Государство — это кто?

Алексей КОЛЕНСКИЙ

06.12.2018


«Один король — одна Франция»
Франция, Бельгия, 2018

Режиссер: Пьер Шоллер

В ролях: Гаспар Ульель, Адель Энель, Оливье Гурме, Дени Лаван, Луи Гаррель, Нильс Шнайдер, Изиа Ижлен, Ноэми Львовски, Селин Саллетт,  Жоан Либеро, Лоран Лафитт

18+

В прокате с 6 декабря

Историческая драма Пьера Шоллера «Один король — одна Франция» знаменует правый поворот политических элит Европы.

Считается, революцию замышляют романтики, осуществляют фанатики, а пользуются ее плодами отпетые негодяи. Исторический опыт доказывает: основную массу активистов составляют одни и те же люди, перерождающиеся в процессе уничтожения государства. Что же происходит с попавшим в жернова смуты обществом?

Первым делом романтики догадываются, что их надули. Захватив Бастилию, обыватели Сент-Антуанского предместья зализывают раны в мастерской местного активиста — стекольщика Дядюшки (Оливье Гурме). Прачки, ремесленники, лавочники договариваются держаться вместе и отстаивать гражданские права перед народными трибунами, использовавшими их как пушечное мясо. Но маховик запущен — после бунта наступает голод. Нацепившая трехцветные кокарды толпа тщетно добивается хлеба у Учредительного собрания, а затем отправляется в Версаль, требуя вернуть в Париж кормильца Людовика XVI (Лоран Лафитт).

Король прибывает в столицу и становится заложником Законодательного собрания. Под давлением депутатов он отрекается от власти: а потом пытается скрыться. Монарха силой возвращают назад. Одновременно город наводняют обнищавшие провинциалы. Цены растут, продовольственные запасы тают, а главной движущей силой переворота становятся самозваные вожди. Неудачники и демагоги — аррасский адвокат Робеспьер (Луи Гаррель), реймсский студент Сен-Жюст (Нильс Шнайдер), швейцарский публицист Марат (Дени Лаван) — навязываются в диктаторы, в противном случае заявляют о готовности добровольно сложить головы на гильотине.

Пьер Шоллер показывает, как не вследствие, а в процессе революционной бури народ распадается на горстки деклассированных групп, лишенных сил и ориентиров, цепляющихся за сословные предрассудки и привилегии. Типичной ячейкой нового мира является молодая семья Сент-Антуанского предместья. Деревенский вор (Гаспар Ульель), приговоренный к гильотинированию за мелкую кражу, но выпущенный на свободу как равноправный гражданин, прибивается к коммунарам и заводит роман с местной прачкой (Адель Энель). Вскоре пасторальная идиллия под крышами Парижа оборачивается кошмаром. Супруги-активисты, возомнившие себя передовым отрядом исторических сил, напарываются на штыки гвардейцев, защищающих Законодательное собрание. Народная фаза восстания завершается — Великая французская революция вступает в зрелую, еще более кровавую стадию репрессий.

Фиксируя события микро- и макромасштаба, режиссер тщательно соблюдает равную дистанцию и ровный тон, не злоупотребляет натурализмом, исследует железные законы развития революционной ситуации в спонтанных разговорах толпы и втягивает зрителей в удушающий водоворот событий. Описанная Томасом Мальтусом демографическая ловушка доиндустриальных обществ (кризис перепроизводства населения при сокращении ресурсной базы) оказывается рабочей моделью для не столь отдаленных эпох. У Шоллера речь идет о неконтролируемых миграционных потоках, приводящих к коллапсу институтов управления и пронизывающих общество снизу доверху — от крошечных коммун до парламента. Последний оказывается не способен воспользоваться добытыми полномочиями и механизмами власти, опирающейся — тогда и сейчас — исключительно на личное доверие. Разрушая религиозное единство народа и наследственной власти, бунтовщики-депутаты уничтожают не только ненавистное государство. Пожирающий своих детей Молох требует новых жертв от грядущих поколений, отброшенных на обочину истории и мечтающих о реванше путем переворота. «Осуществлением народных чаяний» стала как Великая французская, так и — никак не менее Великая — Октябрьская революция.

Апофеоз картины Шоллера — реконструкция прений Национального конвента — завершается голосованием депутатов за казнь короля. Гильотинированием Людовика XVI исчерпывается вклад в мировую историю и первого французского парламента, и представителей Сент-Антуанского предместья, которым никогда уже не стать великим народом.

В истории кино немного фильмов, приоткрывающих механику сакрализации государственной власти. Лучший из них — «Захват власти Людовиком XIV» Роберто Росселлини — показал, как, используя придворный ритуал, монарх превратил толпу лакеев в сонм жрецов, сделал Версаль центром Вселенной, а Францию — первым образцовым государством со времен Римской империи. Пьер Шоллер предпринял столь же дерзкий эксперимент, реконструировав взаимосвязь краха монархии и национального самоубийства в логической последовательности событий — от взятия Бастилии 14 июля 1789 года до казни на Гревской площади 21 января 1793-го. Нарастающий паралич власти, оборачивающийся крахом народного самосознания, — нерв этой мощной исторической драмы, противопоставляющей себя романтическим сюжетам буржуазной литературы со времен Виктора Гюго.