Бедный Павлик
14.11.2013
Есть в нынешнем ноябре дата, которую — оставайся мы в Советском Союзе — страна отметила бы с размахом. 95-летие Павлика Морозова. Несколько поколений детей знали его как пионера-героя № 1, боровшегося с кулаками. Однако два десятка лет назад оценки диаметрально поменялись: никакой это не герой, а настоящий предатель, донесший на родного отца. Имя Морозова стало негативно нарицательным.
Правда жизни лежит между этими полюсами. За ней собкор «Культуры» и отправилась на родину Павлика — в деревню Герасимовка.
Два с половиной часа на самолете до Тюмени, три часа — на автобусе до Тавды, еще час на маршрутке — и вот она, затерянная в уральской тайге Герасимовка. Несмотря на леса и болота вокруг, от райцентра к родной деревне Павлика Морозова ведет приличная дорога. Асфальт до Герасимовки проложили в 1970-е, когда поток пионеров, комсомольцев и коммунистов был беспрерывным. Пока не было трассы — добирались пешком, с рюкзаками. Главное — сюда всегда ехали целенаправленно. Место не транзитное — за Герасимовкой дорог нет.
«Правда, что твой отец подделывал документы?»
Путь переселенцев из Белоруссии на Урал в начале ХХ века был несравнимо более долгим и тяжелым. Месяцами ехали на телегах, груженных домашней утварью, запасами еды, воды, зерновых — впереди крестьян ждали 15 десятин обетованной «столыпинской» земли. Каждой семье правительство выдавало 50 рублей подъемных.
Герасимовка ведет свой отсчет с 1908 года. Хотя первые переселенцы появились здесь еще в 1905-м. Белорусы Морозовы приехали в 1910-м, поэтому строились в конце деревни. Последний, у леса, дом принадлежал деду Сергею и бабке Аксинье. Предпоследний — их сыну Трофиму и невестке Татьяне. Здесь у молодых родились четверо сыновей.
Топор, пила, лопата, соха. И жилистые руки. Вот те примитивные орудия, которыми крестьяне пилили лес, корчевали пни, пахали многовековой дерн, готовя землю для посева. И, хотя рвать жилы приходилось от зари до зари, никто не роптал — трудились-то для себя. Жили дружно, помогали друг другу крыть драницей избушки, вместе растили детей, спасались от нашествий гнуса, змей, диких зверей. И мечтали о светлом — без грана иронии — будущем.
Все изменилось с введением продразверстки. Комиссия выгребала из амбаров зерно, не спрашивая разрешения. Когда начались крестьянские волнения, правительство заменило продразверстку на более щадящий продналог. Но он оказался не менее тяжелым. Да еще и обострил отношения между жителями. Теперь они прятали зерно, делая тайники на огороде и в лесу. От былой дружбы не осталось следа. У одного все подчистили, другой успел запасы схоронить — вот уже и обида.
В 1923 году в Герасимовке был образован сельсовет, а через пять лет председателем избрали Трофима Морозова, малограмотного, но все же с горем пополам умевшего писать. Ему и было поручено объединять в колхозы крестьян. А те сомневались: будет ли хорошо семье, не станут ли голодать дети? Ведь только-только спины разогнули, и вот на тебе — отдай корову, лошадку-кормилицу, сельхозинвентарь...
— Образца колхоза не было, как же люди могли узнать, что это такое? — рассуждает директор музея Павлика Морозова в Герасимовке Нина Купрацевич. — Тех, кто выступал против, беспощадно раскулачивали и выселяли. Представляете, каково было председателю? Заходит он в избу, чтобы забрать корову или лошадку, а там мать ревет, дети воют. Хозяин нальет ему сто грамм — Морозов уйдет ни с чем. А наутро задание все равно надо выполнять. Трофим Сергеевич даже написал заявление в вышестоящие органы, чтобы его освободили от должности. Но навстречу ему, видимо, не пошли — резолюции на документе нет. В отчаянии, думаю, он стал попивать, ушел из семьи...
Конечно, это была трагедия. Но не могла Татьяна Семеновна предположить, что предательство мужа станет первым и самым малым несчастьем в череде тех напастей, которые обрушатся на нее позже. Старшему сыну Павлику было 12 лет. На плечи щупленького мальчика легла вся тяжесть мужского труда.
Когда в конце 1931-го Трофима Морозова вдруг арестовали, Герасимовка охнула. А уже в феврале 1932-го состоялся выездной суд, куда собралась вся деревня. Татьяна Морозова тоже пришла. С детьми. Полуголодными, полураздетыми... Судили Трофима за подделку документов. В те годы это был край ссылок — население Тавдинского района за счет спецпереселенцев увеличилось в пять раз. А экономически район был к этому не готов. Люди голодали, жили в землянках. Болели, умирали. Те, кто мог, пытались бежать. Справив у председателя сельсовета нужный документ.
— Местная газета в 1932 году писала, что вместе с Трофимом Морозовым судили девятерых его коллег, только имена их сегодня никому не интересны, — дополняет картину свежими мазками Нина Ивановна. — Очевидцы рассказывали, как судья обращался к Павлику: «Правда ли, что твой папа подделывал документы?»
Что мог ответить 12-летний ребенок? Может, он видел фальшивые справки? Или папа обсуждал с ним свои дела? Зачем задавать провокационные вопросы школьнику, если есть неопровержимые улики — те самые справки о социальном положении, найденные у задержанных крестьян? С печатью Герасимовского сельсовета, которую председатель всегда носил в кармане.
— Что оставалось делать Татьяне Морозовой? — делится своими догадками Купрацевич. — Только подтолкнуть Павлика локтем: ну, скажи уж что-нибудь... Чем обернулось неосознанное детское «да», все знают. Конечно, никуда мальчишка не ходил и на папу не доносил. Да и куда он мог пойти? В сельсовет? Где за столом сидел папа-председатель?!
А вот Татьяна Семеновна, скорее всего, рассчитывала на возвращение блудного мужа: пропесочат дурака — он и приползет обратно. Откуда ей, неграмотной, было знать, что такое суд?
«Страдаю аки Христос»
В феврале 1932-го Трофим Морозов был приговорен к десяти годам лишения свободы. А 3 сентября 13-летний Павлик и 8-летний Федя Морозовы ушли в лес за клюквой. И не вернулись. Вся деревня бросилась на поиски. Но нашел детей призывник Дмитрий Шатраков и его собака. Убитые были завалены сучьями, хворостом, валежником. Немудрено, что когда начались аресты, недоверие в первую очередь вызвал именно Шатраков: «Мы три дня ищем, а ты сразу нашел!» Спасла парня только справка, что все эти дни он находился на учебе.
«...При облаве обнаружили от деревни Герасимовка на расстоянии 1 километра у рочище под Сергиной от дороги Морозова Павла 10 метров. Каковой лежал в восточную сторону на голову был одет мешок. В левой руке между указательного и большого пальца разрезана мяготь и на несен смертельный удар ножом в брюхо, в правую поховицу, куда вышли кишки, второй удар нанесен ножом в грудь около сердце, под каковым нахадились рассыпаны ягоды клюква и стояли около на него на расстояние одна корзина... Второй труп Морозова Федора от Павла на расстояние на 15 метров. Головой в восточную сторону. Нанесен удар в левый висок палкой и правая щека испекший кровью раны не заметно. И ножом нанесен смертельный удар в брюхо выше пупа куда вышли кишки и так же разрезана права рука ножом до кости. Около обнаруженного трупа находилась болотина у каковой он лежал у края в редком осиннике. На несены смертельные раны ножом...»
Первым убитых осмотрел участковый Титов. Он же «1932 года 6 сентября в час дня» составил «Протокол под`ема трупов».
— Дети хватались за ножи, кричали, пытались увернуться, это был ужас! — не скрывает волнения Нина Купрацевич. — Ну, накрыли их рогожкой — только ножки грязные торчали, и повезли на телеге в избу-читальню. Бабушка-повитуха обмыла тела, жители собрали одежду...
Искать подозреваемых следователям долго не пришлось — все знали, что Морозовы постоянно ругались, дед Сергей дюже не любил невестку Татьяну. Семейный конфликт возвели во главу угла и на пустом месте раскатали гигантский снежный ком, который и 80 лет спустя все никак не растает... Среди задержанных оказались дед и бабушка (обоим — по 81 году), двоюродный брат Павлика и Феди — Данилка — 19 лет, а также дядьки Павлика Морозова — Арсений Кулуканов и Арсений Силин. Последнего затем оправдали. Остальных приговорили к расстрелу. Когда судья вынес приговор, Сергей Сергеевич вздохнул: «Страдаю аки Христос...» Говорят, до расстрела дед с бабкой не дожили — умерли в тюрьме.
Весть о гибели детей быстро докатилась до обкома комсомола. На место отправили журналиста Павла Соломеина. В ноябре 1932-го закончилось следствие. А в 1933-м первая книга о Павлике Морозове — «В кулацком гнезде» — уже вышла в свет. Хотя с новым названием — «Павка-коммунист» — ее переиздали только через 30 лет.
— Несмотря на жанр документального очерка с реальными фамилиями, многое было придумано, — говорит Нина Купрацевич. — И все равно долгие годы мы рассказывали историю Павлика именно по Соломеину: сын предал отца — дед участвовал в убийстве внука.
Миф о пионере-герое создавался стремительно. Даже великий Эйзенштейн подключился. Правда, его фильм «Бежин луг» до экрана не дошел. Но тут главным было участие. А уж когда Горький обмолвился, что «этот маленький герой заслуживает монумента», во всех уголках страны стали появляться бюсты и памятники деревенскому мальчишке. Имя Павлика присваивалось пионерским отрядам и дружинам, колхозам и совхозам, паркам и дворцам пионеров.
Павлик на Красной Пресне
В бронзе встал у древка.
Для смелых сердец примером,
Ровесником пионерам
Он будет во все века.
Степан Щипачев, 1949–1950.
Не важно, что у мальчика не было ни школьной формы, ни тем более — красного галстука. Что прием в пионеры происходил еще без торжественных линеек: «Зоя Санна, запишите меня в пионеры». На следующий день: «Зоя Санна, выпишите меня — татка дерется...» Вот и весь ритуал.
Однако Герасимовка Павлику должна быть благодарна. И не только за асфальт в угрюмом краю бездорожья, но и за дефицитные промтовары и продукты, которые в эпоху застоя поставлялись на родину первого пионера-героя. 10 000 туристов ежегодно посещали деревню — еще до войны останки братьев Морозовых перенесли с кладбища в центр. В 1954-м на могиле установили новый памятник. На месте их дома и в лесу, где были найдены мальчики, — обелиски. До конца 1980-х Герасимовка жила за счет Павлика. Разве что газ не успели провести...
Свидетель убийства стоял за деревом
А потом началось тотальное развенчание мифов о героях. Пионерах, комсомольцах, военачальниках... В уходящем году «Культура» писала об Александре Матросове и Зое Космодемьянской. История Павлика Морозова — особняком. Потому что ребенок. И потому что не все документы рассекречены. Даром, что эмигрант Альперович обвинил в убийстве двух энкавэдэшников.
— Одноклассница Павлика Анастасия Сакова долго не хотела огласки, — интригует Нина Купрацевич. — А при встрече заявила: «Ни одной публикации, ни одной книжке о Павлике не верьте! Все — вранье! Когда кулачили, учительница собирала нас возле дома «кулака», дирижировала, а мы пели: «Здесь живет зажимщик хлеба, он тормозит план пятилетки». Был ли с нами Павлик? Может, когда-то и был...».
Маленький, худенький, заикающийся и оттого стеснительный. Таким запомнила Павлика Анастасия Прохоровна. Говорил с белорусским акцентом — ребята над ним смеялись. Трудно представить его в суде с обвинительной речью: «Дяденьки судьи! Мой отец творил явную контрреволюцию. Мой отец не защитник интересов Октября. Я не как сын, а как пионер, прошу привлечь к ответственности моего отца».
Несколько лет назад полковник юстиции в отставке Александр Лискин, работая в архиве, наткнулся на материалы судебного процесса. Его вывод был однозначным: по документам, представленным на суде против предполагаемых убийц, их участие не доказано.
Тогда кто? Все-таки ОГПУ?
— Им-то зачем Морозовы? — не может скрыть возмущения Нина Ивановна. — Папа-председатель? Так с ним уже расправились... Говорят, был свидетель убийства. Стоял за деревом, все видел. Но тайну унес с собой в могилу. Согласитесь, если бы это были бабушка с дедушкой, которых потом осудили, был ли смысл свидетелю скрывать их имена?..
— Говорили, дед с бабкой хотели отомстить Татьяне...
— И решили: давай, кокнем внуков?! Крестьяне детей не убивали. Тем более сыновей. Мальчик — это труженик. Две мужские руки в хозяйстве. Ну, как вы себе это представляете? Сидит дед у окна, смотрит — Павлик с Федей пошли в лес, и говорит Данилке: «А пойдем, убьем моих внуков — твоих двоюродных братьев? Так, что ли?..» Если уж рассуждать цинично — дома их стояли рядом. Дед видел, где Павлик пахал, где косил. Разделаться с внуком он мог где угодно. Зачем ему Федя-свидетель? Сын Трофим в тюрьме. Данилку за соучастие тоже посадят. Даже сильно обиженный на Татьяну, Сергей Сергеевич не мог не думать о последствиях. Он был в своем уме. Кроме того, семья верующая, дети крещеные.
— Кто же тогда убил братьев?
— У меня есть версия. Местные категорически не хотели вступать в колхоз. Он был организован здесь только в 1934 году. Людей раскулачивали, выселяли на Север. Приезжают они на новое место — а там от них шарахаются, как от врагов народа. Жить негде, есть нечего... Выход был один — бежать назад. Вот и возвращались в леса под Герасимовкой. Это не байки, поверьте. В 40-е годы находили деревья с зарубками: «Здесь жил в землянке такой-то...» Хорошо, если у кого-то оставались в деревне родственники и могли тайком принести еды, ночью перед Пасхой пустить в баньку. Многие же были обречены на погибель. 3 сентября Татьяна Семеновна уехала в город. Папы нет. Дети дома одни. Хотят есть. Павлик предлагает Феде и Алеше пойти за ягодами. Но Алеша отказывается... Представьте: собирают ребята клюкву, натыкаются на землянку. И видят, условно говоря, дядю Ваню.... Там, где взрослый промолчит, ребенок — тут же выдаст: «А мы дядю Ваню встретили!» Что с ним было бы, догадаться не сложно. Конечно, он не хотел убивать. Но у него в логове — семья, дети. С ними-то что будет? Другой версии я не вижу.
Не герой, но и не предатель
«Простите, Павлик и Федя, нас, взрослых, за то, что обманом и лестью вы были втянуты в серьезные недетские игры и взрослые не защитили вас от беды. Простите, Павлик и Федя, нас, взрослых, за то, что мы не стали на пути клеветников и очернителей ваших чистых имен. Простите, Павлик и Федя, нас, взрослых, за то, что с нашего молчаливого согласия ваши маленькие детские судьбы стали темой для непристойных анекдотов. Простите нас, дети». С такими словами жители Герасимовки пришли на могилы мальчиков в первый день памяти 3 сентября 2004 года.
— Захоронения были так запущены, что я не могу говорить об этом открыто, — рассказывает Нина Купрацевич. — Мне хотелось их защитить. Спустя год отец Сергий из Тавды отслужил литию по невинно убиенным детям. Мы запросили в Свердловском архиве документы о судебных процессах над отцом Павлика, над «убийцами». Будем продолжать искать истину. Она нам очень нужна.
Музей Павлика Морозова в Герасимовке никогда не закрывался. В 90-е посетителей поубавилось. Дом стал разваливаться, крыша дала течь. Финансовые потоки прекратились. Но когда несколько лет назад на деревенском сходе возник вопрос: нужен ли музей, никто из 400 жителей не сказал: «нет».
— Однажды в конце 90-х дочь пришла из школы и говорит: «Нас в пионеры приняли. В отряд имени Павлика Морозова, — вспоминает жительница Герасимовки. — Я растерялась, не знала, что сказать. Писали-то всякое. А Нина Ивановна объяснила: «Павлик — просто ребенок. Как можно его в чем-то обвинять?»
— Героя из Павлика сделали на пустом месте, с предателем — сложнее, — подытоживает Купрацевич. — Как смыть с ребенка это пятно? Он страдалец. Жертва политических игр взрослых. Которому и после смерти не дают покоя. Ладно, не говорите о нем хорошо. Но и грязью не обливайте. Имя-то стало нарицательным. Вот что страшно.
— Думаете, спустя 80 с лишним лет еще реально найти убийц?
— Может быть. Но важно и реабилитировать невинно осужденных. Ведь преследовали их родных. Мужчины Кулукановы брали фамилии жен. Гонимы были Силины, хотя Арсения Никитича оправдали. Сейчас в нашей округе все знают, что мальчик не предатель. А школьники пишут: «Теперь нам не стыдно, что мы с родины Павлика...»
P.S. В 1932-м убитая горем мать Павлика и Феди попала с нервным срывом в больницу. Вскоре ей дали квартиру в Тавде. В 1934-м — с сыновьями Алешей и Романом — отправили на экскурсию в Москву. Крупская добилась, чтобы семье выделили домик в Алупке, а Татьяне Семеновне назначили пожизненную пенсию. До последних дней она вынуждена была принимать пионеров и давать наставления: «Будьте такими, как мой Павлик — честными, справедливыми, хорошо учитесь». А приезжая в Герасимовку, не могла расписаться на книжках о сыне — ставила крест. Умерла Татьяна Семеновна в 1983-м. Про отца Павлика Трофима Сергеевича долгое время говорили, что скончался в тюрьме. Потом оказалось: срок отсидел, но в Герасимовку не вернулся — доживал свой век в Тюменской области.
Третьего сына Морозовых — 20-летнего Романа — не стало в 1947-м. Четвертый — Алексей — техник-механик на военном аэродроме, в разговоре с сослуживцами неосторожно похвалил марку немецкого самолета, за что в 1943-м был осужден на 10 лет и провел их в Нижнем Тагиле. Потом уехал к матери в Алупку. Женился. На свет появился еще один Павлик Морозов. Но и ему не суждено было прожить долго. Род Морозовых прекратился. Только Павлик в этом не виноват.