из шкафов профессионально сделанные планы реконструкций с аккуратненькими желтыми строениями. Дорожки, мощенные щебнем, газовые фонари... Эти проекты он не раз посылал в инстанции. Но воз и ныне там. Какая-то конъюнктура, конкурсы, к тому же на исторический дворик претендует Высшая школа экономики. Хотят выселить жителей и сделать учебные корпуса. 

— Восстановить Хитровку времен Гиляровского никто не намеревался? — возвращаюсь к своим баранам.

— Оно вам надо? — удивляется художник. — Трущобы — явление вечное. Вон посмотрите, в окна в доме напротив. Там видны нары. Гастарбайтеры однушку на десять человек снимают. Как при дядюшке Гиляе. 

Выхожу во двор. Дома Кулакова, Бунина и Румянцева выглядят, мягко говоря, запущенно. В углублении под пожарной лестницей курит вполне хитровский персонаж в вязаной шапочке. 

— Живете здесь? — набираюсь смелости. 

— Живу в Отрадном. Тут бренди пью. 

— Именно тут?

— А как же. Традиция. Я в этом дворе отдыхаю с 80-го года. Тогда еще в техникуме учился на лифтера. Наберешь, бывало, чебуреков разных, пива, полно было забегаловок на Солянке. И сюда, на природу — красота! А потом диплом защищал, на морском судне рассчитывал шахты лифта. Это сложно, на судне-то всякое может быть: ветер, шторм.

— Знаете, что здесь были хитровские трущобы, воры, проститутки, трактир «Каторга»? Гиляровский про все это писал...  

— Трактир? — мой новый знакомец на секунду задумывается. — Нет, трактира не было. А вот церковь имелась. В ней токарные станки стояли. А проститутки и сейчас есть: в Певческом переулке притон закрытый. Только для депутатов и артистов. 

— Откуда знаете? Видели?

«Хитровец» покрутил пальцем у шапочки. 

— Кто его видел? Все говорят! Еще парикмахерская была, в первый раз там химию сделал. 

— Чего?

— Ну да. Хотел быть похожим на мушкетера.   

Соврать, да позабористей, для хитровцев — всегда было признаком высшего шика. «Слышали, ...под Каменным мостом кит на мель сел...», «В беговой беседке у швейцара жена родила тройню — и все с жеребячьими головами», — вспоминаю, спотыкаясь на обледеневших колдобинах Подколокольного переулка. «Дайте мне выпить, сволочи!» — слышится звонкий девичий голосок. Шумная стайка студентов возле учебного заведения делит на всех банку джина с тоником. Так же кричала полураздетая женщина с растрепанными волосами в кабаке «Ад». Только выглядела, наверное, хуже.