Встретимся у Маяковского

Алексей КОЛЕНСКИЙ

14.03.2019


«ВМаяковский»
Россия, 2019

Режиссер Александр Шейн

В ролях: Юрий Колокольников, Чулпан Хаматова, Евгений Миронов, Людмила Максакова, Никита Ефремов, Михаил Ефремов, Антон Адасинский, Мария Поезжаева, Альбертс Альбертс, Мириам Сехон, Петр Верзилов, Мария Никифорова, Владимир Водолагин, Сергей Бирюков

16+

В прокате с 14 марта

В ограниченный прокат выходит экспериментальная лента Александра Шейна «ВМаяковский», созданная совместно с Третьяковской галереей как центральный объект исследовательского проекта «Атлас ВМаяковский» — открытого архива и одновременно экспозиции и лектория, действующего в мемориальной мастерской скульптора Анны Голубкиной.

«Это фильм об одиночестве внутри ситуации социального успеха, парадигматической судьбе поэта и художника в эпоху культурных и социальных разломов», — отметил один из ведущих кураторов «Атласа» искусствовед Борис Гройс. Говоря конкретнее, картина представляет собой попытку воскресить поэтическую речь «агитатора, горлана, главаря» в процессе актерской читки и репетиций байопика.

Накануне премьеры «Культура» пообщалась с режиссером Александром ШЕЙНОМ и артистом Юрием КОЛОКОЛЬНИКОВЫМ, воплотившим образ революционного поэта.


культура: Картина добиралась к зрителю десять лет...
Шейн: Главным образом из-за отсутствия денег. Мы снимали с декабря 2013-го в общей сложности 51 день в течение трех лет. В перерывах искали средства на продолжение работы. Еще год ушел на тестовые просмотры в разных городах. Отслеживая зрительскую реакцию, я сокращал и доделывал кино. Михаил Бахтин говорил, что автор может оценить произведение, лишь ощутив свою «вне-находимость». Фильм должен был отлежаться, чтобы проявилась его честная составляющая. Неверно относиться к «ВМаяковскому» как костюмированной драме с известными актерами. Это многослойное высказывание, состоящее из читки, репетиций, игровых эпизодов и монтажа, — каждый этап требовал отдельной подготовки.

культура: На какую аудиторию рассчитана лента?
Шейн: На думающую. Мне неинтересно подстраиваться под вкусы группы лиц, я предпочитаю создавать зрителей. В противном случае работает «или-или»: либо режиссер снисходит на уровень публики, либо она поднимается до авторской планки. Гораздо продуктивнее двигаться и развиваться совместно. Мы ежедневно делаем апгрейд телефона. Также необходимо делать селф-апгрейд. Это гораздо продуктивнее, чем снимать ремейки или костюмные картины.

культура: Напрашиваются ассоциации со спиритическим сеансом. Возникает ощущение, что, присутствуя на актерской читке сценария, мы знакомимся с непреодолимыми обстоятельствами, не позволяющими поэту материализоваться. Или это дух Маяковского, проникающий в тело исполнителя, транслирует нам отказ от воскрешения в настоящем времени?
Шейн: Именно это мы и планировали — проявить личность Владимира Владимировича насколько это возможно, а следовательно — не до конца.
Колокольников: Каким был Маяковский? Думаю, никто, ни даже он сам, этого не знал. Моя задача — подключиться к духу поэзии через стихи и попытаться вынести гравитационную мощь гениального человека. Про себя я называл этот проект «Интерстелларом», чувствовал себя космонавтом, пронзаемым антиматерией черной дыры. Мы сильно менялись в процессе работы. Эти метаморфозы стали важным элементом действия и невероятно обогатили лично меня.

культура: А если бы у ленты появился генеральный спонсор или худрук и потребовал представить Маяковского в полный рост — как живого, хулигана, насмешника, горлопана, Вы бы прислушались к его пожеланию?
Шейн: Нет, я сделал картину именно такой, какой замыслил. Отсутствие денег, ущемлявшее каждый день, заставляло сосредотачиваться на поисках оригинальных изобразительных решений. Заранее я не знал лишь, где и как наша читка смонтируется с репетициями и игровыми сценами. Судьба поэта является отражением истории искусства ХХ века, сокрушающим старый мир футуризмом, который есть не что иное, как поиск нового языка. Маяковский его обрел и подарил государству, погиб и превратился в памятник — не самому себе, а концу модернистского проекта как такового. Наш поэт показан как парадигматический герой, если угодно, Прометей ХХ века. Не случайно его именем названы площади, библиотеки и дворцы пионеров: как древний герой, он отдал себя эпохе без остатка и закаменел уже не как человек, а субъект, сконцентрировавший поэтическую речь «безголосых» улиц.

культура: Превращение, переживаемое Колокольниковым, напоминает мистерию.
Шейн: Да, «Мистерию-буфф». Владимир Владимирович воспринимал себя как творца новой земли и нового неба среди революционных бурь: «Мы разливом второго потопа перемоем миров города».
Колокольников: У меня была единственная цель — не мешать Маяковскому. Конечно, соблазнительно реконструировать публичную поэтическую фигуру, но тут возникает серьезное препятствие — той самой, скандализируемой им толпы мы сегодня не соберем. Иное дело — оживить монумент. Мы договорились с руководством Северной Кореи о массовой сцене с моим участием: Владимир Владимирович читает стихи на площади Пхеньяна, а стотысячная толпа поднимает алые флаги, складывающиеся в слово «Маяковский». Но, увы, в последний момент не сошлись в графиках, и от затеи пришлось отказаться.

культура: Как далась Колокольникову роль?
Шейн: Некоторые артисты Юру рвали, подавляли, а он отбивался как мог и становился сильнее.
Колокольников: Я этого не замечал, мне было классно. Самое трудное было решить, как играть Маяковского, — притянуть его к себе или идти к нему от себя? Мы выбрали второе, прекрасно понимая, что вместить титана невозможно — Владимир Владимирович разорвет любого.

культура: Короля поэтов у Вас делает экзотическая свита. С чем связано, что Якова Агранова сыграли Евгений Миронов, Никита Ефремов и Петр Верзилов?
Колокольников: Он был многолик, как Шива. В каждом из нас есть внутренний ребенок, родитель и взрослый. «Младший» Агранов тянется к Маяковскому, как дитя, тот, что постарше, — ограничивает и поучает, третий пытается манипулировать...
Шейн: Во всем виноват Миронов. Изначально я приглашал Евгения Витальевича на роль Осипа Брика. Накануне первого съемочного дня раздался звонок: «Буду играть только Агранова!» Я схватился за голову: у меня уже был Агранов — Никита Ефремов с кучей прекрасных проб. Что я ему скажу? И где взять другого Осипа? Внезапно догадался, что Брик у нас тоже есть — приглашенный для Юры репетитор по пластике Альбертс Альбертс блестяще сыграл эту роль.

Миронов обладает сверхприродной интуицией, к которой следует прислушиваться. Его «каприз» стал для фильма счастливым провидением и испытанием — я предполагал, как нелегко коллегам сыграться с дотошнейшим Мироновым, буквально стирающим зазевавшихся партнеров.

культура: Вокруг Маяковского много тайн, одна из которых касается его смерти. На Ваш взгляд, он покончил с собой или был убит?
Шейн: У маяковедов нет двух мнений — поэт сам свел счеты с жизнью. Он выполнил свою миссию, исчерпав отношения с женщинами, друзьями, властью и поэзией. Он, как самый сильный человек на свете, решил сыграть на опережение и, как самый слабый, не нашел сил совладать с отчаянным одиночеством.

культура: Насколько документален эпизод встречи футуристов с Троцким в 1918 году?
Шейн: Известен лишь исторический факт — она состоялась, и по итогам переговоров авангардисты первыми поддержали власть большевиков. Фактически они управляли советским искусством с 1919-го по 20-й год.

культура: Не случись Великой Октябрьской, как бы сложилась судьба поэта?
Шейн: Думаю, он бы сгорел раньше. Возможно, эмигрировал и, скорее всего, спился. Пролетарская революция подарила ему шанс создать собственную страну, и он им гениально воспользовался. Мир меняют не революционеры, а художники — перестройку сделал не Горбачев, а певший «Мы ждем перемен» Цой. Цветаева говорила, что подлинный художник всегда больше своего произведения. Это редко случается — в истории русской литературы я вижу две фигуры мифологических титанов. Первый — Пушкин.

культура: Александр Сергеевич сотворил язык, на котором мы говорим, а Владимир Владимирович?
Шейн: Создал дизайн — буквально все вещи, которые нас окружают, прикасаются к его творчеству через два-три «рукопожатия».

культура: Можно ли назвать «ВМаяковского» модернистским проектом?
Шейн: Нет, это метамодернистская работа — фильм про наш разрыв с историческим временем. Я сталкивал и стравливал эпохи, можно сказать, вымарывал категорию времени из пространства и насыщал его смыслом через обобщения: «поэт и женщина», «поэт и власть», «поэт и язык». Для того чтобы увидеть большие вещи, следовало «облучить» современность Маяковским.

культура: В чем историческое величие Владимира Владимировича?
Шейн: Окаменение живого поэта, превращение в памятник — точка разрыва эпох. До этих пор гений двигал время вперед, а Маяковский толкнул его так, что стало невозможно догнать. Не случайно с тридцатых годов прошлого века не явился ни один художник, радикально меняющий мир. Герой стал невозможен, его место заняло Время, вынуждающее нас бесконечно изменяться со все возрастающей скоростью. Оно превратилось в главное действующее лицо, не терпящее конкурентов. Ускорение всех процессов — знак приближения Конца света. Никому неизвестно, какая именно модель сработает — апокалиптическая или эсхатологическая. Очевидно одно: человечество стремительно движется к сингулярности. Постоянно увеличивающиеся доступность и стремительность коммуникаций деформируют мировосприятие «в ручном режиме». Люди ежедневно, все более остро переживают отчуждение от индивидуального прошлого и будущего. Это настоящая трагедия, из которой существует лишь два мнимых выхода: «догнать» ускользающую реальность, научившись соответствовать скорости изменений, или уйти во внутреннюю эмиграцию, выпасть из потока жизни. Большинство русских, воспитанных в православной традиции, выбирают второй путь.

культура: А Вы какой предпочитаете?
Шейн: Анализ. По-человечески мучаясь, пытаюсь добывать из положения вещей смысл. Я не претендую на успех или популярность, у меня нет режиссерских амбиций, есть лишь аналитические пристрастия. Единственный ключ к счастью — расширение коридора ясности. И я не одинок — наш проект «Атлас ВМаяковский» стал своим для десятков художников, искусствоведов и философов.